— Правда?
— Нет. Но все равно спасибо.
— Не за что, шеф, — Ахмед печально утер рукавом распухший нос. — Не за что…
— Жена-а! Где ты? — Касым ввалился в свой дом, распугивая мечущихся под его ногами кур. Куры квохтали, били крыльями и продолжали вертеться у самых ног Касыма. — Уйдите, вы, проклятые птицы, чтоб вас! — Касым спотыкался о бедных птиц, едва удерживая на спине тяжелый мешок. — Жена, ну где ты там?
— Здесь я, — из богато обставленной комнаты, зевая на ходу и придерживая живот руками, показалась изрядно располневшая и еще больше обленившаяся Айгуль. — Чего орешь? Покоя от вас ото всех нет: то эти приставучие дети, то ненормальные куры, то ты — глаз сомкнуть невозможно! А я так устала…
— Сейчас ты вмиг взбодришься, моя дорогая Айгуль! — Касыму наконец удалось протиснуться в комнату, и он сбросил с плеча мешок на пол. Монеты в нем глухо звякнули. — Смотри! — гордый собой, указал он на мешок, массируя затекшую поясницу.
— Фи! — Айгуль, едва удостоив мешок взглядом, презрительно наморщила несколько приплюснутый носик. — Зачем ты приволок в дом этот грязный мешок?
— Да ты посмотри сначала! — Касым быстро наклонился к мешку и, схватив его за углы, приподнял. Из мешка на пол полился поток звонких желтых кружков.
— Ох! Сколько денег! — вскрикнула Айгуль, действительно разом позабыв про сон и все недомогания, мучившие ее. Она упала на колени и начала быстро собирать монеты в подол платья, но вдруг остановилась и, медленно разогнувшись, уставилась на мужа.
— Что? — спросил тот, растерявшись под пристальным взглядом жены. — Что-нибудь не так, дорогая?
— Где ты это взял? — она протянула к мужу ладони, полные монет. — Ты кого-то убил, ограбил?
— Совсем ума лишилась, женщина? — в ужасе отшатнулся от нее Касым. — Это я у Али-бабы свою долю забрал!
— У Али-бабы? — прищурилась Айгуль, поднимаясь с колен. — Ты меня за дуру держишь? Да у этого оборванца отродясь даже медной монеты не водилось, а ты толкуешь о мешке золота! Признавайся, несчастный, где ты его достал? И не вздумай мне врать! — поводила она пальцем перед носом обомлевшего Касыма.
— Да говорю же тебе, жена: это золото притащил откуда-то Али-баба, — пролепетал Касым сглотнув. Айгуль отличалась далеко не ангельским нравом, и кому, как не Касыму было знать об этом.
— Врешь!
— Не вру, мой ненаглядный воробушек, Аллах тому свидетель! — бухнулся на колени Касым.
— Пусть так! — Айгуль сверкнула глазами и, сдув со лба выбившуюся из-под платка прядь волос, сделала шаг к мужу, нависнув над ним всеми своими двумя метрами роста и метром в обхвате. — Но где вторая половина мешка?
— Ее потратил этот гнусный проходимец Али-баба, чтоб ему пусто было. Подумать только, спустить полмешка золота за каких-то три дня! Я в последний момент успел забрать причитающееся мне… нам золото, — быстро поправился он.
— И ты, конечно, поинтересовался, где твой непутевый брат взял целый мешок золота? — покачала головой Айгуль.
— А… разве нужно было? — Касым растерянно похлопал короткими, выгоревшими ресницами.
— О Аллах, — Айгуль молитвенно воздела руки к небу, — за что ты послал мне в мужья этого недотепу, этого бестолкового осла?
— Но, ласточка моя быстрокрылая, чем я опять провинился перед тобой?
— Своей глупостью, вот чем! Быстро возвращайся к своему братцу и узнай у него, где он достал целый мешок золота.
— Но мой козленочек, какая в том нужда? Золото-то — вот оно, — несчастный Касым сгреб ладонями с пола золотые динары и протянул жене. Монеты, звеня, вновь посыпались на пол из его пальцев. — Здесь целое богатство!
— И это ты называешь богатством? — вспыхнула Айгуль, отпихивая руки мужа. — Богатство там, где твой несносный братец взял этот мешок. Сейчас он сидит и посмеивается, как ловко провел такого болвана, как ты. Ведь завтра он пойдет и принесет себе еще один мешок, а может, и два, нет — три мешка! А ты будешь сидеть тут и радоваться этим проклятым грошам.
— Ты так думаешь? — Касым снял с головы тюбетейку и промокнул взопревшую лысину платком.
— Я не думаю — я знаю наверняка. А вот когда ты уже думать научишься.
— Да-да, ты права, — Касым вскочил с пола, водрузив тюбетейку обратно на лысину. — Я сейчас же пойду к проклятому Али-бабе, и пусть он только попробует не сказать мне, где взял золото! Ух, я ему тогда! — воинственно потряс кулаками Касым.
Волна негодования переполнила его. Он со злостью пнул мешок ногой и выскочил за дверь, щедро раздавая направо и налево пинки ни в чем не повинным курам.
— И правильно, — Айгуль мгновенно обмякла, вновь зевнула и поплелась обратно в комнату в надежде все-таки соснуть часок-другой.
Разгоряченный ненавистью и жадностью Касым влетел в дом Али-бабы, едва не вынеся дверь. Али-баба как раз только-только вернулся с базара и, сидя у окна, с любовью поглаживал ладную рукоять новенького крепкого топора с остро отточенным, сверкающим на солнце лезвием. На запыхавшегося Касыма, с треском и грохотом возникшего в комнате, он совершенно никак не прореагировал, продолжая любоваться топором.
