— Видите? — продолжал Махсум, не давая опомниться Главному сборщику налогов. — И это один из храбрейших моих людей! Их избили, раздели, обобрали до нитки, увели их коней, и кто-то за это должен ответить! — Махсум, изобразив на лице зверскую мину, потянул из ножен саблю.
— Вай мэ, но при чем здесь я? — Мансур на всякий случай отодвинулся подальше от молодого предводителя шайки разбойников. — Вы должны были…
— Нет, это вы должны были предупредить нас, что идет целый караван наркоманов!
— Кого? — удивленно переспросил Мансур.
— Наркоманов! — повторил Махсум, резко, с лязганьем вернув наполовину вытянутую саблю обратно в ножны, отчего Мансур испуганно подпрыгнул. — Обкуренных идиотов, которым барханы по колено!
— По колено?
— Нечего цепляться к словам! По колено, по пояс — какая разница! Главное, мои люди надолго выведены из строя, и, повторюсь, кто-то за это должен ответить!
— Э-э, — завозился на подушках облепленный с ног до головы перьями Мансур, — но мне доложили, что это именно вы были пьяны!
— Ложь! — презрительно скривился Масхум. — Наглая и неприкрытая. Докажите!
— Да от вас и сейчас еще разит, как… как… — Мансур начал приходить в себя и решил перехватить инициативу в этом, мягко говоря, странном разговоре.
— Да, пьяны! — вскинулся Махсум. — А что нам еще оставалось, когда моих людей преследуют невыносимые боли, а вино, как известно, их заглушает!
— А-а-а! — заученно взвыл Ахмед, вцепившись в щеку и нос и принявшись раскачиваться из стороны в сторону.
— Вот, видите? — выпучил глаза Махсум. — Видите, что с ним сотворили эти негодяи?!
— Ну ладно, ладно, — примирительно выставил перед собой ладони Мансур. — Произошло недоразумение и…
— Недоразумение?! — взревел Махсум, грозно сводя брови на переносице. — Вы это называете недоразумением, почтеннейший?
— Ну, хорошо! Ошибка, произошла ошибка!
— Ваша ошибка.
— Моя, — поразмыслив, согласился с ним Мансур. Ему уже порядком надоело пререкаться с этим нахальным молокососом.
— Отлично! В таком случае я требую компенсации за нанесенные моральные и физические страдания моих людей.
— Что-о?! — глаза Главного сборщика налогов от подобной наглости полезли на лоб. — Да как ты смеешь, безродный щенок, что-то у меня требовать?!
— В таком случае следующий караван вы будете грабить сами! Мы отказываемся сотрудничать с вами. Пошли, Ахмед, — Махсум развернулся на месте и, чеканя шаг, направился к дверям.
Ахмед, мгновенно прекратив горланить, сдержанно поклонился хозяину дома и засеменил за своим предводителем, прихрамывая то на правую, то на левую ногу.
— Стойте! — окликнул их Мансур, когда Махсум уже коснулся двери рукой.
Махсум, словно пребывая в сомнении, опустил руку и медленно обернулся.
— Слушаю вас, почтеннейший, — важно произнес Махсум, вновь вскидывая подбородок.
— Мне кажется, мы оба немножко погорячились, — осторожно заметил Мансур.
— Возможно, — сдержанно отозвался молодой человек. — И что вы имеете нам предложить?
— Что вы желаете получить в качестве… м-м-м… компенсации — не помню, чего ты там такого наговорил?
— Мы тут посоветовались с товарищами, — Махсум бросил взгляд на притихшего Ахмеда. Тот согласно кивнул, — и решили, что тридцать девять новых коней и ковер, на котором вы изволите сидеть, вполне компенсируют страдания моих людей.
— Ковер? На кой вам сдался мой ковер? — Мансур оторопело уставился на молодого человека, на всякий случай вцепившись пальцами в свой прекрасный персидский ковер ручной работы, стоивший ему кучи золота.
