— О Аллах, это снова ты!
— Нет, не я, — на всякий случай не согласился с Мансуром слуга. — Я был в прошлый раз, а это другой я, который не совсем тот, вернее, совсем не тот который этот.
— Что ты несешь, тупой паршивый ишак? — еще пуще взбеленился Мансур. — Отвечай мне сейчас же: это ты или не ты?
— Не я, — мотнул головой слуга. — Я был тогда, а сейчас…
— Замолчи, двуличная собака с языком змеи! И живо приведи мне Гази.
— Это который?.. — уточнил слуга с намеком на продолжение.
— Это Гази, который не тот, а другой.
— Тогда все понятно. Значит, вам нужен Гази, который могильщик?
— Идиот, что ты плетешь? — побагровел Мансур, хватаясь за сердце. — О проклятый, ты смерти моей хочешь, да? Табиба, позови быстрее моего табиба!
— А могильщик? Его тоже позвать?
— Болван! — Мансур схватил чайник и запустил им в слугу. Слуга увернулся, а на стене за его спиной расплылось некрасивое пятно, похожее на кляксу. — Белого Воина! Мне нужен Белый Воин!
— Так вы про этого Гази! — догадался слуга. — А я-то понять не могу, зачем вам могильщик — вы ведь еще живы.
— О-о! — схватился за голову Мансур. — Пошел вон! Вон!!!
— Слушаю и повинуюсь, — склонился слуга и попятился задом из комнаты.
Мансур опустился на подушки, массируя грудь. Сердце неприятно ныло, и давало оно о себе знать в последнее время все чаще и чаще.
За дверью послышались шаги, створки их грохнули о стены, и в комнату вошел Гази, который Белый Воин.
— Что вам угодно? — спросил он, неприветливо косясь на сидящего на полу Главного сборщика налогов.
— Мне угодно, чтобы ты убил кое-кого.
— Кое-кого? — ни один мускул не дрогнул на холеном лице Гази.
— Закрой дверь!
— Там никого нет, — даже не шелохнулся Белый Воин.
— А, спорить с тобой, — только и махнул рукой Мансур.
— Так кого нужно убрать?
— Черного Махсума, — заговорщицки прошептал визирь, косясь на распахнутую настежь дверь. — Вот задаток, — он порылся под подушками и бросил Гази мошну. — Остальное получишь после того как.
— Не пойдет, — Гази подкинул на руке мошну, вновь поймал и бросил обратно Мансуру.
— То есть как это — не пойдет? — Мансур поймал кошель, прижав его к груди. — Возьми деньги и убери кого сказано! — Мансур опять перебросил мошну Гази, но тот даже ловить не стал, и мошна, глухо звякнув, упала к его ногам.
— Не пойдет, потому что Махсум объявлен национальным героем. Если я его уберу, то поплачусь головой.
— Ты того, с ума спятил? Или дури какой накурился? Он же вор, проходимец, разбойник!
— Эмиру виднее, — напыщенно отозвался Гази. Он пнул мошну ногой, и та, скользнув по полу, остановилось у коленей Мансура.
— Ты что, мои деньги пинать, да? — надул щеки Мансур. — Да я тебя…
— Что? — Гази раздавил тремя пальцами грецкий орех, который до того вертел в руке, высвободил из скорлупы ядрышко и засунул его за щеку. Скорлупу он бросил на пол.
— Нет, ничего, — быстро поправился Мансур. — Значит, не убьешь?
— Сказал же: нет. Другого — пожалуйста, а Махсума не могу. Может, потом, попозже.
— Но мне нужно сейчас!
— У вас ко мне все?
— Да, то есть, нет! Тогда убей Гасана, этого гнусного погонщика верблюдов!
— Не могу, — Гази достал второй орех и принялся вертеть его в пальцах.
— Он что, тоже герой? — ехидно прищурился Мансур.
— Нет, он большой друг моего начальника, — второй орех хрустнул, и скорлупа вновь посыпалась на пол.
— У-у, проклятье! — взвыл от бессилия Мансур. — Но что же мне делать?
— Если вам обязательно нужно убить кого-нибудь, то я могу убить вашего слугу. Совсем недорого.
— А неплохая мысль, — задумался Мансур. Этот нахальный слуга уже давно портил ему жизнь, но не окажется ли другой еще хуже, вот в чем вопрос! — Нет, это пока ждет.
— Тогда я пошел, — Гази демонстративно выплюнул на пол шелуху, развернулся и вышел в коридор. — У, паршивая обезьяна, чтоб ты сдох!
— Это вы мне? — осведомился Гази оборачиваясь.
— Нет, беспомощный болван! — взорвался Мансур, уже не контролируя себя. — Это я про Черного Засранца!
Мансур поздно прикусил язык. Гази вернулся обратно в комнату, приблизился к обомлевшему Мансуру и, наклонившись вперед, отвесил ему звучный щелбан в лоб. Мансур брякнулся на спину, а на его лбу начала вздуваться приличная шишка.
— Я не болван и, тем более, не беспомощный, — мягко, но с нажимом пояснил Белый Воин. — Меня зовут Гази, и я Белый Воин.
— Я это помню, — быстро закивал Мансур. Шишка быстро росла. Мансуру было больно и обидно, но сделать он ничего не мог.
— Это я так, на всякий случай, если вы забыли.
— Нет, нет, что ты, Гази! У меня хорошая память.
— Я надеюсь, — Гази выпрямился, достал из кармана орешек и кинул его бледному Мансуру с красно-фиолетовым фингалом посреди лба. — Съешьте орешек. Они, говорят, очень полезны.
— Да-да, благодарю тебя.
Гази не уходил, продолжая стоять над душой у Мансура.