— Здравствуй, брат Касым, — не оборачиваясь, произнес Али-баба. — Ты так спешил принести мне дарственную на мою половину дома, что чуть не развалил его?
— Какую еще дарственную? — вспылил Касым.
— Как, ты уже забыл? — Али-баба с грустью отложил топор в сторонку и поднялся навстречу незваному гостю. — Ты же сам недавно говорил, что даришь мне мою половину дома.
— Говорил, но ты опять надул меня, о проклятый разбойник!
— Не понимаю тебя, — лишь пожал плечами Али-баба. — Ты ворвался в мой дом, угрожал мне, забрал все мое золото и еще называешь меня разбойником?
— Ах ты…
— Спокойно, брат Касым, — остановил его Али-баба. — Говори, чего тебе опять от меня понадобилось?
— Айгуль… то есть, я хочу знать, где ты добыл мешок золота, будь он неладен!
— Ах, вон в чем дело! — покачал головой Али-баба, отворачиваясь к окну. — Оказывается, твоя дорогая женушка взбаламутила тебя, и ты прибежал ко мне, пылая гневом, чтобы выпытать, где хранится сокровище. Ей мало того что я вам отдал?
— Мало! Мне мало! И ей. Всем! — задыхаясь от жадности, выпалил Касым. — У меня большая семья.
— Прости, брат, но твоей большой семье придется довольствоваться тем малым, что ты у меня отнял.
— Как это? — смешался Касым, покачнувшись на месте от подобной наглости.
— Очень просто. Я никогда ни тебе, ни кому бы то ни было не скажу, где я взял это золото. Я обещал, а обещания, ты знаешь, я держать умею, в отличие от некоторых, — с укором заметил Али-баба.
— Это ты о доме? Так я это… не отказываюсь от своих слов, — тут же залебезил Касым. — Хочешь, я прямо сейчас напишу тебе расписку?
— Пиши, только знай, эта расписка не поможет тебе добыть денег, которых так алчет твой ненаглядный воробушек или козленочек — уж не помню, кто из них конкретно.
— Ну, Али-бобочка, родной, — захныкал Касым, опускаясь на колени. — Брат! Ты ведь мне брат?
— Не уверен, — с сомнением, подумав, произнес Али-баба.
— Неважно! — отмахнулся Касым. — Я перепишу на тебя весь дом. Хочешь?
— Нет, не хочу, — Али-баба уселся обратно под окно и опять взял в руки топор. Этот разговор ему уже порядком успел наскучить.
— Тебе не нужен этот дом? Хорошо, я тебе куплю другой! Тебе и нашей дорогой маме, только скажи, где ты взял деньги?
— А знаешь, неплохая мысль!
— Значит, скажешь? — преждевременно, как оказалось, обрадовался Касым.
— Я про другой дом. Как говорится, чем дальше, тем роднее. А про мешок все равно ничего не скажу.
— У-у, несносный шакал! Говори сейчас же, или я, или я… — Касым завертел головой, никак не в силах сообразить, чем можно досадить Али-бабе.
— Что?
— Или я буду петь под твоими окнами, пока ты не сойдешь с ума, вот! — нашелся наконец Касым. — О, ты проклянешь тот час, когда связался со мной! Я обещаю тебе.
— Что ж, пой, — безразлично пожал плечами Али-баба. — Я люблю, когда поют.
— Ну, хорошо, — Касым скрипнул зубами, пыхтя, поднялся с колен и погрозил брату пальцем. — Ты сам напросился — теперь держись!
— Обязательно, брат.
— Хорошо же, — прошипел тот, брызжа слюной. — Я сейчас, только горло немного промочу.
— Ага. Да ты не торопись, я подожду.
— Мерзкий пройдоха, вшивый дровосек, хорек языкатый.
— И тебе того же, дорогой Касым.
— У-у! — взвыл Касым и пулей вылетел во двор.
Лишь за ним захлопнулась входная дверь, как со двора донеслись сильный грохот и треск дерева.
— Чтоб тебя шайтан побрал с твоим проклятым сундуком, будь он неладен! — гаркнул на всю улицу Касым, выбираясь из деревянных обломков и подвывая от боли в зашибленных местах.
— Ну вот, мама, ваш сундук и сгодился на праведное дело, — заметил Али-баба, на что старушка только головой покачала. Веселости сына она вовсе не разделяла.
Касым вернулся с дутаром лишь поздно вечером, когда Али-баба с матерью уже собирались укладываться спать. Удобно устроившись под распахнутым настежь окном, Касым ударил по струнам и, отчаянно фальшивя, завел нудную песню о том, как бабочка порхала с цветка на цветок в поисках нектара, но весь нектар уже унесли проклятые пчелы, и бабочка должна была помереть с голоду, и так далее, в том же духе.
Али-бабу это сначала забавляло, но потом ему стало совершенно невмоготу. Хотелось встать, подойти к окну и огреть чем-нибудь тяжелым Касыма, да так, чтобы он вообще разучился рот открывать и дергать струны. Но Али-баба решил все-таки подождать, чем это закончится, ведь не будет же Касым драть глотку всю ночь напролет, распугивая ночных тварей и не давая покоя соседям.
Али-баба ошибся. Касыму было ровным счетом начхать на покой соседей, равно как и на проблемы ночных тварей. Одна песня сменяла другую, струны дутара надрывно звенели, того и гляди, готовые лопнуть. Поистине, фольклорные познания Касыма оказались безграничны, неисчерпаемы и внушали Али-бабе благоговейный трепет. Ворочаясь на курпачах и закрывая уши то подушкой, то руками, Али-баба тихонько стонал, не в силах заснуть.