Спустя час слуга вновь заглянул в комнату своего хозяина, неся очередного голубя. Сильные и далеко не беспочвенные сомнения одолевали слугу, но не доложить о прибывшей птице было еще страшнее.
— Господин? — очень тихо позвал слуга в надежде, что Мансур не расслышит, и тогда можно будет удалиться с чистой совестью и спокойной душой. — Господин, вы спите?
— Где? Кого? Что? — опять вскочил Мансур, пяля на слугу бестолковые, красные от недосыпа глаза.
— Еще один голубь, о сиятельный господин! — вновь протянул руки к своему господину слуга.
— Опять? — разозлился Мансур. — Давай сюда этого проклятого голубя и пшел отсюда!
— Слушаюсь! — слуга низко поклонился, сложив руки на груди, и спешно покинул опочивальню своего господина.
— Голубь, голубь… — Главный сборщик налогов, ворча, снял с лапки птицы очередное послание и развернул его. Чтобы прочесть убористые завитушки букв, пришлось поднести бумагу к масляной лампе, горевшей на деревянном столике рядом с постелью.
«О достойный владыка несметных богатств и наших душ! Извещаем тебя о том, что главарь наш Черный Махсум принял решение выехать на дело в сей ночной час и просит вас благословить его начинание, дабы было оно успешным и доходным. Писано в Час Свиньи Ахмедом, телохранителем Шефа у врат Тайной Пещеры».
Мансуру, чей мозг уже плохо в силу бессонной усталости воспринимал витиеватые фразы, пришлось прочесть записку несколько раз, чтобы понять, о чем в ней идет речь, а когда понял, то взъярился так, что взялся громить собственную спальню. Схватив за ножку стоявший рядом с постелью бронзовый подсвечник, он принялся неистово размахивать им, круша все, что подворачивалось ему под руки: от чайного столика, подаренного ему важным гостем из Китая, до дивных статуэток и дорогих расписных кувшинов.
— Свиньи? Я тебе покажу свинью, проклятый оборванец! В носилках я видал твои начинания, прыщавый идиот, хорек пучеглазый, чтоб тебя скривило, чтоб тебя шайтан побрал, шеф проклятый, вместе с твоим бестолковым телохранителем! Ах ты, черная сволочь, пес паршивый!..
Сбежавшаяся на нечаянный шум в опочивальне своего господина охрана и прислуга, жалась к стенам комнаты, не решаясь остановить или хотя бы воспрепятствовать разъяренному Мансуру. Никто из них не понимал причины подобного внезапного буйства, охватившего сиятельного вельможу, но теперь уж точно ни у кого из присутствующих не осталось сомнений: их господином овладел джинн безумия. А перечить разбушевавшемуся ненормальному, как известно, все равно что сражаться с бешеным львом голыми руками.
Но вскоре запал Мансура начал иссякать, а потом и вовсе сошел на нет. Запыхавшийся сборщик налогов выронил из рук погнутый подсвечник и, тяжело дыша, опустился на пол, озирая устроенный им самим же разгром в собственной комнате. Еще недавно богато обставленная спальня превратилась в пыльный барак, усыпанный осколками дорогой посуды, бесценных статуэток и обломками искусно сработанной резной мебели. Целого не осталось ничего, разве что серебряный поднос, который еще можно было выправить, да курпачи с подушками, до которых Мансур просто не успел добраться.
— Вай мэ! — схватился за голову Главный сборщик налогов, немного придя в себя. — Такие деньги! Такие… Ну, попадитесь вы мне, проклятые нечестивцы — придушу вот этими самыми руками! Уй-юй, мои кувшины, мои статуи!.. Чтоб ты сдох, Черная Собака со своим плешивым выродком Ахмедом! Что вы стоите, ослы? — набросился Мансур на прислугу, тяжело поднимаясь с пола и оскальзываясь на хрустящих под ногами осколках фарфора и мрамора. — Быстро уберите здесь все и постелите мне в главной комнате — я буду спать там. Вай мэ…
В главной комнате, где Мансур обычно принимал гостей и вершил свои черные делишки, было не так душно, как в спальне — окна комнаты выходили на огромный фонтан, высоко вверх выбрасывающий свои хрустальные ломкие струи, и потому с улицы тянуло влажной свежестью. Журчание воды действовало на Мансура успокаивающе, и он постепенно расслабился, лежа на подготовленном ему мягком ложе и вдыхая ночные ароматы. Мансур даже позволил себе улыбку, настолько ему стало хорошо. Глаза сами собой закрылись, губы сладко почмокали — Мансур приготовился спать, но не тут-то было. В окно впорхнул очередной голубь…
Мансур, потревоженный шорохом крыльев, раскрыл глаза и проследил за голубем, наматывающим круги под самым потолком. Птица, немного покружив по комнате, спикировала вниз, уселась прямо на чело Главного сборщика налогов и принялась ворковать, дергая при этом головой, будто кланяясь.
— Что, опять? — сил у Мансура уже не осталось, и он лишь лениво смахнул голубя со лба, перевернувшись набок, лицом к стене. Но голубь, счастливый тем, что вернулся домой, похоже, не собирался сдаваться. Он упорно продолжать штурмовать голову Мансура, требуя внимания к собственной персоне. — Да уйдешь ты от меня или нет, джинново отродье! — замахал на голубя руками Мансур. — Кыш! Пшел отсюда! Кому говорю? Отстань от меня!