— Ну, чего тебе?
— Почему вы не едите.
— Я позже съем, обещаю.
— Может, вам расколоть? Я сделаю это за сумму вот в этом кошеле!
— Нет-нет, я сам! — Мансур быстро схватил мошну и спрятал под себя.
— Как пожелаете, — дернул плечами Гази и вышел в дверь, на этот раз окончательно.
Мансур вздохнул, повертел в пальцах орех, потом сдавил его, зажав в кулак — ничего не выходило. Мансур до того ни разу не видел грецких орехов в скорлупе и не знал, как их колют. Ему всегда приносили уже очищенные орехи. Помучившись немного, Мансур решил расколоть его вазой.
На грохот фарфора в комнату сбежалась вся прислуга. Мансур как раз приканчивал третью вазу и уже поглядывал на античную статуэтку богини Тефии — совершенно неприличной, с точки зрения мусульманина, но оч-чень привлекательной вещицы. Орех до сих пор был цел, а Мансура разобрал здоровый азарт.
— Что вы делаете, господин? — воскликнул слуга, которого посылали за Гази. — Остановитесь, прошу вас!
— А что такое? — не понял Мансур, опуская занесенную для удара статуэтку.
— Так вы его не расколете. Нужно по-другому.
— Как?
— Значит, кладете орех между зубов, — услужливо взялся объяснять слуга, — и бьете основанием ладони по нижней челюсти.
— Ты уверен?
— Я всегда их так колю, мой господин! — важно отозвался слуга.
Мансур отставил статуэтку в сторонку, подобрал с пола орех, с сомнением повертел в пальцах и засунул в рот.
— Ы? — спросил он у слуги.
— Именно так, господин, — поклонился тот.
Мансур размахнулся и со всей дури саданул кулаком себе по нижней челюсти. Раздался хруст.
— Ай! — только и сказал Мансур, морщась от нестерпимой боли. Из раскрытого рта ему на ладонь выпал целый орех и три крупных обломка зубов. — Ну, усё, — лицо Мансура залила краска. — Тепей тосьно мозешь звать Гази, котоый не тот, а дъугой.
— Вам? — с надеждой спросил слуга.
— Нет, себе!..
Глава 20. Кувшины и мешки
— Ух, я ему отомщу… Ой! Ох, отомщу… Ай! Жирная свинья, ему это даром — ох, моя спина! — не пройдет, — Ахмед пытался сесть так, чтобы боль не докучала ему. Но как он ни пристраивался к стене, как ни подкладывал подушки, каждый раз на малейшее движение его тело отзывалось прострелами и ломотой. — У-у, подлая скотина!
— И не надоело тебе, Ахмед? — спросил Махсум, со своего «трона» наблюдая за мучениями Ахмеда. — Ведь предупреждал же тебя по-человечески. Но ты же не слушаешь, когда тебе умные люди говорят. Ты же у нас бравый джигит!
— Да, я такой! Ох!.. А что такое «джигит»?
— Забудь, — не стал вдаваться в подробности Махсум.
— Я отомщу… — вновь взялся бубнить свое Ахмед.
— А он тебя опять скалкой.
— Да я не ему отомщу, а этому, Али-бабе!
— А он-то здесь каким боком? — удивился Махсум.
— Ну, сами подумайте, шеф! Вот не пришел бы этот Али-баба в пещеру, не взял мешок, не сказал Касыму о золоте, тот не поплелся бы в пещеру и мы бы его не поймали. А потом он не сбежал бы, и нам не пришлось его искать. И тогда он не поколотил бы нас, ведь так?
— Логически оно, конечно, верно…
— Вот я и говорю! — воодушевился Ахмед. — Всему виной этот проклятый оборванец Али-баба, укравший у нас тот мешок, будь он трижды проклят!
— У меня, — любезно поправил его дух. — И не украл, а я сам ему дал. Свое, личное.
— Дал, украл, у нас, у вас — какая разница! Главное, что он сунул сюда свой поганый нос.
— Ахмед, я тебя еще раз предупреждаю: это очень плохо закончится. Даже еще хуже, чем Касым со скалкой.
— Но ведь мы должны отомстить за нанесенную обиду! Мы разбойники, а не тряпки, об которые все кому не лень будут вытирать ноги, — никак не унимался Ахмед.
— Ахмед, как ты думаешь, каким лучше быть разбойником: живым или мертвым?
— Я думаю, живым, шеф, — поразмыслив, заключил Ахмед. — Но что нам может сделать этот оборванец? Тогда нас было всего трое и никакого оружия, а сейчас нас будет тридцать девять!
— Тридцать семь, — поправил его Махсум. — Уже тридцать семь.
— Но это все равно очень много, а он один!
— Я прямо вижу, — повел рукой Махсум, — тридцать семь идиотов с саблями наголо влетают в город, скачут к дому Али-бабы, врываются в дом и набрасываются на него.
— Почему сразу идиотов? — надул щеки Ахмед.
— А потому, Ахмед, что, как только вы появитесь с саблями в городе, вас немедленно схватит стража. Или у тебя есть сомнения на этот счет?
— Да, действительно, — приуныл Ахмед, задумчиво массируя нижнюю челюсть. — Я об этом как-то не подумал… — он вдруг встрепенулся. — Шеф, я, кажется, кое-что придумал!
— Только не говори, что ты решил посадить разбойников в кувшины с маслом и прикинуться караванщиком.
— Шеф, вы голова! — воскликнул Ахмед, сразу позабыв про боль. — Я вообще-то хотел посадить их в мешки с порохом.
— С порохом? — удивленно выгнул бровь Махсум. — Ты меня пугаешь, Ахмед.
— В каком смысле?