…Вместе с Метхли их повели обратно, вниз по склону, к горящей деревне. Варвары расположились лагерем невдалеке от бушующего пламени, совершенно не обращая на него внимания. Впрочем, «лагерь» – это сильно сказано. Грубо сшитые тюки из кожи морских зверей, брошенные прямо на снег, – и всё. Ни костров, ни раскинутых шатров.
Сюда же согнали больше сотни пленных доарнцев, приволокли ещё десятков пять раненых или оглушённых. Северяне работали споро, а всю толпу захваченных наёмников сторожил лишь десяток варваров. Кондотьеры жались друг к дружке, словно овцы.
Предводитель северян остановился у ничем не примечательного кофра, отличавшегося от остальных разве что рисунком нанесённых синей краской рун.
– Говори, что тебе нужно, червь.
Метхли облизнул чёрные губы и заговорил.
Его речь Алиедора совсем не запомнила. Чего требовал трёхглазый чародей – её совершенно не занимало. Она ждала – чего-то очень важного, невероятного, иномирового, а что творится вокруг – да пусть себе. Метхли долго выбирал какие-то травы, дурнопахнущие корешки; венцом всего стал небольшой, с ноготь мизинца, Камень Магии, торжественно водружённый на сложенную им кучку, более напоминавшую разорённую ухоронку какого-то лесного зверька; маг принялся чертить по воздуху непонятные знаки. Вновь накатывал запах Гнили, но Алиедора даже не поморщилась.
По сложенной чародеем кучке поползли невесть откуда взявшиеся струйки желтоватого гноя. Запах для обычного человека, наверное, показался бы совершенно нестерпимым, однако за телодвижениями трёхглазого мага северяне наблюдали с нескрываемым интересом, но и только. Жёл-тые струйки текли не вниз, а вверх, быстро подбираясь к Камню. Вот они достигли его, и гной тотчас зашипел и запузырился, повалил пар. Камень стал таять на глазах.
– Такова же будет и победа Дракона великого, величайшего, – вдруг нараспев проговорил вожак. – Старая магия сгорит в огне Его, и грядёт…
Что именно «грядёт», предводитель северян не уточнил, Камень Магии исчез, растворившись в желтоватом гное, изошёл густым паром, Алиедора закашлялась, и…
Бежать, взорвалось в голове. Мир резко обретал краски, звуки, даже одуряющая вонь Гнили, казалось, отступает перед напором нового – кровь, ворвань, прогорклый жир, выделанные кожи, пот, всё вместе.
Перед Алиедорой стоял человек, при одном виде которого хотелось истошно завизжать и броситься наутёк. Высокий и плечистый, он носил кольчугу, стянутую широким поясом, украшенным бляхами в виде странных, уродливых, нечеловеческих черепов. Светлые спутанные волосы, мокрые от пота, падали на плечи, густые брови почти сходились на переносице. Глубоко посаженные светлые, словно северное небо летом, глаза смотрели прямо на Алиедору, и так, что душа у неё уходила в пятки.
Нет, стоявший перед ней северянин не был чудовищем, жутким уродом наподобие Метхли, но…
Он словно сам был Гнилью. Алиедора не могла ошибиться. Каждая пора молодого, сильного тела источала этот запах. И взгляд светлых глаз казался не просто беспощадным (уж в этом-то мало кто превзошёл бы старого сенора Деррано), он был совершенно иным, вне границ обычной человеческой жестокости.
– Да будет великий Дракон свидетелем моим! – Метхли было расправил плечи, однако тотчас же вновь скукожился под испытующим взором северян. – Покровы сняты. Капля Его крови явлена способному различить истину.
Вожак северян метнул короткий взгляд на Хтафра.
А Алиедора, словно лопнула наконец-то опутавшая её верёвка, и впрямь завизжала, истошно, неистово, вздымая покорно стоявшего дотоле гайто на дыбы, норовя опрокинуть варвара острыми раздвоенными копытами жеребца.
Все рассуждения об инаковости и прочем куда-то исчезли. Не осталось ничего, кроме ужаса, неодолимого и животного.
– Эй-хой! – Облитая кольчугой рука схватила храпящего вороного под уздцы, и неистовый жеребец вдруг подчинился. Алиедора, не думая, не видя, не понимая, слетела с седла, слепо бросившись наутёк, куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Голову словно охватило пламя. Но не очистительное, высвобождающее – нет, гнусное, отвратительно вонючее, точно горела мусорная яма. Алиедора закричала, забилась в удушающем кашле, ноги подогнулись, жёсткий истоптанный снег метнулся в лицо, наст оцарапал щёку.
Сильные руки рывком подняли её, встряхнули, словно тряпичную куклу.
– Ты не солгал, червь, – медленно и раздельно проговорил вожак северян. – Я держу слово, данное перед лицом Дракона всевидящего, всезнающего. Можешь идти. Можешь остаться. Захочешь уйти – возьми себе гайто. Любого. Тут их, – он кивнул в сторону поля боя, – немало бродит. Убирайся с глаз моих!
– Как будет угодно могучему. – Метхли согнулся в низком поклоне.
– Исчезни, – коротко бросил вожак, и трёхглазый маг на самом деле исчез, во всяком случае, из поля зрения Алиедоры.
Она висела, слабо трепыхаясь, в сильных и жёстких руках. Льдистые светлые глаза, казалось, видели её насквозь.
