Но все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и сольное выступление Касыма. Даже не закончилось, а резко оборвалось на полувздохе, полудзыне. Сосед Али-бабы — Ибрагим, первым не вытерпев пения Касыма, похожего на завывание любвеобильного, одуревшего без ласк кота, сбросил через забор тяжеленный горшок, полный испражнений, барду-самоучке прямо на голову.
— Эк! — только и произнес удивленно Касым, выпуская из ослабевших пальцев дутар. Глаза его сошлись на переносице и закрылись. Дутар, звякнув в последний раз, сполз по круглому пузу Касыма на землю и затих. Наступила долгожданная тишина.
Али-баба осторожно выглянул на улицу.
Под самым окном, прислонившись спиной к стене дома и повесив голову на грудь, спал Касым, распространяя вокруг себя отвратительный запах нечистот.
— Да, брат, тяжела участь творческого человека, — покачал головой Али-баба, закрыл окно, чтобы невыносимая вонь не проникала в комнату, и вернулся на свое ложе, где мгновенно уснул, лишь голова его коснулась подушки.
Касым пришел в себя лишь глубокой ночью.
— О, моя бедная голова! — пробормотал он, осторожно ощупывая пальцами знатную шишку на макушке. С трудом поднявшись на ноги и прихватив дутар за гриф, он поплелся вдоль стены дома. Дойдя до дверей половины дома Али-бабы, Касым нащупал ручку и ввалился внутрь. Темнота стояла хоть глаз выколи, но Касым, на ощупь добравшись до комнаты, в которой сном праведника, улыбаясь чему-то во сне, спал Али-баба, склонился над братом, тяжело и гневно дыша.
Али-баба сам не понял, отчего проснулся. То ли ему почудилось чужое присутствие в доме, то ли причиной тому была нестерпимая вонь, забивающая нос и рот, не позволяя Али-бабе нормально дышать — так или иначе, а Али-баба вскочил с постели и испуганно вжался в угол. Кошмарное страшилище пристально смотрело на него из темноты: огромная круглая рожа с оскаленной пастью и белыми белками глаз не отпускала его, приковывая к месту цепким взглядом.
— Зачем ты это сделал? — спросила вдруг рожа, и у Али-бабы моментально отлегло от сердца. Скованность сменилась слабостью во всем теле, и Али-баба буквально стек по стенке на ложе.
— Фу-у, Касым! Зачем так пугать! — зажав нос, прогундосил Али-баба.
— Я спрашиваю, зачем ты это сделал, проклятый разбойник?
— Сделал что?
— Зачем ты облил меня этими помоями и еще огрел по голове?
— Ах, это! С этим вопросом тебе лучше обратиться к нашему соседу Ибрагиму. Ему, похоже, не очень понравился твой голос, но если ты не хочешь, чтобы тебе на голову одели еще и второй горшок, то я бы на твоем месте отправился наконец спать. И еще было бы неплохо, если бы ты перед этим вымылся. От тебя, знаешь ли, невыносимо пахнет чем-то странным.
— Ты еще и издеваешься надо мной? — Касым в сердцах хватил дутаром об пол. Тот заунывно и робко дзынькнул.
— Знаешь, если тебе совсем не хочется спать, то ты можешь пойти поразвлечь свою обожаемую Айгуль чудной игрой на этом прекрасном инструменте — я уверен, она оценит ее по достоинству. А теперь прошу, оставь меня в покое! Мне совсем не помешает выспаться. Дверь, я надеюсь, ты найдешь сам, — Али-баба вновь удобно устроился на своей постели, отвернулся к стене и закрыл глаза.
— Не-ет, так легко ты от меня не отделаешься! Я сейчас… Я сейчас подожгу дом, вот!
— Удачи тебе, только прошу, не шуми сильно и не обожгись.
— А…
— Спокойно ночи, брат Касым! — Али-баба зевнул и мгновенно провалился в сон.
Ему показалось, что не успел он закрыть глаза, как его вновь поднял с кровати непонятный шум. Али-баба вскочил с постели и прислушался. С улицы доносились топот множества ног, крики людей и детский плач, а в неплотно притворенное окно проникал запах гари. Али-баба, сразу смекнув в чем дело, выскочил на улицу.
У правой половины дома, в которой проживала семья Касыма, творилось нечто невообразимое: по двору металась, словно обезумевшая, Айгуль; за ней гурьбой бегали дети, ища спасения от огня, занявшегося на крыше дома. Набежавшие соседи ведрами черпали воду из неглубокого колодца во дворе и выплескивали ее на крышу, пытаясь залить разгорающийся пожар, грозящий перекинуться на соседние дома, а посреди всей этой кутерьмы весело отплясывал Касым.
— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! — выкрикивал он, радуясь огню, словно расшалившийся ребенок. — Вот тебе, Али-баба! Получай!
— Али-баба! — Айгуль, заметив деверя, кинулась к нему. — Молю тебя, успокой своего брата! Он, кажется, сошел с ума.
— Правда? А не ты ли ему в этом помогла, добрая женщина?
— Али-баба, да дай ты ему, что он хочет, — вцепилась в сына старушка и принялась его трясти за локоть. — Он же совсем ополоумел от зависти.
— Дай, дай! Я на тебя молиться буду! Слова дурного больше не скажу! — вновь заголосила Айгуль.
— Ну ладно, ладно! — недовольно проворчал Али-баба, отстраняя от себя женщин. — Эй, Касым! — крикнул он, приближаясь к внутренней калитке. — Зачем ты, о несчастный, поджег свой дом?
— Пусть горит, пусть все горит! И мой, и твой, и их!
— Хватит тебе уже, иди спать!
— Скажешь, где взял?
