[160] со всей страны и из Европы», как писали в The New York Times. После Гражданской войны Америка была раздроблена, но посылаемые по телеграфным проводам новости о Гарфилде объединили нацию.
Август 1881 г. выдался в Вашингтоне удушающе знойным, и вместе с температурой воздуха по всей стране росла и тревога за ее лидера. В одном утреннем бюллетене 25 августа американцам сообщили, что «серьезно рассматривается вопрос о том, чтобы вывезти президента из Вашингтона»[161]. Врачи Гарфилда хотели избавить его от нестерпимой жары, а также успокоить взволнованную публику, но Гарфилд чувствовал себя слишком плохо для транспортировки. Лихорадка не сдавалась, лицо опухло из-за воспаления слюнных желез, а вдобавок мучило постоянное «желудочное расстройство». Гарфилд, генерал Гражданской войны, говорил жене: «Эта борьба с болезнью страшнее военного сражения»[162].
Публичные сводки о здоровье Гарфилда почти всегда выглядели оптимистично, а вот его настоящий прогноз – совсем нет. Считалось, что доктора пишут положительные отчеты для бюллетеней, так как Гарфилд просил их зачитывать, и его не хотели волновать. Президент смотрел на сводки и отмечал: «Я всегда высоко ценил четко сформулированные детали[163] и точные факты». Он изучал собственный случай, будто со стороны. Но слова в медицинской карте, в сводках и в газетах оказывали ему медвежью услугу, ведь с каждым разом становилось все очевиднее, что смерть неминуема. Гарфилд, известный своей дородностью и весивший 220 фунтов (около 100 кг), похудел почти вдвое – до 130[164].
В начале сентября Гарфилд изъявил желание, чтобы его перевезли на побережье Нью-Джерси, поближе к воде. Он с детства мечтал быть моряком, но у родного штата Огайо не было выхода к морю, так что плавать там можно было только по каналам. По всему маршруту поезда вдоль путей собирались толпы, а сводки информировали публику, рассказывая, что он хорошо ел (11 сентября 1881 г.), меньше кашлял[165] (12 сентября). К 16 числу его ночной пульс был нестабильным. К 18 сентября у него был «сильный озноб» на протяжении часа, он потел и был «довольно слаб»[166].
На следующий день 19 сентября в 11:30 вечера неожиданно вышла сводка, которая гласила: «Президент скончался в 10:35 вечера»[167]. Не дожив всего несколько недель до своего пятидесятого дня рождения, президент Джеймс Гарфилд умер после 80 дней борьбы с инфекцией, занесенной через рану. Разумеется, люди хотели знать, как он умирал, и поступил ответ: «с сильной болью в области сердца». Пока его тело лежало в кровати в городке у океана, как ему и хотелось – у воды, телеграф позволил всему миру быть рядом с президентом.
Гарфилд недолго прожил в статусе главы государства, но оказал глубочайшее влияние на ход истории, пока лежал на смертном одре. Миллионы американцев наблюдали его смелость, о которой в режиме реального времени сообщали по телеграфным проводам, делая его звездой реалити-шоу «позолоченного века»[168]. В The New York Evening Mail написали следующее: «Терпеливо лежа в страданиях на постели, он покорил весь цивилизованный мир»[169]. В сентябре Гарфилд понял, что жить ему осталось недолго, и как-то ночью в тихой задумчивости спросил своего близкого друга, полковника Рокуэлла: «Как ты думаешь, останется мое имя в истории или нет?»[170] Рокуэлл ответил «да», заверив Гарфилда, что тот будет жить «в людских сердцах»[171]. Гарфилд действительно окажет влияние, но не то, которого ожидали эти двое. Президент был всенародным пациентом. Пока он умирал, страна все больше привыкала к частоте, качеству и скорости новостей.
Гито признал, что стрелял в президента, но при этом он заявлял, что «умер генерал Гарфилд от неправильного лечения»[172]. В этих словах есть доля истины. Пуля в спине Гарфилда прошла мимо позвоночника, крупных артерий и жизненно важных органов, крепко застряв в жировой ткани около поджелудочной железы. Но к ране и области вокруг нее прикасалось слишком много немытых пальцев и нестерильных хирургических инструментов, которые занесли вредоносные бактерии, вызвавшие инфекцию. Президента Гарфилда спасло бы использование карболовой кислоты в качестве антисептика, что пропагандировал английский хирург Джозеф Листер. Гарфилда убила не только пуля, но и плохая медицина.