– Он не солгал, – раздалось вполголоса. – Он не солгал, Хтафр. Презренный сказал правду.
– Капля Его крови, – с непонятным и оттого ещё более пугающим выражением отозвался тот.
– Капля крови Его, – подхватил и третий из северян.
Так они и стояли – повисшая Алиедора и трое варваров. Они стояли и молчали, словно наслаждаясь моментом, закрыв глаза. Остальные воины были заняты делом – стаскивали в одну большую груду оставленные на поле боя тела, собирали брошенное оружие. Всё сражение заняло совсем немного времени, до зимних сумерек оставалось ещё долго.
Алиедора враз ощутила и голод, и жажду.
– Пить, – наконец проговорила она. – Пить дайте… пожалуйста.
– Капле крови Дракона единого, неодолимого нет нужды в питье, – спокойно и ровно ответил предводитель.
– Прошу…
– Ты не понимаешь. – Лёд в глазах, казалось, вот-вот скуёт саму Алиедору, поглотив последние остатки тепла. – Ты – капля Его крови, но сама этого не знаешь. Появление таких, как ты, было предречено. Отныне ты наша и с нами. Но твоя старая душа не пускает, тянет назад. Мы дадим тебе новую душу. Ты расстанешься с прежним. Боль будет твоим проводником; ты едва ли найдёшь вернее товарища.
– Я… боюсь боли… – вырвалось у Алиедоры. Внутри у доньяты всё кипело, но она знала, что надо терпеть и прикидываться маленькой, слабой девочкой.
– Ты победишь её. Кровь Дракона великого, величайшего должна прорасти. Твоя нынешняя плоть не даёт ей осознать себя. Мы поможем той крови. Но сначала…
Только теперь Алиедору опустили обратно наземь. Вернее, не опустили, а просто уронили, так, что она едва устояла.
Вожак обернулся к остальным варварам, вскинул меч и загремел, заревел на совершенно непонятном языке, потрясая воздетым клинком. Свободная рука то и дело указывала на скорчившуюся и трясущуюся от ужаса Алиедору.
Доселе северяне прекрасно обходились общим для королевств моря Тысячи Бухт наречием; наверное, некоторые, особо важные вещи следовало произносить вслух только на языке обрядовом, тайном, неведомом для тех, кого варвары выразительно именовали «мясом».
В ответ на горячую речь вожака его люди дружно взревели, в свою очередь потрясая оружием.
– Мы освободим тебя, – услыхала доньята шёпот. Горячее дыхание обожгло ухо, а жёсткие руки вдруг зашарили по телу, совсем как те, в позабытой как будто таверне «Побитая собака».
Алиедора заверещала и завертелась. Доарнские наёмники снабдили её тёплой одеждой, однако аккуратный кожушок жалобно затрещал, уступая рванувшим его рукам. Застёжки лопались, костяные пуговицы отскакивали; Алиедора успела выхватить нож из-за голенища, слепо ткнула прямо перед собой – глухое рычание, захват ослаб, но миг спустя жёсткие пальцы вцепились доньяте в запястье, выворачивая его до тех пор, пока она с жалобным стоном не выпустила рукоять.
Вожак глядел на растрёпанную, всхлипывающую Алиедору и улыбался, жутко оскалив зубы. Кожа на скуле просечена чуть не до кости, кровь льётся потоком, однако предводитель варваров только подставил ладонь, подхватывая губами алые струйки.
Остальные северяне смотрели на него и Алиедору с непонятным благоговением.
– Как и предначертано Драконом жалящим, жгущим, – торжествующе проговорил Хтафр.
– Как и предначертано, – кивнул кор Дарбе.
Варвары один за другим подходили ближе, в строгом молчании глядели на сжавшуюся перепуганную доньяту – а затем так же молча стали опускаться на одно колено, словно рыцари перед королевой.
Торжество, острое, режущее ножом охвативший было её страх.
Она была права! Права с самого начала! Избранная, отмеченная, стоящая наособицу!
– Капля Его крови, – почти нараспев проговорил кор Дарбе. – Согласна ли ты, чтобы мы указали тебе путь?
Согласна ли она?! Да как можно такое спрашивать?!
– Старое будет бояться. Страх нового силён, – мерно говорил вожак, медленно приближаясь к Алиедоре. – Но если ты согласишься, то сделаешь первый шаг по великой дороге. Надо терпеть и побеждать боль. Она – крик твоего тела, а следующий путём Дракона великого, величайшего внимает Ему, но не слабой своей плоти.
Было ли страшно? О да, страшно, да ещё как!
Но разве не учили тебя, что всё имеет цену? А перетерпеть боль – не слишком ли мало за ожидающее тебя впоследствии?
– Да, – одними губами шепнула Алиедора и тотчас затряслась. Что, что она наделала? Что теперь с нею сотворят?
…Или это произнесла вовсе не она, а кто-то иной, овладевший всем её существом?
Дарбе кивнул с мрачной торжественностью. Лицо предводителя северян сделалось каменно-непроницаемым. Он отвернулся, словно враз потеряв всякий интерес к Алиедоре.
– Хтафр… – только и услыхала девушка.
Что с ней собираются делать, Алиедора поняла за миг до того, как сильные руки вцепились в неё со всех сторон.
Визги, метания и судорожные, бесполезные мольбы не помогли. Одежда доньяты превратилась в мелко изрезанные лоскутья, вся, вплоть до исподнего. В тот миг она ещё не чувствовала холода.