Ахмед только рукой махнул и побежал к своему коню, на бегу убирая саблю.
…Касым долго придумывал, как бы отвязаться от разбойников и остаться в живых. Становиться разбойником ему хотелось не очень, вернее, совсем не хотелось — страшно, утомительно и можно лишиться головы ни за что ни про что, как бедняга Абдулла. Случай попытаться бежать выдался лишь поздним вечером, когда утомленные разбойники были заняты ужином. На часах у распахнутой двери пещеры стоял лишь туповатый Азиз.
Касыму Азиз доверял — как не доверять человеку, которого главарь лично посвятил в разбойники, — но еще у Азиза был четкий приказ Ахмеда: следить за новеньким в оба глаза, не отпуская одного никуда. Касым же постоянно вертелся возле выхода, и это сильно раздражало Азиза, которому уже давно хотелось перекусить и отдохнуть, а он должен был следить за этим боровом.
— Чего ты тут бродишь? — не выдержал Азиз, когда Касым в десятый раз вышел «подышать свежим воздухом». — В пещере такой же воздух, как и снаружи. Иди туда.
— Нет, там другой воздух. И вообще, разве мне запрещено выходить из пещеры?
— Не запрещено, но и делать тебе тут нечего.
— А если я хочу того…
— Чего «того»?
— Ну, того, по-большому? — Касым переступил с ноги на ногу, показывая, как ему совсем невтерпеж.
— Это другое дело, — согласился с ним Азиз. — Иди вон за камень!
— Знаешь, я не привык у всех на виду. Лучше я вон за те кустики отойду, — указал пальцем Касым на кусты, росшие возле самого спуска в ущелье.
— Подумаешь, какой гордый! Ладно, иди.
— Ох, спасибо тебе, Азиз! — держась за живот и сгибаясь едва ли не пополам, Касым побежал к кустам. Азиз подумал и заспешил за ним следом. — Ты куда? — испугался Касым, заметив, что разбойник не отстает от него ни на шаг.
— Я тебя покараулю, а то вдруг на тебя кто-нибудь нападет в темноте.
— Да кто на меня здесь может напасть?
— Не знаю, но я лучше подожду. Ты делай свое дело, я не смотрю.
— Нет, я так не могу! Ты дашь мне спокойно справить нужду?
— Разве я тебя трогаю?
— Трогаешь! Я не привык так. Я не могу, понимаешь ты или нет? У меня ничего не выходит!
— Запор, что ли?
— Какой запор! Просто я стесняюсь.
— Ладно, — сдался Азиз. — Только давай недолго, а то Ахмед увидит, что нас нет, и шум поднимет.
— Я быстро, обещаю! — Касым полез в кусты, производя шуму не меньше, чем медведь, расчищающий себе дорогу в непролазной чащобе.
Азиз ухмыльнулся и неторопливо направился к пещере, все время оборачиваясь и прислушиваясь. В кустах было тихо, и ни один листочек на их ветках не шелохнулся. Ахмед прошелся туда-сюда и опять прислушался: что-то слишком долго Касым там сидит. Азиз уставился на кусты, пытаясь разглядеть в вечернем сумраке сквозь сплетение веток внушительную фигуру Касыма.
— Эй, ты долго там еще? — позвал он. — Давай уже, вылезай.
Тишина.
— Слышишь? Я сейчас сам пойду и вытащу тебя оттуда.
Вновь ни звука, ни шороха.
— Я уже иду! — Азиз, ругаясь про себя, направился к кустарнику, и чем ближе он подходил к нему, тем больше его одолевала неясная тревога. — Эй, Касым! Где ты? Касым?
Азиз пнул ногой ветки, затем быстро раздвинул их руками. Касыма в кустах не было.
— Ох! — схватился за голову Азиз, не зная, как поступить: то ли бежать за этим предателем Касымом, то ли немедленно сообщить Ахмеду очень и очень неприятную новость.
Бежать вдогонку за Касымом одному Азиз не видел никакого смысла, тем более, если он все-таки не догонит беглеца, тогда уж точно голове Азиза больше не носить чалмы. И потому Азиз, решив не брать на себя лишней ответственности, понесся к правой руке главаря — пусть тот решит, как надлежит поступить.
Темнота быстро сгущалась, и Касым, петляя меж чернеющих на фоне неба глыб, словно ополоумевший от страха заяц, несся вниз к реке. И удивительно дело, чем дальше он удалялся от пещеры, тем больше вспоминал, будто с памяти лохмотьями сползали целые куски укутавшего разум покрывала. Сначала в памяти всплыло имя брата — Али-баба! Вот кто ему ответит за все, когда он доберется до дому. Потом вспомнилось имя жены, и Касыму вдруг расхотелось возвращаться домой — пропадал целый день, ни одного мешка золота не добыл, да и двух мулов вдобавок потерял. Да за это Айгуль с него три шкуры живьем спустит! Касым даже остановился, терзаемый сомнениями, не вернуться ли и вправду к разбойникам. Но тут в ночи послышались рассерженные голоса и дробный топот конских копыт. Касым, подобрав полы халата, припустил дальше. Если они его поймают, то неизвестно что еще будет хуже: Айгуль со своим проклятым длинным языком или этот ненормальный зверь Ахмед с острой саблей.
