— Как? Откуда? — Касым вскинул испуганный взгляд на Али-бабу.
— Неважно! — отрезал Али-баба. — Значит, продал меня за сто медных монет?
— За пятьсот золотых, — осторожно поправил брата Касым. — Вернее, за пятьсот пятьдесят две, — поправился он. Вдруг Али-баба и это знает, а ему хотелось, чтобы брат поверил в его искренность.
— Велика ли разница?
Касым не ответил, вновь повесив голову.
— Но это хорошо, что ты сам пришел все рассказать мне. Значит, в тебе еще остались крохи совести.
— Остались, остались! Я заснуть не мог, так эти крохи зудели во мне! — жарко произнес Касым. — Не знаю, что на меня нашло, но…
— Ничего больше не говори, — остановил его Али-баба. — Я и без твоих объяснений знаю что. Это называется алчность. Но оставим наши раздоры, брат Касым! Ты ведь споешь нам сегодня?
— Обязательно! Непременно спою! Послушай, а кто это у тебя в доме?
— Это караван попросился на ночлег, но не бойся, они нам не помешают. Хорошие люди… Послушай!
— Что? — насторожился Касым.
— А может, и соседей позовем? Нужно ведь отпраздновать новоселье!
— А неплохая идея! — тут же загорелся Касым. — Я прямо сейчас и побегу их звать. Ох, и подарков нанесут!
…Ахмед был в шоке. Неугомонный Касым умудрился поднять на ноги, даже, можно сказать, на уши целый район! Гости все прибывали и прибывали. Дом быстро наполнялся людьми и веселым гомоном. Все радовались, что рядом с ними наконец поселился живой человек, и дурной славе дома и страху за собственные жизни и жизни близких пришел конец.
Невесело было лишь разбойникам. Махсум, правда, выглядел внешне спокойным, зато Ахмед вел себя так, будто он был не слугой-мавром, а неопытным йогом и его усадили не на мягкие тушаки, а на доску с вбитыми в нее острейшими гвоздями. Он непрестанно вертелся, водил пальцем, пересчитывая гостей и все больше хмурясь. И при этом не переставая спрашивал у своего предводителя: «Шеф, что будем делать?» — а потом принимался раскачиваться из стороны в сторону и нудно повторял: «Все пропало, шеф! Все пропало!»
— Не гунди! Без тебя вижу, — едва разлепляя губы, зло шептал ему в самое ухо Махсум. — И не говори, что я тебя не предупреждал.
И тогда Ахмед замолкал. Ненадолго. А потом все начиналось сызнова.
— И чего они все приперлись? — ворчал он, гневно стреляя глазами по сторонам на веселящихся людей. — Спали бы себе, так ведь нет! Приперлись всем табуном жрать на халяву.
— А ты чего хотел? — отвечал ему устало Махсум. — Разбудил человека, устроил ему праздник.
— Я? — ткнул себя пальцем в грудь Ахмед. — Я ничего ему не устраивал.
— Ну как же! А пословица: «Гость в дом — радость в дом»? Разве не ваша?
— Наша, — вынужден был согласиться Ахмед.
— А где радость, то обязательно и пьянка, то есть, праздник. Получается, виноват во всем ты. Логика!
— Будь она проклята, эта ваша логика! — завозился на тушаке Ахмед. — Между прочим, есть еще пословица: «Гость необходим хозяину, как дыхание человеку. Но если дыхание входит и не выходит — человек умирает».
— Возможно, и есть такая пословица, только, похоже, они о ней здесь не слышали, — усмехнулся Махсум.
— Слышали, слышали. Но сидят нам назло! — прошипел, выходя из себя, Ахмед.
— Ну, разумеется, весь мир вращается вокруг двух каких-то разбойных морд.
— Что вы этим хотите сказать, шеф? — подозрительно уставился на Махсума Ахмед.
— Ничего. Забудь.
Между тем в комнату наконец внесли посуду с едой. Аппетитный плов с пылу с жару, обложенный крупными кусками баранины, разместился горками в двух больших лаганах; кабоб с поджаристым картофелем, посыпанный зеленью, был разложен в косы; салат из свежей зелени и чалоп распределили по глубоким тарелкам так, чтобы всем было удобно дотянуться до него. А меж всем этим вкусным великолепием, от которого у всех присутствующих потекли слюньки, попыхивали из носиков паром три круглый пузатых чайника.
Даже Ахмед забыл на время о своем ворчании и с удовольствием пополоскал руки в тазике, преподнесенном ему Марджиной, как и всем остальным гостям. Порядком изголодавшиеся гости набросились на еду, словно голодные леопарды, сметая все, что было на дастархане — орешки и легкие закуски, предшествующие еде и возбуждающие аппетит, сделали свое дело. Касым, напротив, ел очень мало, зато дутар пел в его руках не переставая, услаждая слух гостей этого гостеприимного дома.
Вскоре вполне насытившиеся гости начали один за другим отрываться от еды, отдавая предпочтение чаю, и тогда Али-баба вдруг обратился к Марджине:
— Марджина, ты не станцуешь нам?
— Ну что ты, — засмущалась та, прикрываясь платком. — Танцевать перед чужими людьми…
— Какие же они чужие, если это наши соседи! Да и что плохого может быть в красивом танце юной девушки?
— Просим! Просим! — начали хлопать гости в ладоши, подзадоривая крайне смутившуюся девушку. — Танец! Танец!
— Ну, хорошо, — помявшись еще чуть-чуть для приличия, согласилась Марджина. — А что вы хотите, чтобы я вам станцевала?