Гарфилд пробыл во главе государства двести дней и остался в истории как президент, убитый неудачливым карьеристом. За время, проведенное в президентском кресле, Гарфилд не имел возможности заниматься преобразованиями страны, но на смертном одре он объединил нацию в ее стремлении узнавать новости. Изобретатель телеграфа Сэмюэл Морзе предсказывал, что протянутые по всей стране провода, перенося информацию, создадут «всеобщее ощущение соседства»[173]. Пока Гарфилд умирал от ранения, телеграф доносил сводки до жителей страны, сплачивая разрозненные сообщества, желавшие узнать о состоянии здоровья своего лидера. Морзе интуитивно понимал роль быстрой передачи информации и на личном опыте убедился в том, как велика потребность чаще узнавать подробности о жизни близких. До того, как Морзе отправил свою знаменитую официальную депешу «Вот что творит Бог», ознаменовав тем самым новую эру, он активно отправлял множество сообщений – менее поэтичных, но они тоже означали наступление новой эпохи. В ходе экспериментов с телеграфом привычный к быстрому обмену информацией Морзе, заскучав, частенько посылал Вейлу сообщения с вопросом: «Какие новости?»[174]
Спустя всего несколько десятилетий после смерти Гарфилда телеграф стал затрагивать все сферы жизни и добрался до каждого уголка страны. Телеграф передавал сообщения по длинным проводам, сначала железным, а потом медным. Но вскоре он, словно емкость для жидкости, стал навязывать форму своему содержанию.
Краткость
Молодой Эрнест Хемингуэй, гладковыбритый рослый парень со Среднего Запада, был не лишен амбиций, но поступление в колледж его не привлекало. Родившийся в 1899 г., спустя почти 70 лет после изобретения телеграфа, он с ранних лет[175], как говорила его мать, «ничего не боялся». Так что, едва окончив школу в 1917 г., он сразу же подался на юго-запад, уехав на пятьсот миль от привычного тихого мирка Оук-Парка в Иллинойсе, где жизнь понимали как предопределенный цикл: рождение, школа, свадьба, дети, работа и смерть[176]. Билет и чемодан, а в придачу энтузиазм и безудержная энергия, – с таким багажом высокий юноша сел в поезд и 15 октября прибыл на новенький вокзал Юнион-стейшн в Канзас-Сити, штат Миссури. Для многих путешественников эта станция служила отправной точкой. Но для Эрнеста Хемингуэя она была пунктом назначения. Не прошло и нескольких месяцев, как он уже работал в одной из лучших газет страны, The Kansas City Star, которая, сама того не зная, наставила его на путь изменения американских языковых норм с помощью телеграфа.
Став начинающим репортером в суматошном мегаполисе, Хемингуэй за несколько месяцев узнал о жизни больше, чем за восемнадцать лет, проведенных в родном городе. Блюдо под названием Канзас-Сити состояло из махровой преступности, изрядного количества коррупции и соуса из джаза. Каждый житель города имел все это в изобилии, а Хемингуэй в особенности, ведь ему часто приходилось сталкиваться с миром криминала. Хемингуэй был низшим звеном новостной пищевой цепочки, так что он проводил интервью в полицейских участках, на местах преступлений, а также в пунктах первой помощи[177]. Источниками информации для него были специалисты всех мастей, включая врачей, картежников, полицейских, проституток, гробовщиков и воров[178]. Работая над статьей, Хемингуэй бежал к пишущей машинке отдела новостей и поспешно печатал слова на листке, а уже в следующую минуту экземпляр выхватывал курьер[179].
Спустя годы, вспоминая о своей работе в газете, Хемингуэй рассказывал, что именно в отделе новостей он учился ремеслу. Там он усвоил, как он говорил, «самые важные правила обращения с текстом»[180]. Хемингуэй нашел себе наставника – им стал знаменитый в Канзас-Сити журналист Лайонел Мойз, который учил его: «Писать просто и объективно – единственный способ рассказать историю»[181]. Другие советы Хемингуэй получил не от человека, а из методички для авторов о том, как писать тексты для The Kansas City Star. С самого начала она задавала тон материалам, которые хотели видеть редакторы. Так звучал первый совет:
«Используйте короткие предложения. Делайте вводный абзац коротким. Используйте энергичный слог. Демонстрируйте позитив, а не негатив».
В этих кратких рекомендациях были сформулированы требования для репортеров. В трех колонках содержались более подробные правила:
«Убирайте каждое лишнее слово»
«Избегайте прилагательных»
«Остерегайтесь шаблонных фраз»