Так о чем это я? Ах да!
Касым тоже был далеко не дурак — деньги-то он лихо считать умел, и приход с расходом быстро связывал. На полкошеля золотых так не развернешься.
Али-баба уже не раз замечал, как брат подозрительно косится на него и на мать. Еще бы! Новые платья каждый день, новый казан, новое стойло ослу, в кормушке у животного не переводятся отборные овес и ячмень (хотя Али-баба и считал это слишком большим и совершенно бесполезным расточительством), новая калитка, новые двери и окна, беседка на крыше, выложенная плиткой дорожка к дому, и тут уж поневоле задумаешься, на что все это куплено. К тому же Али-бабу уже две недели никто не видел с топором на плече, спешащим в горы, а это не могло не вызвать обоснованные подозрения.
Смотрел Касым на все это, смотрел, сложил два и два и направился к брату, кипя праведным гневом. Согласитесь, кому понравится, что его держат за круглого дурня.
— Эй, Али-баба? Где ты, гнусный плут? — красный и потный от возмущения Касым как всегда без спросу ввалился на половину дома, где жили Али-баба с матерью. — А, вот ты где прячешься?
Али-баба только и успел, что прикрыть мешок курпачой.
— Э, Касым, разве тебя не учили, что вламываться в чужое жилище неприлично? — Али-баба пытался скрыть свой испуг, но получалось с трудом. Голос его дрожал, а пальцы нервно теребили подол старой заношенной рубахи.
— Это мой дом, мошенник!
— Я мошенник? Ты, брат, похоже, сегодня не в себе. Или жена, страдающая бездельем и бременем, достала своим вечным нытьем, и ты решил сорваться на мне?
— Оставь в покое мою несравненную и дорогую Айгуль! — пропыхтел Касым, то сжимая кулаки, то вновь разжимая их.
— Ну конечно, сравнить такой драгоценный алмаз просто не с чем, — вновь поддел брата Али-баба, но Касым не прореагировал на колкость.
— Оставим Айгуль в покое, и лучше поговорим о наших баранах.
— Вот теперь я точно уверен, что тебе солнцем напекло голову. О каких баранах ты толкуешь, брат?
— О таких!
— Каких?
— О тех, что ты прячешь под курпачой.
— Э-э, знаешь, — Али-баба быстро одернул курпачу, из-под которой выглядывал похудевший бок мешка, за уголок и уселся на нее, — ты ошибаешься. Там нет никаких баранов.
— Зато, я уверен, там есть кое-что получше них, — радостно потер потные ладони Касым, растянув полные губы в довольной улыбке.
— Да ты не в себе, брат.
— А вот это мы сейчас и проверим! — он начал наступать на Али-бабу.
— Нет, не дам! — Али-баба навалился грудью на курпачу, закрывая собой драгоценный мешок. — Это мое, мое и матери!
— Показывай, что там у тебя! Ну?
— Не покажу!
— О, несчастный грешник! Неужели ты думал утаить от меня целое сокровище? — осуждающе покачал головой Касым.
— Я не грешник, я несчастный дурак, — всхлипнул Али-баба. — Дурак и простофиля.
— Я в этом никогда не сомневался, — усмехнулся Касым. — Ну? Я долго еще буду ждать?
— На, смотри! — сдался наконец Али-баба. — Смотри, чтоб твои бесстыжие глаза лопнули, а загребущие руки отсохли.
Он вскочил на ноги и рывком сдернул курпачу с мешка. Глаза у Касыма полезли на лоб.
— Это то, что я думаю? — облизнув пересохшие губы, уточнил он.
— Если ты имеешь в виду золото, то — да!
— Ах ты, мошенник! — выдохнул, набрав полную грудь воздуха Касым. — Плут, негодяй, проходимец! И ты хотел утаить от меня целый мешок золота. Признавайся, несчастный вор, где ты взял такую прорву золота или, клянусь Аллахом, я сейчас призову сюда стражу!
— Зови! — выпятил грудь Али-баба. — Но тогда тебе ни шиша не достанется, так и знай!
— В таком случае мы должны разделить его по-братски, — потер руки Касым, в чьих глазах тлели искры жадности.
— Свою долю ты уже получил сполна.
— Э-э, те жалкие несколько монет, которые ты обманом всучил мне?
— С тебя хватит и этого!
— Нет, не хватит! Не хватит! — капризно топнул ногой Касым. — Значит так: или мы делим, как положено, или я пошел за стражей.
— А положено — это как? — поинтересовался Али-баба, склонив голову набок.
— Очень просто! У тебя был полный мешок золота, так?
— Предположим, — осторожно согласился Али-баба, догадываясь, к чему клонит Касым.
— А раз так, то, значит, мне причитается половина.
— Я сказал «предположим», а не «полный мешок».
— Уй-юй, какой же ты стал скупой! С родным братом не желаешь поделиться.
— А ты делился со мной? Делился?
— Ты живешь в моем доме, не забывай об этом, оборванец!
— И пашу на тебя и твою распрекрасную женушку как проклятый!
— Это все пустые разговоры, — Касым отмахнулся поморщившись. — Значит, так: или я забираю свою половину, — а это как раз то, что осталось в этом мешке, — или скоро ты познакомишься с дворцовой стражей.
Что было делать несчастному Али-бабе. Он ни минуты не сомневался, что очумевший от жадности Касым без зазрения совести сдаст его страже с золотом и потрохами, лишь бы заполучить несколько монет. К тому же он уже давно догадывался, чем может закончиться история с мешком золота, и потому на днях припрятал немного золота в стойле у лопоухого. Его должно было хватить, если расходовать осторожно, где-нибудь на полгода, а потом… Потом он что-нибудь обязательно придумает, ведь руки и голова остались при нем.