Голубь отлетел в сторонку, удобно устроился на узком подоконнике и, нахохлившись, с осуждением в бусинках глаз уставился на своего хозяина; тот — на голубя. И тут начался самый настоящий ночной кошмар, с той лишь разницей, что все происходило наяву. Один за другим в окно начали влетать голуби, выписывать по комнате кренделя, неистово, словно от радости, гадя на все, включая несчастного Мансура, не успевавшего увертываться от птиц и лишь заслонявшегося от них руками. Вы же помните, что голуби, перед тем как отправиться восвояси, плотно поужинали, а полет был долгий, ну и — сами все понимаете.
В мгновение ока Мансур был сплошь покрыт птичьим пометом не хуже статуй и памятников, что стоят в парках и скверах годами. Крайне довольные собой птицы, воркуя и распушая хвосты, опускались ему на голову, плечи, важно прохаживались по рукам и ногам, не обращая ровным счетом никакого внимания на протесты хозяина комнаты.
— Уберите их! Уберите их от меня! — кричал уже порядком осипший Мансур. — Эй, кто-нибудь! Слу-уги, карау-ул!!!
Возникшая в распахнувшихся с грохотом дверях прислуга, быстро разобравшись в происходящем, накинулась на голубей с метлами, тряпками, палками и всем, что попадалось под руку. Птицы всполошились по-настоящему, заметавшись по комнате и гадя при этом с утроенным рвением. Вылететь на улицу им почему-то не приходило в голову. А через окно прибывали все новые и новые птицы…
Мансур, поскуливая, на карачках прополз меж снующих ног, выбрался из комнаты и в полном изнеможении растянулся посреди коридора, высунув меж полных губ кончик языка. Возле него по обе стороны возникли двое стражников, подхватили бесчувственное тело своего господина на руки и потащили в умывальню, где Мансура быстро, брезгливо воротя носы, раздели четыре наложницы, опустили в бадью с горячей водой и взялись отдраивать от птичьего помета. Мансур, разомлев то ли от горячей воды, то ли от нежных прикосновений женских рук, так и уснул в кадке. Как его обтирали насухо, одевали и переносили на новую постель, устроенную рядом с гаремом, он не помнил…
Махсум явился на прием к Главному сборщику налогов, когда солнце уже поднялось над верхушками пальм, росших под самыми окнами дворца. Войдя в комнату, куда их пригласил слуга, с поклоном указав рукой на дверь, Махсум в сопровождении своего телохранителя остановился у самого входа и в знак приветствия дернул подбородком. Ахмед, напротив, очень низко поклонился — страх перед влиятельными людьми в нем был неискореним, и, надо заметить, не без причины. Еще двое разбойников ввели в комнату трех рабов и замерли по обе стороны от них.
Сонный и злой, будто невыспавшийся хорек, Мансур восседал за дастарханом, лениво потягивая из пиалы зеленый чай. Гостям он из принципа не предлагал, лишь одним глазом мельком удостоил вошедших и отвернулся к окну, будто никого, кроме него в комнате не было. Кабинет, нужно сказать, слуги уже успели прибрать, начисто оттерев пол, стены, мебель и большую китайскую вазу, стоявшую в углу комнаты. Виновники ночного переполоха были все до единого пойманы и заключены в тесную клетку, стоявшую на окне, и теперь голуби, сидя друг у друга на головах, словно сельди в банке, недовольно лупили глаза на своего хозяина, явно не понимая, за что им вышла такая опала.
— Почему не кланяешься, как положено? — не поворачивая головы, спросил Мансур. Вопрос был явно адресован Махсуму, но тот и бровью не повел.
— С вашего позволения, оставим эти придворные глупости, — дерзко ответил ему Махсум, делая шаг вперед. — Мы с вами деловые люди, Мансур-ако, и поэтому давайте сразу перейдем к делу.
Мансур от такой наглости собрался было кликнуть стражу с острыми секирами — какой-то паршивый заносчивый юнец считает его ровней себе! — но сдержал свой гнев.
— Деловые? Возможно, но я не вижу, чтобы ты занимался делом, — Мансур допил чай и отставил в сторонку пустую пиалу. — Кого это ты мне припер сегодня?
— Это рабы, которых мы захватили, — гордо сказал Махсум.
— А это уже кое-что! — Мансур заметно повеселел, в глазах у него загорелись алчные огоньки. Он вскочил с подушек, быстро пересек кабинет и принялся едва ли не обнюхивать «товар». — Девчонка хороша, нет слов! — качая головой, прицокнул он языком. — Мальчишка тоже может сгодиться, но вот старик совершенно негоден, мда…
— Они идут одним комплектом!
— Как-как? — переспросил Мансур, поворачиваясь к Махсуму и сцепляя руки за спиной. — Комплектом? Что это еще значит — комплект?
— Это значит, что они идут вместе, в одной упаковке, — охотно пояснил Махсум Главному сборщику налогов. — Они родственники.
— Э-э, какое это имеет значение, — скривил губы Мансур, вглядываясь в изможденное лицо старика. — А остальные рабы? Они, верно, ждут во дворе?
— Это все, — коротко ответил Махсум, даже не поведя бровью.
— Как… все? — пошатнулся Мансур от такого заявления, схватившись за правый бок. — А остальные? Где остальные, я тебя спрашиваю, о моя несчастная больная печень?!