— Как не скажешь? — Махсум озадаченно нахмурился.
— А вот так: не скажу, и все тут.
— Не знаешь?
— Знаю, но не скажу!
— Фу-у! — устало выдохнул Махсум. — Разговор двух идиотов.
— Нет, что ты! Одного идиота и одного духа.
— Да что же это такое, а? Какое-то привидение оскорбляет почем зря! — всплеснул руками Махсум и сложил их на груди, надув щеки. — Ахмед, ты же говорил, он подчиняется владельцу амулета?
— Маленькая поправочка для особо интересующихся, — охотно пояснил дух, хотя его никто и не спрашивал. — Я не трогаю владельца амулета и вынужден позволять ему находиться в этой пещере, хотя с огромным удовольствием давно вышвырнул бы отсюда и его самого, и его приспешников. О подчинении даже и речи никакой не было.
— Это плохо, — горько заключил Махсум, хотя что ему, собственно, за дело до какого-то духа. Обходился же он как-то без его могущества раньше.
— Кому как, — в тон Махсуму отозвался дух пещеры.
— Значит, не скажешь про мешки?
— Не скажу!
— Почему?
— Странный вопрос. А почему я вообще должен тебе что-то говорить про мешки? — неподдельно удивился дух.
— Потому что это наши мешки! — не вытерпел Шавкат, рванув рубаху на груди. — Наши! Мы их воровали!
— Ты, толстяк, кажется, умеешь немного считать? — обратился дух после секундной заминки к Шавкату. — Я не раз наблюдал твои потуги в этом направлении.
— Ну? — спросил Шавкат, хотя понял от силы половину фразы.
— Так считай же! Вы живете в этой пещере уже сорок лет плюс-минус, так? Я имею в виду именно ваше незаконное банд-формирование в данном составе.
— Что-что наше? — переспросил Шавкат. Было почти слышно, как в его черепушке скрипят извилины в попытке проникнуть в смысл последней фразы духа.
— Вашей разбойничьей шайки, о мой необразованный свиноподобный друг. Так как, ты согласен с тем, что вы живете здесь сорок лет?
— Вроде, так, — неуверенно отозвался Шавкат, переглянувшись с Ахмедом. Тот только плечами пожал.
— Получается, я вас, засранцев, терплю столько времени, — а одно только это дорогого стоит! — и охраняю ваше барахло, которым вы завалили всю мою прекрасную пещеру! Если учесть мое долготерпение и стоимость награбленного, то за хранение положим золотой в день.
— Не многовато ли? — засомневался Шавкат, поведя шеей.
— В самый раз, мой сладкий жадина! Не сомневайся. А отсюда следует, что вы задолжали мне… подсчитал?
— Э-э… — растерялся Шавкат. Глазки его забегали. — Мне нужно время.
— Не утруждай свой мизерный мозг, все давным-давно подсчитано: в день золотой — это три шестьдесят пять золотых в год, и триста шестьдесят шесть раз в четыре года.
— Это почему еще? — возмутился Шавкат непонятному ему счету. — Что еще за лишний золотой каждый четвертый год?
— Он прав, — ответил Махсум за духа. — Один раз в четыре года бывает високосный год — он длиннее на один день.
— Хоть один грамотный человек нашелся, — похвалил его дух пещеры. — Итак, триста шестьдесят пять умножим на четыре и прибавим один.
— Постой, постой, — выкинул вперед руку Шавкат. — Что это значит: умножим? Это что такое?
— Неужели ты настолько глуп? Умножить, это взять что-то несколько раз.
— Значит, нужно складывать! — ударил кулаком по коленке Шавкат. — Умножение еще какое-то выдумали.
— Складывай, — подумав, разрешил дух. — А я умножу, с твоего позволения? — и, не дождавшись ответа, продолжал вещать: — Получится одна тысяча четыреста шестьдесят один золотой. А теперь все это помножим на десять. Итого: четырнадцать тысяч шестьсот десять золотых за сорок лет безупречной службы.
— Это грабеж средь бела дня! — вскочил на ноги покрасневший от возмущения Шавкат.
— Кто бы говорил!
— Но это слишком большая сумма.
— Ты так считаешь? Тогда я сейчас вышвырну все ваше барахло из пещеры, и ты можешь лично охранять его.
— Не выкинешь!
— Выкину!
— Стойте! Давайте не будем горячиться, — Махсум уперся ладонью в желеобразную грудь Шавката, и тот разом сник. — Сколько было в каждом из мешков, которые пропали? — спросил он у разбойника.
— По три тысячи монет! Я сам упаковывал, и потому знаю.
— Значит, тебе, дух, причитается за работу почти пять мешков золота?
— Именно так.
— Округлим до пяти, и мы в расчете.
— Но, шеф! — возмутился было Шавкат, но Махсум прихлопнул ему рот ладонью.
— Так как, дух?
— Согласен, шеф, — в голосе духа Махсуму послышалась ирония, но он решил не связываться с ним, тем более, это было не только бессмысленно, но и могло оказаться крайне вредным для здоровья. — Это справедливо.
Три мешка в углу «золотого резерва» разбойников отделились от общей кучи и отодвинулись в сторонку. Лица у разбойников побледнели, а волосы (разумеется, у кого они наличествовали) встали дыбом, приподняв чалмы и тюбетейки.
— С оплатой твоих услуг мы разобрались. А теперь скажи нам, где еще два мешка, — стараясь сохранить хотя бы внешнее хладнокровие, вновь спросил Махсум.
— Слушай, ты, сопляк, — не на шутку разозлился дух, — разве я спрашиваю, куда ты деваешь свои деньги?
