— Да, это все объясняет. Но за что же она тебя так?
— Вернулся поздно, без мулов, без золота и, главное, без дутара.
— Ты уверен, что это главное?
— А как же! А она, представляешь, как накинется! — пожаловался Касым. — Скалкой, между прочим.
— Да, нелегка твоя доля, Касым, — покачал головой Али-баба. — Значит, золота ты так и не добыл.
— Какое там! Насилу ноги унес. Хорошо хоть жив остался.
— Говорил я тебе: жадность не доведет тебя до добра.
— Говорил, — повесил голову Касым. — Эта грымза, эта… нехорошая женщина! Она забрала все, понимаешь? И детей, и тряпки, и золото — все! И посреди ночи уехала к родителям. Ну и пусть! — зло топнул ногой Касым. — Не нужно мне этого шайтанова золото. Али-баба!
— Что, брат?
— А у тебя не осталось немножко золота, а? Совсем капельку, во-от столько, — Касым показал брату кончик пальца. — А то я совсем нищий, как… — он поискал глазами. — Как вон те вороны на крыше, будь они прокляты!
— Вот столько, я думаю, найдется. Но на большее не рассчитывай.
— Нет-нет, что ты! — замахал руками Касым, выкатывая глаза, но вдруг вспомнил про отшибленные бока и вновь заохал.
— Хорошо, — подумав, согласился Али-баба. Он прошел к стойлу, порылся у его стенки и вернулся с кошелем. — Вот, возьми, — протянул он мошну брату. Касым дрожащими руками, не веря собственным глазам, аккуратно принял деньги и прижал кошель к груди. — Этого тебе надолго хватит, если будешь расходовать с умом. Купи себе новый дутар, осла или мула и заделай, наконец, дыру в крыше. Начни играть на тоях.
— Да-да, я так и сделаю, Али-баба, — Касым даже прослезился. — Ну их, эти богатства, правда? И мы прекрасно здесь заживем вместе.
— Э, нет, брат! Я пришел забрать свои вещи.
— Как… забрать? — почему-то испугался Касым, изрядно побледнев. — Куда забрать? Ты что, переезжаешь?
— Переезжаю. В новый дом. Но ты можешь заходить ко мне в гости в любое время, кроме ночи, разумеется, и случаев, когда тебе вновь захочется меня обобрать.
— Ты купил дом? — Касым сделал вид, будто не расслышал обидной концовки фразы.
— А почему бы мне не купить свой дом? У тебя есть свой дом. У Ибрагима есть. У всех есть, а у меня нет.
— Все меня бросили, — вновь поник головой Касым. — Никому я не нужен. О, я несчастный!
— Кончай ныть, Касым. Никто тебя не бросал. Это ты сам себя бросил. Найди себя, и все сразу же образуется.
— В каком смысле? — не понял Касым иносказания.
— Извини, мне сейчас недосуг. Меня там арба ждет, — Али-баба развернулся и заспешил к дому, откуда Марджина с матерью уже вытаскивали пожитки.
— Постой, а где у тебя дом? — приподнялся с приступка Касым поморщившись.
— Там, за мечетью. Где раньше мулла жил, — бросил Али-баба через плечо не оборачиваясь.
— Ты с ума сошел! Это же… это же…
— Знаю, проклятый дом. Зато лишний раз никто тревожить не будет, и ворье всякое не полезет, — Али-баба схватил мешок с деньгами, который женщины вдвоем насилу вытащили из дома, взвалил его себе на спину и потащился со двора. — Так что заходи в гости! — весело подмигнул он брату и вышел в калитку.
Марджина с матерью подхватили остальные увязанные в тюки вещи и понесли их следом. За ними поплелся, прядая ушами и грустно качая головой, осел, которого, разумеется, все забыли покормить и которого никто не позвал с собой. Но он был не гордый осел — он мог пойти и сам.
Глава 18. Щедрый эмир и жадный Халим
Мансур, сидя в своей рабочей комнате, изволил завтракать. На завтрак у важного визиря были: нежнейше приготовленная жареная молодая куропатка с яблоками, гуляш, свежий салат из овощей с зеленью, еще горячие лепешки и, разумеется, чай — куда ж на востоке без чая!
Мансур с самого утра пребывал в отличном настроении. Ему уже успели доложить, что в город вернулись верблюды того самого каравана, одни, без людей, и Мансур с минуты на минуту ожидал прибытия Черного Махсума, который должен был принести ему львиную долю добычи за покровительство и наводку. О записке, переданной ему от этого мальчишки гонцом поздним вечером, Мансур даже вспоминать не хотел. В этой напыщенной тарабарщине он так и не смог разобраться и не понял, что именно хотел всем этим сказать нахальный юнец, но в записке явно прослеживалось что-то неприятное и оскорбительное для его персоны. Однако если дело выгорело, то на подобные мелочи можно закрыть глаза. А не в меру отросший язык этому сопляку он всегда успеет укоротить.
Мурлыча себе под нос привязавшуюся с самого утра мелодию, Мансур отломил кусочек лепешки, поддел им гуляш и сунул в рот, взглянув при этом в окно. Прожевать еду он не успел. Гуляш вывалился обратно из широко распахнутого рта, запачкав дорогой халат Главного сборщика налогов, но Мансур, казалось, даже не заметил этого. Вскочив на ноги и сравнявшись цветом лица с белеными стенами комнаты, Мансур проковылял к окну на ватных ногах и уставился в окно, принявшись грызть свои ухоженные ногти на холеных руках. Волнение визиря можно было понять, ведь по дворцовой дорожке в сторону главного входа в сопровождении стражи с мечами и копьями и караванщика Гасана, чьи верблюды недавно вернулись в город, следовали Черный Махсум и его телохранитель Ахмед.