— Танец живота! — выкрикнул Ахмед, пожирающий Марджину сальными глазками.
Все присутствующие мгновенно обернулись к нему, но Ахмед не растерялся.
— А что такого? По-моему, очень красивый танец!
— Нет! — отрезал Али-баба. — Этой похабщине в моем доме не место! Станцуй нам, лучше…
— Танец с саблями Хачатуряна, — буркнул себе под нос Махсум, но в наступившей внезапно тишине его голос прозвучал достаточно громко, чтобы фразу расслышала даже стоявшая у дверей Марджина.
— А что, хороший танец! — глаза девушки загорелись. — Я даже видела где-то здесь, в доме сабли.
— Ну вот и все, — тяжко вздохнул Махсум, прислоняясь спиной к стене и закрывая глаза.
— Вы чего, ше… то есть, мой господин? — спросил у него Ахмед.
— Ничего. Голова что-то разболелась.
— Это, наверное, от голода. Вы же почти ничего не ели!
— Поверь, Ахмед, это уже неважно.
— Почему? — интонация, с которой произнес это Махсум, Ахмеду совсем не понравилась.
— Скоро сам все узнаешь.
В комнате опять появилась Марджина. В руках девушка держала две здоровенные сабли, кривые и немного ржавые — но для танца это не имело никакого значения.
— Касым, сыграй что-нибудь такое, быстрое.
Касым ударил по струнам. Музыка, разлившаяся волнами по комнате, даже отдаленно не напоминала знаменитую мелодию Хачатуряна, но вполне подходила для исполнения танца с саблями, ножами, кинжалами и прочими опасными игрушками. Стремительный ритм и быстрая смена звуков идеально вплетались в извивы танца, исполняемого Марджиной. Девушка неистово кружилась, прогибалась и извивалась, словно бушующее пламя. Сабли мелькали в ее руках с непостижимой быстротой. Сердца зрителей то замирали, то принимались неистово колотиться. И вот Касым в последний раз ударил по струнам, вырвав из чрева инструмента последний аккорд, и Марджина взметнулась в чувственном порыве; сабли взлетели вверх и вдруг стремительно рванулись к двум сидящим за столом людям, угрожающе застыв у самых горл своих жертв. Жертвами оказались мавр и его одноглазый хозяин. Мавр гулко стукнулся затылком в стену и свел глаза на хищно сверкающим голубоватом лезвии, подернутом ржой, а Одноглазый Хасан лишь сглотнул, ожидая смертельного жалящего удара, но Марджина медлила, держа сабли твердой рукой и глядя в глаза Махсуму, от которого у того внутри все сжималось от ужаса.
— Марджина, что ты делаешь?! — вскрикнул Али-баба, вскакивая и протягивая руку к девушки. — Остановись, ты сошла с ума!
— Али-баба, — произнесла Марджина, не отрывая взгляда от лица лже-Хасана, — когда ты уже перестанешь быть таким наивным?
— Но что я опять сделал не так? И убери, пожалуйста, сабли, молю тебя! Ты их можешь поранить.
— Не уберу!
— Но почему?
— Послушай, ты когда-нибудь видел мавра с белыми руками?
— С белыми — что? — не понял Али-баба, а Ахмед быстро спрятал руки за спину.
— Нет-нет, ты уж покажи руки! — приказала ему Марджина.
— Не покажу!
— Показывай! — девушка чуть сдвинула саблю вперед, и из небольшого пореза на шее Ахмеда показалась капелька крови.
— Ай! Не надо! — взвизгнул Ахмед, выкидывая трясущиеся ладони вперед. — Вот, на, смотри! Ну, белые, и что? Разве это преступление — иметь белые руки?
— Ох! — отшатнулся от него Али-баба, бросив взгляд на совершенно белые руки черного лицом Ахмеда. — Кто ты, о негодный человек, столь недостойно выкрасивший свое лицо какой-то черной гадостью и проникший обманом в мой дом?!
— Не скажу! Ничего не скажу!
— А второй? — спросил Али-баба у Марджины. — Кто второй?
— Неужели не догадался? — Марджина, не дожидаясь, пока Али-баба произнесет еще хоть слово, двумя ловкими движениями сабли сбросила с глаза важного гостя черную повязку и «сбрила» ему бороду.
— О-о! — по толпе гостей пронесся вздох изумления.
— Я тебя узнал! — вскричал Али-баба, указывая пальцем на боящегося даже вздохнуть Махсума. — Это ты продал мне тогда рабов на базаре. А я-то понять не мог, почему мне так знакомо это ваше «шеф»! И еще намеки про базар и нищих. Но что это за представление, почтеннейшие, все эти черные лица, бороды, повязки, караван? Вы решили меня разыграть, да? Признайся, это ты их подговорил, Касым?
— Я не… Я… — Касым отложил дутар в сторонку и повнимательнее присмотрелся к лицу мавра. — Это… ты! Ты, подлая змея с мешком камней! — Касым порывисто вскочил на ноги и унесся вон из комнаты. На кухне что-то загремело, разбилось, и в комнату опять влетел Касым, держа в руках скалку поболее той, которую он пользовал у себя дома. — Ну, держись, подлая собака!
— Ай! — вскрикнул Ахмед, заслоняясь руками. — Только не скалкой! Умоляю, уберите его от меня!
Касым зарычал и пошел на своего обидчика. Гости начали отползать в сторонку, боясь, как бы и им ненароком не перепало. Никто из них никак не мог взять в толк, что, собственно, происходит.
— Не подходи! Я страшен в гневе! — Ахмед отпихнул ногой низкий столик.