ценах золота стоил без малого 200 млн долларов США (покупательной способности 1930‐х годов). Бытовые ценности советских граждан – украшения, предметы утвари, безделицы, старые монеты – составили более 70% всего «урожая», а с учетом иностранной валюты, попавшей в Торгсин из кубышек советских людей, народный вклад превысит 80%. Следовало бы назвать это предприятие не «Торгсин» («Торговля с иностранцами»), а «Торгссовлюд» («Торговля с советскими людьми») или «Торгссоо» («Торговля с соотечественниками»). О несоответствии названия знали в советском правительстве. В отчете НК РКИ (весна 1932 года), например, сказано:
Несмотря на то, что мы должны иметь дело с иностранцами, судя по названию «Торгсин», на самом деле выходит наоборот, что мы больше обслуживаем крестьян.
Торгсин появился на свет в момент острой валютной нужды. Индустриализация набирала обороты. Требовалось золото для оплаты импортного оборудования, сырья, технологий, знаний специалистов. Однако из‐за мирового кризиса доходы от советского экспорта сырья и продовольствия, несмотря на рост физических объемов вывоза, далеко не покрывали валютных потребностей индустриализации. Золотодобывающая промышленность только становилась на ноги, на нее пока не приходилось особенно рассчитывать. В критический момент золотовалютного банкротства государства Торгсин обеспечил валюту для индустриализации. Он помог оплатить «безумство импорта» 1931–1933 годов и погасить долги, накопленные в годы первых пятилеток. В финальном отчете Торгсина сказано, что скупленные им ценности (по скупочной стоимости) покрыли более пятой части затрат на импортные закупки 1932–1935 годов – решающих лет промышленного скачка. По отдельным годам вклад Торгсина в дело валютного обеспечения индустриализации был и того выше. Так, в голодном 1933 году ценности, добытые Торгсином, позволили государству оплатить треть, в 1934 году – более четверти, а в 1935 году – почти пятую часть советского импорта промышленного оборудования, сырья и технологий. Вклад Торгсина на деле был и того больше, так как СССР продавал ценности Торгсина на мировом рынке выше их скупочной стоимости.
По признанию авторов финального отчета, ценности, добытые Торгсином, соответствовали стоимости импортного оборудования для десяти гигантов социалистической индустрии: Горьковского автозавода (43,2 млн рублей), Сталинградского тракторного (35 млн рублей), Автозавода им. Сталина (27,9 млн рублей), Днепростроя (31 млн рублей), Господшипника (22,5 млн рублей), Челябинского тракторного (23 млн рублей), Харьковского тракторного (15,3 млн рублей), Магнитки (44 млн рублей), Кузнецка (25,9 млн рублей) и Уралмаша (15 млн рублей).
В алхимии советской индустриализации Торгсин был философским камнем, обращавшим обыденные товары, нехитрый ширпотреб и плохо конвертируемые советские рубли в импортные машины, оборудование и западные технологии. Но для поколения 1930‐х годов, заложников индустриальных амбиций сталинской власти, магия Торгсина заключалась в том, что он дал миллионам людей возможность выжить.
Я родилась в пору великого украинского голода, – вспоминает Галина Щербакова. – Чтоб сохранить дитя, бабушка отнесла в Торгсин г. Бахмута свои обручальные кольца и купила на них манку. «Потому ты жива».
Заключение: капиталистическое предприятие социалистической торговли
Почему советское руководство закрыло Торгсин?
Ранее уже говорилось, что интерес покупателей к Торгсину упал после того, как голод отступил, карточки отменили и повсюду в стране начали открываться доступные для всех универмаги и продовольственные магазины. Однако не только потребители потеряли интерес к Торгсину. Государству он тоже уже не был нужен. Торгсин выполнил свою миссию, изрядно истощив валютные сбережения населения. Мало что осталось в народной кубышке после столь жестокого голода. Да и в сбережениях населения у государства острой нужды уже не было. К середине 1930‐х годов золотодобывающая промышленность СССР встала на ноги и обеспечивала стабильно растущий приток золота в государственные кладовые. Ослабла и валютная зависимость СССР от Запада. К середине 1930‐х годов индустриальный импорт сошел на нет. Построенные за годы первых пятилеток предприятия теперь производили отечественное промышленное сырье, оборудование и машины. СССР стал копить золото. После войны продажа золота за границу прекратилась. В 1953 году, в год смерти Сталина, золотой запас СССР составлял более 2 тыс. т чистого золота.
Все названные социально-экономические причины важны для того, чтобы понять, почему правительство закрыло Торгсин. Однако ничего пока не было сказано о роли идеологии в его ликвидации. Именно об этом и хочется поговорить в заключение.