— Хорошо! Обойдемся без вашего ковра, — поразмыслив, согласился Махсум, а Ахмед вновь кивнул и показал своему предводителю выставленных вверх большой палец правой руки.
Мансур не понял этого жеста, решив, что это один из тайных знаков разбойников, и от греха подальше решил не продолжать спор. Тем более, очень дорогой любимый ковер оставался при нем.
— Уф-ф! — расслабился он немного. — Так и сделаем! Я сейчас напишу расписку на получение табуна из тридцати коней…
— Тридцати девяти, — поправил его Махсум. — У вас что-то с памятью, почтенный Мансур-ако.
— Помилуйте, как я объясню все это эмиру?! — возмущенно взмахнул руками Главный сборщик налогов. — Это же не корзина яблок и не выводок проклятых мышей, пожирающих зерно мешками!
— А вот это уже ваши проблемы, почтеннейший. Если вас это не устраивает, то мы пошли. У нас, знаете ли, еще куча дел.
— Стойте! — опять остановил их Мансур, разрываемый сомнениями и тревогой. — Не будем горячиться. Я дам вам тридцать пять коней.
— Тридцать девять! — хором ответили ему Махсум с Ахмедом.
— Ладно, будь по-вашему! — Мансур в сердцах грохнул пухлым кулаком по мягкому валику и тихо, себе под нос добавил: — Спишу на убытки от тухлого овса и верну с поставщиков и главного конюха… Нет, конюху тоже придется заплатить. О-хо-хо, опять непредвиденные расходы!
— Так что вы решили? — переспросил Махсум.
— Сегодня вечером заберете коней в ущелье.
— Оседланных, — осторожно добавил Ахмед.
— Да-да, оседланных! — щека Мансура нервно дернулась. — Что-нибудь еще?
— Этого вполне достаточно. Вы деловой человек, Мансур-ако, — Махсум позволил себе скупую улыбку. — С вами приятно иметь дело.
— А то! — гордо приосанился Мансур. — Все, свободны!
Махсум с Ахмедом заспешили к дверям, а Мансур, взявшись за принесенные ему перо с бумагой, задумался, скребя остро отточенным кончиком пера затылок:
— И все-таки я так и не понял, при чем здесь я?..
Новый топор Али-баба так и не купил — хотел, конечно, но все было как-то недосуг. То новую лежанку матери надо было справить, то казан, служивший тридцать лет верой и правдой, неожиданно прохудился, то забор нужно подлатать да веранду на крыше дома устроить, то у лопоухого корм раньше времени закончился. Дел, в общем, было невпроворот, и, чем дальше, тем больше. И вот же удивительное дело: не было денег — ничего нужно не было, а как завелись, так сразу понадобилось и то, и другое, и третье. Ну, прямо-таки, напасть какая-то! Али-баба только и успевал, что развязывать и завязывать мешок с золотом, монеты в котором убывали с пугающей быстротой…
— Али-баба, сынок! — окликнула его мать, входя в дом. — Мне нужно немного денег.
— О, мама! Зачем на этот раз? — у Али-бабы в последнее время появилась странная привычка чесаться, когда речь в очередной раз заходила о деньгах. Вот и сейчас, лишь прозвучало знакомое «немного денег», на несчастного Али-бабу тут же напала жестокая чесотка.
— Я платье на рынке присмотрела, хорошее, крепкое, надолго хватит, — повела насурьмленной бровью мать. — Да и сундук для вещей надо бы купить.
— Два, — хмуро отозвался Али-баба, скребя шею и руки ногтями.
— Платья? — обрадовалась старушка щедрости сына, но, как оказалось, слишком рано.
— Сундука два. А лучше три. В один ваши вещи — увы! — не поместятся. Знаете, мама, вам впору уже лавку одежды открывать или модный дом, столько вы этих тряпок за неделю накупили.