Река уже была совсем рядом. Касым слышал, как шумят, перекатываясь по камням, ее бурные воды. Только бы не свалиться впотьмах в реку, только бы…
Подвернувшийся ненароком под ногу круглый камешек заставил Касыма взмахнуть руками, нога его скользнула в сторону, и в следующее мгновение Касым ощутил ледяное прикосновение бурного горного потока. Его мотало из стороны в сторону и швыряло о камни, ставший свинцовым халат тянул его ко дну, но сбросить его Касыму никак не удавалось. Изредка тонущему Касыму каким-то чудом удавалось схватить ртом очередную порцию воздуха, но вода вновь накрывала его с головой, неся куда-то вниз и вертя, словно хлипкую соломинку. И тут Касым влетел во что-то с оглушительным треском, его высоко подбросило и потащило куда-то вниз. Сознание померкло.
Мельники, стопорившие на ночь огромное деревянное колесо, прыснули в стороны, когда с уступа, откуда поток воды низвергался на лопасти огромного деревянного колеса, сорвалось нечто грузное, круша все на своем пути. Приблизиться они решились не сразу, а когда двое — сын и отец — забрались наконец в воду, то под изуродованным колесом обнаружили человека, пребывающего в беспамятстве. Несчастный плавал на спине, широко раскинув руки и босые ноги. Глаза его были закрыты, а дыхание так слабо, что едва угадывалось. Оглядев сломанное колесо и посетовав на превратность судьбы, мельник с сыном аккуратно подняли бессознательное тело Касыма на руки и перенесли на мельницу. И вовремя, нужно сказать. Едва за ними закрылась дверь, как мимо мельницы проскакали на взмыленных конях разбойники — заглянуть на мельницу те почему-то не додумались. Азиз, разумеется, заглянул бы проверить, но мудрый Ахмед не считал Касыма законченным дураком, и потому был уверен, что тот не станет прятаться на мельнице, а побежит прямиком в город.
Вскоре топот копыт затих вдали, и мельник с сыном и двумя работниками вздохнули с облегчением — соседство разбойников не было особенно приятным, но те старались не докучать мельнику, а мельник делал вид, будто никаких разбойников в этих краях нет и никогда не было. И это очень устраивало обе стороны, а сейчас еще и третью сторону — Касыма, хотя тот даже не понимал, насколько ему повезло.
Глава 16. Несостоявшийся ужин
Кто бы мог себе представить, что в славном восточном городе, полным добропорядочных правоверных ремесленников, торговцев, землепашцев и не очень добропорядочных, нечистых на руку менял, стражников, мул и судей может поселиться чета гулей — ужасных, кровожадных и безжалостных порождений тьмы. Днем гули успешно выдавали себя за обычных трудолюбивых граждан, промышлявших не очень престижным, но довольно доходным делом — похоронами. И это, само собой, понятно, ведь чем еще заниматься гулям? Деньги им, разумеется, были совершенно не нужны, разве только для того, чтобы не вызывать ни у кого сомнений в своем «человеческом» происхождении, да изредка тратиться на одежду, обувь и прочие полезные и нужные вещи. А вот ночью… Ночью гули творили ужасные, неописуемые пером вещи: они высматривали припозднившихся прохожих, и если никого вокруг не было, то горе тому человеку — гули хватали его и тащили в свое жилище, где…
Впрочем, не буду врать — своими глазами я ничего не видел, а домыслы есть домыслы, и правды в них может быть как на золотой динар, так и на медный фелс! Но только от самой мысли о том, что происходило в доме, который старались обходить за сто шагов все, включая и отважную, ничем неустрашимую городскую стражу, кровь стынет у меня в жилах. Одно могу сказать наверняка: пропавшего беднягу либо позже обнаруживали бездыханным где-нибудь за чертой города, либо вообще не находили, что случалось гораздо чаще. Такие вот злобные и ненасытные существа были эти гули.
И что еще доподлинно известно, гули в тот памятный для многих жителей города поздний вечер возвращались домой в приподнятом настроении, без особых видимых усилий таща на себе очередную жертву. От аппетитного запаха упитанного средних лет мужчины у гулей текли слюньки, и острые зубы радостно пощелкивали в предвкушении сытного ужина. Но об ужине им пришлось позабыть, как только они вступили во двор дома, который считали своей собственностью. А нужно сказать, никто и никогда не видел их входящими в этот дома или выходящими из него — гули при всей своей бестолковости были очень хитры.
Так вот, лишь гуль-муж по имени Олим-кирдык протиснулся со своей жертвой на широких плечах в калитку, как тут же замер на месте. И было отчего! В полной темноте по двору туда-сюда сновали десятки зеленоватых огоньков. Это было странно, сильно настораживало и вселяло страх в не ведающую страха душу гуля, которой, впрочем, у него и в помине не было.
— Эй, ты чего встал? — окликнула его гуль-жена, которую звали Юмюм-хана, и нетерпеливо толкнула мужа в спину.
— Сама посмотри, что здесь творится, — Олим-кирдык наблюдал за огоньками, постепенно теряя самообладание.
— Да дай ты пройти! Встал на самом пороге, — Юмюм-хана протиснулась мимо мужа и тоже замерла, не сводя глаз с блуждающих по двору огоньков. — Что это такое?
— Почем я знаю! — Олим-кирдык медленно опустил на землю свою ношу и почесал затылок. — Я такого еще никогда не видел.
— Я тоже, — призналась Юмюм-хана, прижимаясь к мужу. — Может, кто забавляется?