Чтобы передатчик отправлял точки и тире, Морзе позаимствовал еще кое-что у игровой площадки – доску-качалку. Когда один конец «доски», или коромысла, поднимался, второй – с проволочками, торчащими, как змеиные зубы, – погружался в емкость с жидкой ртутью, замыкая цепь и направляя электричество по медному проводу к приемнику. Для отображения точек и тире Морзе расплавил часть каминной решетки[130] своего брата и залил свинец в форму (случайно при этом он прожег ковер), так что получилась плоская линейка. Линейку он разделил на короткие кусочки с зубчиками по кромке, как у пилы, только не все зубчики были на месте. Если зубчик присутствовал, это означало точку, а если нет – тире. По своим заметкам с «Сюлли» Морзе создал числовой код, основанный на количестве зубчиков и промежутков между ними. Потом в своей мастерской подложил кусочки металла с этими кодами под коромысло. Когда зубчик толкал один конец коромысла вверх, другой шел вниз, посылая электрический импульс приемнику. Карандаш царапал V на бумажной ленте, которую продвигали колесики из часов. Затем Морзе переводил получившиеся точки и тире в числа, а числа – в слова при помощи самостоятельно составленного словаря.
Совершенствование этих приборов было делом трудоемким, а красоты в них было немного, в отличие от других произведений художника. Все свои скромные средства Морзе потратил на покупку проволоки, чтобы протянуть ее по квартире, добиваясь большей дальности передачи сигнала. Однажды, когда Морзе пытался отправить сообщение, толкая коромысло, чтобы замкнуть цепь передатчика, приемник не шелохнулся. Он попробовал еще несколько раз, подтянув детали потуже и проверив надежность креплений. Но это не помогло.
Любительские познания Морзе исчерпали себя, и без специалиста ему было не справиться. В январе 1836 г. он связался с коллегой из Нью-Йоркского университета, профессором Леонардом Гейлом, знатоком химии, который сразу же определил суть проблемы. Как для воды в шланге нужен напор, чтобы пройти большое расстояние, так и электричество требует дополнительного импульса, чтобы добраться до далеко расположенного приемника. У Морзе была одна батарейка, о которой он узнал от профессора Бенджамина Силлимана на занятиях в Йельском университете, но Гейл предположил, что понадобится выстроить несколько штук в ряд[131], как строй солдат, и каждая придаст электричеству силу. Гейл также осмотрел его магнит, обмотанный проволокой. Магнит Морзе свободно обвивало несколько медных петель, но требовались десятки витков, если не сотни, чтобы придать ему достаточную силу. Гейл читал об этом в научной работе, написанной в 1831 г. физиком Джоном Генри, профессором Колледжа Нью-Джерси (который потом стал Принстонским университетом). Морзе учел предложения и применил их, чтобы прибор заработал.
Сэмюэл Морзе трудился над своими картинами и изобретением, но и политика не оставляла его равнодушным. Он вырос в строгой протестантской традиции и потому презирал Папу Римского и католическую церковь. И не он один. Огромный приток ирландцев-католиков начал вызывать у многих жителей США опасения, что из-за очередных иммигрантов их кусок американского пирога станет меньше. Морзе писал: «Наши демократические институты под ударом»[132]. Он убеждал, что страна должна «защищаться от опасностей, которые угрожают им [демократическим институтам] из-за наплыва порочных, невежественных иностранцев». Озлобление Морзе и множества его единомышленников переросло в настоящую ненависть к представителям определенной национальности и религии. Он окружил себя людьми, защищающими урожденных граждан (или шовинистами), называющими себя коренными американцами. Для разочаровавшегося в жизни и искусстве Морзе Америка была последней любовью, и он имел твердые убеждения по поводу того, кто может быть ее гражданином, а кто нет, и даже рабовладение он считал промыслом Божьим[133]. Чтобы защитить свою идею Америки, Морзе баллотировался в мэры Нью-Йорка с антииммигрантской и антикатолической программой. Он достиг долгожданной славы, а у неуправляемой силы появился красноречивый сторонник. Морзе проиграл с треском, и вскоре этот ветреный человек, которого отец всегда предупреждал: «Невозможно делать хорошо две вещи одновременно»[134], вернулся к своему изобретению. Однако он никогда не переставал защищать свои представления о том, кто настоящий американец, а кто – нет.