— Забирай! — согласился Али-баба.
— Что? — не поверил своим ушам Касым. — Ты согласен?
— Согласен! Забирай все и оставь меня в покое, — Али-баба пнул ногой мешок. Золото тихонько звякнуло.
— Нет, погоди! Раз ты так быстро согласился, чтобы я забрал все, значит, у тебя еще что-то где-то припрятано.
— Нет у меня больше ничего, — развел руками Али-баба, состряпав унылую физиономию. — Просто хорошо зная тебя, я решил, что это будет наилучшим решением. Ты ведь не отвяжешься, пока не высосешь всю кровь.
— Это правда! — согласился с Али-бабой Касым. — Я никогда не упущу своего.
— Я рад за тебя, брат. А теперь забирай этот проклятый мешок с глаз моих долой и проваливай вместе с ним из моего дома. О, наконец-то я опять вздохну свободно! — воздел Али-баба руки к небу. — Как я устал от блеска этого проклятого золота!
— Дурак! — хмыкнул Касым, закидывая на плечо мешок. Уже у самой двери он остановился и бросил Али-бабе через плечо. — Был нищим ослом, да так им и помрешь.
— Не дождешься! — крикнул ему вслед Али-баба, но дверь за Касымом уже закрылась.
Али-баба устало опустился на скомканную курпачу, сложил руки на коленях и опустил на них подбородок, задумчиво уставившись в свежевыбеленный чистенький потолок, который еще даже не успели засидеть мухи.
— Да! — входная дверь, скрипнув, вновь приоткрылась, и в ней возник нос Касыма. — Знаешь, ты так долго говорил, что это твой дом, так что я дарю тебе твою половину — я сегодня очень добрый, — противно захихикал он.
Красный нос исчез из дверного проема.
Дверь вновь захлопнулась.
— Расписку не забудь написать, о добрейший из добрых! — крикнул ему вслед Али-баба.
Когда счастливая старушка вернулась домой, Али-баба сидел все в той же позе, вдумчиво изучая стену напротив и никак не реагируя на возвращение матери.
— Ты что, оглох? — спросила та, входя в комнату. — Я тебя зову, зову. Помоги втащить сундук в дом!
— Зачем? — отрешенно спросил Али-баба.
— Как, зачем? Ты что, хочешь, чтобы такой отличный сундук стоял посреди двора? — возмутилась старая женщина. — Да в тебя, верно, вселился джинн!
— Какая теперь разница, где он будет стоять, — бесцветным голосом отозвался Али-баба.
— Что случилось? — в сердце старой женщины зародилась тревога. Холодок сковал ее тело, и узелок с обновками выпал из ее рук. — Али-баба, сынок, не молчи! Ты меня пугаешь!
— Я вас уверяю, мама, бояться больше совершенно нечего, — также спокойно ответил Али-баба, переведя взгляд на валявшийся у ног матери узелок.
— Золото?.. — охнула старушка, прикрыв ладонью рот.
— Нет больше золота! — Али-баба вскочил с курпачи и пробежался до окна и обратно. — Ни золота, ни проблем.
— Как… нет? — бледность разлилась по лицу старушки. — Куда ты его дел, признавайся, негодный?!
— Ну, я-то уж точно тут ни при чем, — Али-баба резко остановился посреди комнаты, обернувшись к матери. — Это все ваш обожаемый Касым! Пришел, увидел и, как всегда, забрал. Все и сразу.
— Ох, горе мне, горе, — старушка опустилась на пол и принялась причитать. — Да что же это? Да как же это?
— Но вы не переживайте, — успокоил ее Али-баба. — Зато у вас теперь целая куча платьев, в которых вы можете отдыхать в беседке на крыше, непрестанно умащивая себя благовониями.
— О, сынок, прости меня дуру! — кинулась старушка к ногам сына.
— А разве это что-нибудь изменит? — сухо заметил ей Али-баба. — Вставайте и хватит уже причитать.
— Мы нищие, мы опять нищие! — никак не унималась старушка, ползая по полу.
— Тоже мне, беда! Не впервой. Зато как легко дышится! — он набрал полную грудь свежего воздуха, пропитанного ароматами яблок и травы, расправил плечи и улыбнулся.
— Али-баба, сынок, прошу тебя, сходи опять в пещеру!
— Ну уж дудки! Не дождетесь, мама! Чтобы вы опять скупали по полбазара в день?
— Нет. Мне больше ничего не надо! Сходи, а?
— Если вам ничего не надо, так зачем тогда деньги? — спросил Али-баба и, не дожидаясь ответа, вышел во двор. Возобновившиеся причитания матери заглушила закрывшаяся входная дверь.
Едва не налетев на стоящий у самого порога огромный расписной сундук, Али-баба тихонько выругался, плюнул на него и, обойдя деревянную несуразную громадину, направился в стойло.
— Пропади оно все пропадом! И сундуки, и тряпки ваши, и побрякушки! Сейчас пойду, куплю себе топор и…
— Иа! — изрядно располневший от безделья и обжорства лопоухий, завидев хозяина, радостно завертелся возле кормушки.
— Ты еще, животное! — вконец разозлился Али-баба. — Все, хватит! С сегодняшнего дня переходишь на здоровый образ жизни: сено, горная трава и пробежки в горы.