Цель и методы находились в Торгсине в идейном противоречии: Торгсин работал на построение социализма, однако методы достижения этой цели были идейно чуждыми. В погоне за валютой советское руководство в Торгсине поступилось священными постулатами политэкономии социализма. Так, разрешив советским людям использовать валютные ценности в качестве средства платежа в Торгсине, государство фактически отказалось от валютной монополии. Анализ скупочных и продажных цен в Торгсине и их сравнение с советскими экспортными ценами тех лет, проведенные в предыдущих главах, свидетельствуют о том, что Торгсин был рыночным хозяйством, по сути отрицанием принципов безрыночной экономики.
Торгсин представлял собой рецидив крупного валютного предпринимательства, а предпринимателем являлось коммунистическое государство. Кроме того, легальная деятельность Торгсина обросла сонмами нелегальных валютных операций. Ежедневно в его торговых залах, вокруг магазинов, на городских рынках и барахолках бойко шла незаконная купля-продажа валюты, торгсиновских денег и товаров. Валютный Торгсин был бельмом в глазу советского государства. После того как золотовалютная проблема страны была решена, у сталинского руководства не было больше причин мириться с идейными послаблениями.
В Торгсине государство отказалось и от классового подхода, священного постулата марксизма. Советская история 1930‐х годов – это история социальной дискриминации, неравенства «бывших эксплуататорских» и «трудящихся» классов, деревни и города; история уничтожения «врагов народа». Правительству не составило бы труда провести социальное размежевание и в Торгсине. Недопущение «социально чуждых» в Торгсин, по сути лишение их валютных прав, логично вписалось бы в историю 1930‐х годов.
Однако этого не произошло. В Торгсине правительство не стало делить людей по социальному положению, происхождению, источникам получения дохода, их дореволюционной деятельности, национальности и даже – святая святых! – важности для индустриализации. О подобном разграничении нет ни слова ни в постановлении о создании Торгсина, ни в последующих документах, регламентировавших его деятельность. Государству было неважно, кто приносил золото в Торгсин. Каждый, будь он хоть «лишенец», хоть «враг народа», мог обменять там ценности на товары.
Ни пролетарии, ни даже «новый класс» – партийная бюрократия – не имели официальных привилегий в Торгсине. Там в выигрыше были социально чуждые – те, у кого водилось золотишко. В Торгсине правил не класс, а золотой телец: есть золото – покупай; кто имел ценностей больше, мог и купить больше. В этом смысле Торгсин был капиталистическим, рыночным предприятием. В Торгсине классовый подход уступил место практической выгоде, индустриальному прагматизму, при котором интересы промышленного развития были превыше всего, даже идейных постулатов. Индустриальный прагматизм доходил до цинизма: любой мог отдать золото в Торгсин на нужды промышленного развития, но получить государственный паек в те голодные годы мог далеко не каждый, а только тот, кого государство считало целесообразным кормить.
Расскажу одну историю, которая замечательно показывает идейное противоречие между социалистическими целями Торгсина и капиталистическими методами его работы. Она – квинтэссенция конфликта революционных идеалов с реалиями валютного экстремизма. История произошла в 1934 году, дело разбиралось в НКВД. В советском порту на турецком пароходе погиб матрос. Торгсин предложил валютные услуги по ритуальному обслуживанию похорон. Капитан парохода заказал в Торгсине доски, мануфактуру и другие предметы, чтобы похороны прошли «по турецкому обряду». Советские моряки по инициативе интерклуба решили по-революционному проводить своего товарища по классу: оплатили оркестр, венки и знамена. Руководство же портового Торгсина видело в похоронах лишь возможность заработать валюту: в счет капитану были включены не только заказанные им товары, но и стоимость земли и даже оркестра, уже оплаченного интерклубом моряков. По сообщению местного отдела НКВД, при предъявлении счета капитану «произошла безобразная торгашеская сцена»: капитан протестовал, ссылаясь на то, что земля была предоставлена бесплатно и что «по обряду мусульман с оркестром нельзя хоронить». Торгсин торговался, пытаясь получить деньги за революционную музыку и советскую землю. После того как представители Торгсина заявили капитану, что деньги все равно вычтут из фрахтовых сумм, тот вынужденно заплатил за революционные атрибуты. Однако возмущенные турецкие моряки написали в газету, а турецкое пароходное начальство обратилось в Наркомат иностранных дел СССР.
Дело обернулось политическим скандалом. Блюстителем идейных принципов в данном случае выступил НКВД. По мнению начальника городского отдела НКВД, Торгсин «забыл», что советская торговля призвана не только зарабатывать деньги, но и проводить в жизнь классовые принципы, в данном случае – пролетарский интернационализм. В советском обществе и торговля должна иметь идейно-политический характер. Если Торгсин не мог взять на себя расходы по революционным похоронам, продолжал начальник городского отдела НКВД, то он хотя бы не должен был обворовывать интерклуб и заставлять капиталистов платить за революционную солидарность. Следует подчеркнуть, что сотрудник НКВД говорил не о честности и порядочности в проведении сделки, а именно об