Хотя обычно свою работу над телеграфом Морзе не афишировал, в конце концов он стал в частном порядке демонстрировать изобретение студентам Нью-Йоркского университета. Показы почти всегда проходили успешно, но Морзе начал беспокоиться. Газеты писали о других телеграфах, в особенности о визуальной (или оптической) разновидности во Франции. Определить первого создателя телеграфа становилось сложнее, так что Морзе открыл публике результаты своего труда и позволил журналистам писать об изобретении, чтобы представить ситуацию надлежащим образом. Это сработало, но были и неприятные последствия. Вскоре доктор Чарльз Джексон, энтузиаст электричества с «Сюлли», прочитал статью о Морзе и стал утверждать, что он соавтор[135] изобретения и что все дальнейшие статьи должны упоминать его в этом качестве. Морзе, который отдал телеграфу всю свою жизнь, был не согласен. Обмен колкостями набирал обороты, на горизонте замаячило судебное разбирательство, а Морзе тем временем изо всех сил пытался повысить устойчивость сигнала.
Второго сентября 1837 г. Морзе продемонстрировал самодельный телеграф группе друзей, студентов и профессоров, успешно отправив электрический сигнал по медному проводу длиной в треть мили[136]. Проволока тянулась через обширное помещение, в котором профессор Гейл читал лекции. В аудитории присутствовал бывший студент Альфред Вейл, теперь ему было за тридцать, и он работал механиком на отцовском металлургическом заводе в Нью-Джерси. Вейла поразило увиденное, особенно потенциал изобретения. Чужая неудача вызывала в его добром сердце желание помочь – когда-то он хотел стать священником, но слабое здоровье этому помешало. Моложавый темноволосый Вейл, наделенный ангельским терпением, искал новое жизненное призвание. Прибор Морзе казался ему примитивным, но Вейл знал, что его золотые руки способны превратить эту деревянную раму в металлическую машину с механическими и электрическими деталями. Умелый, спокойный Вейл и целеустремленный, но взбалмошный Морзе дополняли друг друга, так что они начали сотрудничать, став аналогом дуэта Стива Возняка и Стива Джобса в эпоху президента Джексона.
Месяцы ушли на то, чтобы изготовить электромагнитный телеграф из металла и отправить сигнал на более дальнее расстояние благодаря недавнему изобретению «приемного магнита» – реле. Наконец удача им улыбнулась. Конгресс выпустил циркуляр, который приглашал изобретателей к обсуждению лучших идей и приспособлений для отправки сообщений на дальние расстояния. Когда Морзе прочитал это объявление, то практически почувствовал сладкий вкус победы. Вейл и Морзе сосредоточили усилия на этом конкурсе.
Тем временем телеграф становился все надежнее, и Морзе подал предварительную заявку на патент в сентябре 1837 г., чтобы обеспечить себе правовые гарантии. Что касается прибора, Вейл начал проводить испытания на отцовском заводе Speedwell Ironworks в Морристауне, штат Нью-Джерси. Там было больше пространства с деревянными полами, а также более подходящие обрабатывающие инструменты, чем в нью-йоркской студии Морзе. Холодным днем 6 января 1838 г. Вейл успешно провел испытания[137] с двухмильным проводом, протянутым вдоль стен внутри старого амбара.
Уверенность партнеров крепла, и они стали проводить публичные демонстрации прибора, готовясь к презентации в Вашингтоне. Для начала они на глазах у сотен жителей Морристауна отправили сообщение из искровых разрядов по проводу на расстояние двух миль, затем на десять миль в Нью-Йоркском университете и еще раз – в Институте Франклина в Филадельфии. По мере улучшения конструкции телеграфа Морзе отказался от громоздкой системы перевода тысяч числовых кодов в слова при помощи словаря, перейдя к минималистичному коду из точек и тире, обозначающих цифры и буквы. Имея за спиной успешно проведенные испытания и новый алфавит, Морзе был готов продемонстрировать работу своего устройства властям.
В Вашингтоне Морзе начал демонстрации своего телеграфа 15 февраля и даже сделал презентацию в присутствии президента Мартина Ван Бюрена 21 февраля. Его сообщение было успешно доставлено на расстояние десяти миль. Политики, которые никогда не лезли за словом в карман, потеряли дар речи. Другие претенденты, предлагавшие государству свои системы, передавали «сведения» медленным семафорным способом. Морзе мог расшифровать десять слов в минуту[138], что являло собой самый быстрый способ передачи информации в истории человечества, и другим методам нечего было этому противопоставить. Можно было праздновать победу. Но Морзе все еще нуждался в источнике средств для подготовки и запуска своего изобретения. Финансирование установки телеграфных линий буквально требовало принятия Конгрессом соответствующего закона.
Пока в Конгрессе шлифовали детали законопроекта, Морзе в мае 1838 г. снова отправился в долгое путешествие в Англию, а также некоторые другие части Европы, чтобы обзавестись иностранными патентами. Он подал заявку на американский патент в апреле и не сомневался, что она будет одобрена. Сладкий дух победы донесся до его ноздрей в Америке, и Морзе поехал в Европу и Россию, чтобы посмотреть, что еще можно из этого извлечь.