— Нет. Но если тебе так неймется, то я принесу сам. Завтра же схожу и принесу.
— Честно? — Касым недоверчиво уставился на брата.
— Я тебя когда-нибудь обманывал?
— Откуда мне знать. Разве ты признаешься.
— Он принесет, принесет, — бросилась Айгуль в ноги мужу. — Слово даю, только не губи!
— Отстань, дура! Ты меня достала еще больше, чем вот он. Клянусь, еще одно слово, и я вот этими самыми руками сравняю этот дом с землей. А кирпичи продам!
— Кто тут продает кирпичи? — из толпы вперед выбрался какой-то деловитый мужичонка в тюбетейке набекрень. — Я покупаю! — вытянул он вверх руку.
— Я пока ничего не продаю! — рыкнул на него Касым. — Вот же люди!
— А сказал: продам, — мужичонка только рукой махнул и полез обратно, работая локтями.
— Ну вот, сбили! — Касым растерянно огляделся. — На чем я остановился?
— Ты сказал, что продашь кирпичи, — услужливо подсказал ему Али-баба.
— Какие к шайтану кирпичи! Что вы ко мне привязались с этими кирпичами? Гори оно все синим пламенем!
— Не надо, умоляю тебя! — взвыла дурным голосом Айгуль. — Я больше слова тебе не скажу, о мой возлюбленный муж! Как скажешь, так и будет.
— Честно? — слова жены ласкали Касыму слух и грели душу.
— Честно, честно! — быстро закивала Айгуль, косясь на пламя, стремительно пожирающее сухую солому на крыше.
— Ну, хорошо! — подумав, согласился Касым. — Ты отныне делаешь все, что я ни скажу. — Айгуль опять принялась кивать, держась за штаны Касыма. — И вот тебе первый наказ: прекрати стягивать с меня штаны!
— Хорошо, хорошо, — Айгуль отдернула руки и сложила их на груди. — Вот, видишь, какая я послушная!
— А ты, — повернулся он к Али-бабе, — завтра же принесешь мне то, что обещал!
— Принесу, — устало вздохнул Али-баба, проводя ладонью по сонному лицу, — только дай мне, наконец, поспать!
— Эй, вы, — крикнул Касым соседям, — заливайте огонь. Да быстрее, чего копаетесь, как вареные? Ведь все к шайтану сгорит!
Али-баба, зевнув, поплелся в дом. Удастся ли ему выспаться в эту ночь или нет, но больше никто и ничто не заставит его подняться сегодня с постели — это уж точно!
Глава 7. Летите, голуби, летите!
— Шеф, ну, вставайте! Сколько уже можно валяться? — Ахмед пытался то так, то эдак подступиться к растянувшемуся крабом на земле Махсуму, наматывая вокруг него круги.
— Отстань! — прошептал Махсум, облизнув шершавым распухшим языком пересохшие губы. — Я больше… не могу. Пить!
— Да где ж я вам здесь воду достану? Говорил же: экономить надо. Вставайте! — Ахмед ухватил малахольного главаря за безвольно откинутую в сторону руку и потянул на себя.
— Говорил, говорил! — проворчал Махсум, из последних сил поднимаясь с земли. — Надо было два бурдюка взять, а не говорить.
— Откуда я мог знать, что вы пьете, как верблюд!
— Жарко, — пожаловался Махсум, покачиваясь из стороны в сторону. — Ноги… Я не чувствую ног!
— Да вот они ваши ноги! Вот, на месте!
— Где? — Махсум опустил голову. Перед глазами все плыло, но собственные ноги ему разглядеть все-таки удалось. — Точно, на месте, — и опять начал оседать на землю.
— Да что же за наказание такое, а? — Ахмед быстро подхватил под руку молодого человека, обхватил его за пояс и потащил на себе. — Левую ножку вперед.
— Так? — спросил Махсум.
— Так, так! А теперь правую! Правую, я сказал, а вы опять левую!
— Вот эту?
— Да, эту самую! Вот, молодцом. Еще шажок… Еще. Да вы просто скороход, шеф!
Дело понемногу пошло. Ахмед отдавал четкие команды, а Махсум их честно пытался исполнять. Получалось не всегда, но это было гораздо лучше, чем ничего. Желанное ущелье, пусть и черепашьей трусцой, но приближалось. Вот уже и нетерпеливое ржание лошадей слышится, и журчание ручья.
— Левой… Правой… Левой… Да левой же! Вы молодец, шеф! Слышите, вода совсем рядом! И кони!
— Плевать на коней, — промямлил Махсум. — Вода? Скажи мне, мой дорогой Ахмед, где вода?
— Ну уж, прямо и дорогой, — зарделся Ахмед. — Скажете тоже, шеф! А вода, — Ахмед что-то быстро прикинул в уме, прищурив левый глаз, — до нее еще шагов триста.
— Так долго?
— Нет, это, напротив, очень скоро, вот увидите! Оди-и-ин… Д-д-ва-а… Три-и-и… Уже три, шеф!
— Перестань считать, так еще хуже!
— Все, все, не ругайтесь! Четы-ыре-е…
— Ты издеваешься?
— Да что вы, шеф! Пя-а-ать… Вот видите, еще совсем немножко осталось!
— Уф-ф, — выдохнул Махсум, отталкивая Ахмеда. — Вода! Я слышу воду! Пить! — шаркая заплетающимися ногами, он побрел в направлении журчания горного ручья, вихляя задом и размахивая руками, словно плетьми. Ахмед вертелся около него и все время подбадривал, но Махсум плохо понимал, о чем тот говорит. Споткнувшись о подвернувшийся под ногу камешек, он кувыркнулся через плечо и кубарем покатился под уклон.