— Нет, но…
— В таком случае не суй свой нос и ты в мой кошелек!
Крыть было нечем, но Махсум не собирался сдаваться так легко и быстро.
— Меня вовсе не интересует, куда ты тратишь свои деньги. Я спрашиваю: кому ты их отдал, потому что сильно подозреваю, что этот человек стал здесь постоянным гостем и мешками таскает отсюда золото, а это, согласись, мягко говоря, не очень хорошо.
— Разве что-то пропало из ваших вещей?
Махсум перевел взгляд на стушевавшегося Шавката.
— Нет. Пока нет, — помявшись, ответил тот.
— Вот когда пропадет, тогда и будешь выступать, а пока оставь меня в покое, смертный. Я устал от пустой болтовни и беспочвенных претензий на некачественное исполнение мной моих служебных обязанностей. Я все сказал!
В пещере повисла гнетущая тишина. Лишь гудело пламя в стенных горелках, еле слышно журчала вода, сбегая по стенам в каменные чаши, да зеленые мухи, жужжа, кружили над свежими кучами конского навоза.
— Что он сказал? — переспросил Ахмед у Махсума. — Я не понял ни слова. Особенно в конце.
— Он сказал, что он хороший охранник и обсуждать с нами свои мешки не собирается.
— Мда… — почесал затылок Ахмед. — Но мы просто обязаны узнать, кто сюда повадился ходить!
— Вот ты и узнавай, — Махсум вернулся на трон, взял в руки табакерку и принялся вертеть ее в пальцах. — А мне и без того проблем хватает. Нужно ехать к этому фраеру с докладом, а что я ему скажу?
— Вы что-нибудь обязательно придумаете, шеф! — похоже, Ахмед даже не сомневался, что Махсуму в очередной раз удастся успешно выкрутиться.
— Ты так думаешь?
— Уверен! У вас ведь не голова, а…
— Да знаю, знаю, — отмахнулся от него Махсум, но в душе остался за себя очень горд. Кто ему раньше, в прошлой жизни мог сказать такое? Да вот в чем проблема: важно ли все это на самом-то деле?..
Глава 11. Кто виноват?
Не только у Али-бабы и разбойников эта ночь оказалась бессонной и крайне беспокойной. Главному сборщику налогов тоже почти не удалось сомкнуть глаз, и это, как вы понимаете, не прибавило ему хорошего настроения и не добавило доброжелательности. И без того пребывающий в отвратительном настроении Мансур из-за огромных непредвиденных трат на коней этому молодому наглецу и выскочке Махсуму, никак не находил себе места и все безуспешно пытался понять, где и в чем его провели, а тут еще и поспать толком не дали.
Стоило утомленному неприятными событиями дня Мансуру отправиться на покой, как прибыл первый голубь. Слуга, получивший четкие указания от своего хозяина, разбудить того, если придет сообщение — Мансур всей душой надеялся, что на этот раз оно уж точно будет крайне приятным, — так и сделал. Держа в руках трепыхающуюся птицу, слуга на цыпочках прошел в опочивальню Главного сборщика налогов и осторожно позвал:
— Господин, проснитесь. Господин!
— Что, что такое? — тут же вскочил с постели Мансур, хлопая сонными глазами. — Что тебе понадобилось от меня, презренный осел? Мне только-только удалось заснуть!
— Вы просили разбудить вас, если прибудет голубь с посланием, — низко склонился черный слуга, протягивая в вытянутых руках голубя Мансуру.
— Так чего же ты молчал, остолоп? Быстро давай его сюда! — Мансур спешно сполз с курпачей и выхватил из рук слуги голубя. Слуга, кланяясь, попятился назад и замер около самой двери, ожидая дальнейших приказаний.
Мансур, дрожащими от волнения пальцами отвязал от лапки голубя скрученную в трубочку бумажку, развернул ее и, напрягая глаза из-за царившего в комнате сумрака, прочел, шевеля губами:
«О достославный Мансур-ако, Величайший из великих сборщиков налогов, заступник обделенных и нуждающихся!..»
Начало Мансуру понравилось. Он растянул губы в самодовольной улыбке и сам себе кивнул.
«Спешим сообщить вам, что ваших коней, как и было условлено, мы получили, хотя и не без трудностей, за что огромное спасибо. С нижайшим поклоном, Черный Махсум».
Осталось совершенно непонятным, за что благодарили: за трудности или за коней, но это Мансура сейчас очень мало волновало.
Дважды перечтя содержимое записки, Мансур на всякий случай заглянул на обратную сторону и повертел бумажку в руках. Улыбка сползла с его лица, сменившись гримасой негодования.
— Да что себе позволяет этот проклятый щенок! Будить меня из-за каких-то там дрянных коней! Плевать мне на твои трудности, безмозглый ишак, шакалий выродок, верблюд безгорбый! Чтоб ты сдох вместе со своими конями! — бесновался Мансур, распинывая ногами подушки и брызгая слюной. Затем он изорвал на клочки бумажку и запустил ими в слугу. — Пошел вон!
— Слушаюсь, — еще ниже поклонился слуга и выскочил из комнаты, как ему и было приказано, вон, неслышно затворив за собой высокие тяжелый створки дверей.
Мансур вновь растянулся на курпачах, долго смотрел в потолок, не в силах успокоится, а потом забылся беспокойным сном, ворочаясь и бормоча что-то во сне. При этом ноги и руки его постоянно вздрагивали, а то и вовсе ходили ходуном, будто Мансур спасался от кого-то бегством.