— Ой-ей, какой ты стал жадный, сынок, — удрученно покачала головой мать. — Родной матери…
— Я не жадный. Я экономный, — огрызнулся Али-баба. — Прошло всего две недели, а уж полмешка нет. А вы не подумали, что мы будем делать, когда все золото закончится?
— А чего думать-то? — махнула ручкой старушка. — Пойдешь в свою пещеру и еще один мешок возьмешь.
— Да вы в своем уме?! — Али-баба от подобного заявления аж подпрыгнул на месте словно ужаленный.
— А что такого? — наивно похлопала глазами мать. — Если этот твой дух такой добрый, то чего не дал сразу два мешка, а всучил тебе всего один?
— Он предлагал, — растерялся Али-баба, — но я отказался. Жадность — великий грех, мама.
— Глупый ты у меня еще, — обреченно вздохнула старушка, махнув сухонькой ручкой. — Кто ж отказывается, когда дают. Дураком быть — вот великий грех. Брал бы пример с Касыма. Столько денег, а до сих пор ходишь, как оборванец. Непутевый!
— Да вы что?! — округлил глаза Али-баба. — Мама, я вас просто не узнаю.
— И я тебя тоже, между прочим! Попросила одну монетку на платье, так разговоров на полдня.
Али-баба тяжко вздохнул, перестал чесаться и полез в мешок. Скрепя сердце он отсчитал три монеты и передал их матери.
— Возьмите. Этого хватит на хороших прочный сундук и на платье.
— Вот спасибо, сынок! — обрадовалась та, тут же завернув монеты в тряпицу, а тряпицу зажала в кулак — так уж точно никто денег не украдет. — Знаешь, там еще сурьму привезли и индийские благовония, — вопросительно уставилась она на сына.
— Ну, знаете, мама! — окончательно вышел из себя Али-баба. — Да у вас этой краски уже — хватит три раза с ног до головы выкраситься и еще на долю лопоухого останется, а этими вонючими благовониями весь дом уже до самой крыши провонялся. С закрытыми окнами спать невозможно. Ничего больше не дам! — отрезал Али-баба, закрывая собой изрядно сморщившийся полупустой мешок.
— Ну, нет так нет, — пожала плечами старушка. — И незачем так кричать. Подумаешь…
Она развернулась и, чуть горбясь, потопала к выходной двери. Али-баба проводил ее тяжелым взглядом, вновь тяжко вздохнул и, размышляя о власти проклятого золота, завязал мешок бечевой. Нужно было что-то решать, но вот что…
Я уверен, вы скажете, что потратить полмешка золота за полмесяца невозможно? Можно, и еще как! А при желании и целый мешок. Был бы дурак, а товар по сходной цене всегда найдется. Вы слышали, есть лавки, в которых богатым бездельникам втюхивают грошовые товары по цене целых двух лавок со всем их барахлом? Не слыхали? Есть такие, клянусь Аллахом: и лавки, и дураки, которые в них покупают. Что, скажете таких идиотов не может быть? А видели ли вы, некоторые бабы в драных шальварах ходить начали? Думаете, нищие? Ан нет! На днях мне на глаза дочка купца Вахида попалась в драных штанах. Скажете, тоже нищие? Это, говорят, последний писк моды — рванье носить. Так штаны-то на этой девчонке откуда, как вы думаете? Мы все здесь взрослые люди, и потому я вам скажу напрямую: от моей Зейнаб те штаны, вот провалиться мне на этом самом месте! Моя жена, чтоб у нее в бане шальвары не подменили, всегда на них свое имя вышивает по нижней оторочке, а тут гляжу: и штаны драные вроде как ее, и даже имя на положенном месте красуется! И ведь на помойку штаны-то выбросила, а оно вон как… Рассказал я Зейнаб про шальвары — вот как вы, прямо, мне не поверила, побежала смотреть. Точно, ее шальвары! Решила допытаться у Мадины — дочки купцовской, — откуда она их взяла, а та гордо ей и заявляет: в той-то и той-то лавке за пять золотых купила. А вы говорите!..