— О Аллах! — Мансур побледнел еще больше, хотя, казалось, дальше бледнеть уже просто некуда. — О горе мне несчастному! Неужели?.. — что конкретно «неужели», он недоговорил, бросившись к дверям комнаты. Нужно было срочно обо всем разузнать и начинать думать, как выкрутиться из этой крайне неприятной истории.
Мансур вылетел в двери, отбросил с дороги слугу, несшего ему в тазике воду для мытья рук. Тазик взлетел к потолку и опрокинулся на Мансура, окатив того ароматной водой с ног до головы, но визирь и этого не заметил, лишь отер ладонью лицо и поправил чалму. Он спешил перехватить в коридоре Махсума и караванщика, пока те не скрылись от него у эмира — он все должен был узнать первым, просто обязан узнать!
Встречные шарахались от Главного сборщика налогов в вымокшем, заляпанном жиром халате, кланяясь и удивленно глядя ему вслед. Мансуру ни до кого из них не было дела — пусть смотрят, если им так нравится. Главное успеть, успеть во что бы то ни стало!
Вылетев из бокового прохода в главный коридор, Мансур притормозил, огляделся в поисках процессии и вздохнул с облегчением — все-таки успел! Приняв важный деловой вид, Мансур заложил руки за спину и направился навстречу идущим.
— Гасан-ако! — распахнул объятия Мансур, когда караванщик почти вплотную приблизился к нему. — Как я счастлив, что слухи о гибели вашего каравана оказались сильно преувеличены! У меня камень с души свалился. Ай-яй, какая была бы потеря для всех нас.
Караванщик остановился, не дойдя до визиря пары шагов и смерил того взглядом. Мансур решил, будто тот что-то подозревает, и быстро сменил тактику.
— Мне доложили, что ваши верблюды вернулись в город, и я уже собирался послать стражу на ваши поиски, а тут вижу — вы идете.
— Да, мы чудом спаслись, — сдержанно отозвался караванщик. Гасан недолюбливал Главного сборщика налогов, и вполне понятно, по какой причине. Ведь налоги — это всегда неприятно, а налоги от Мансура — это чистой воды грабительские поборы.
— А кто это с вами? Никогда не видел такие противные рожи! — произнес Мансур, старательно отводя взгляд от пронзительных глаз Махсума. Таким образом он решил себя заранее обезопасить, но… промахнулся.
— Ай-яй, — покачал головой Гасан, — как нехорошо говорить так о людях, которых вы даже не знаете! Эти люди…
Мансур судорожно сглотнул.
— …мои спасители, — закончил караванщик.
— Кто?! — уставился на него пораженный Мансур. Рухни ему сейчас на голову небо, он и тогда не был бы так удивлен.
— Да-да, если бы не эти люди, то меня здесь уже не было!
«Лучше бы тебя здесь не было, проклятый торгаш!» — скрипнул зубами Мансур, но тут же расплылся в дежурной улыбке. — Ах, вот оно что!
— Вот именно! Идемте, — Гасан подал знак сопровождавшим его разбойникам, и они направились дальше по коридору к гостевым покоям.
— Ничего не понимаю, — развел руками потрясенный Мансур, когда Черного Махсума и Ахмеда ввели в комнату для приема важных гостей, а стражники встали почетным караулом у ее дверей. — С ума они, что ли, спятили?
Дождавшись, когда Гасан удалится по своим делам, Главный сборщик налогов подлетел к дверям гостевой комнаты, бросил на стражников затравленный взгляд и прошмыгнул внутрь, захлопнув за собой двери. Сердце у него бешено колотилось, в душе поселился холодок, но он все-таки решил дознаться, что происходит.
— Что вы здесь делаете, презренные ослы! — набросился он с кулаками на Махсума, шипя и брызжа слюной.
— Эй, папаша! — тот предупредительно выставил перед собой ладонь. — Осторожнее с языком. Как вы там сказали? Противные рожи?
— Дурак, это я отводил ему глаза!
— А теперь я еще и дурак, значит. Нехорошо, папаша. Ох, нехорошо!
— Очень плохо, — поддакнул ему Ахмед.
— А ты, куча ослиного помета, закрой рот и не раскрывай его, пока тебя не спросят, — прорычал Ахмеду Мансур.
— Советую вам вести себя в рамках приличия, папаша! — шагнул к Главному сборщику налогов Махсум и выпятил грудь, принимая грозный вид. — Вы не на базаре.
— Да как ты… как ты смеешь?! Мне, великому визирю! Да я тебя…
— Что? По попке отшлепаете? Или в угол поставите? — хмыкнул Махсум, вытаскивая из-за пазухи табакерку. — Знаете, вы очень скользкий тип — теперь я в этом убедился.
— Моя табакерка! — охнул Мансур, округляя глаза.
Махсум спокойно раскрыл ее, захватил пальцами щепотку табака и вдумчиво втер его себе в ноздри.
— А-апчхи! — чихнул он прямо в лицо Мансура. — Вот, как-то так!
Мансур запоздало закрылся руками, пригнувшись, потом выпрямился и начал закипать.
— Значит, это ты, грязное шайтаново отродье, спер у меня табакерку! Ты!
— Докажите! — нахально произнес Махсум, закрывая табакерку и засовывая ее обратно себе за пазуху.