Во всяком случае, уцелевшие северяне молча кланялись ей в пояс, и непохоже было, что судьба погибших товарищей их сколько-нибудь опечалила. Они погибли по воле Дракона милостивого, милосердного, и, значит, так надо. Капля Его крови забрала их жизни, послала к Нему по великой дороге, и воину достойно радоваться участи товарища, надеясь при этом, что он сам встретит такой же конец.
Наверное, они так думали. Наверное, они в это верили.
Как же пусто внутри. Ничего не осталось. Она сама выжгла собственный дом. Вызвала многоножек, подчинила себе Гниль. Вот они, защитники, – груды пустых окровавленных доспехов.
Мама. Нянюшка. Сестрички. Братья.
Почему все эти слова потеряли смысл?
«Я не видела, как они умерли. Милосердные Дракон и Темнота скрыли это от меня…»
– Ну почему же, – тут же всплыл холодный ответ. – Забыла, кто ты, капля Моей крови? Ты способна видеть глазами каждого из сотворённых твоей волей существ. Стоит только захотеть.
«Нет, я не хочу!» – беззвучно закричала Алиедора, но было поздно.
…Мама – она отбивалась как могла, подхватив чей-то клинок, и всё кричала, кричала, до самого конца: «Убейте ведьму!»
Убейте ведьму.
– А ведь она тебя узнала, – прошептала на ухо Тьма.
«Почему?» – простонала Алиедора, корчась от боли так, словно её саму раздирали сейчас бесчисленные крючковатые челюсти многоножек.
– Как может мать не узнать собственное дитя, взглянув ей в глаза? Пусть даже ребёнок грязен и нечёсан, всё равно. Твоя мать хотела твоей смерти.
«Она… она просто защищала других…»
– Именно. В тот миг у неё ещё оставались дети. Одним больше, одним меньше – невелика разница, правда? А ведь ещё и внуки, внучки. Ты – никто и ничто, беглянка, опозоренная, убивавшая, чтобы прокормиться!
«Они начали войну, чтобы только не выдать меня!»
– О, вспомнила? Однако войну начали не они, а король Хабсбрад, решивший, что настал момент поживиться за счёт Долье. Да вот только пирог не по зубам оказался.
«Не хочу ничего слышать!» – простонала Алиедора.
– Не хочешь потому, что это правда.
«Я их всех убила. Убила, потому что хотела жить. Продала их всех – за одну-единственную жизнь, свою собственную!»
Навстречу шагает кор Дарбе. Останавливается за пять шагов, тоже кланяется в пояс. Цепи давно сняты, но есть связывающее их крепче стальных звеньев.
– Капля Его крови теперь едина с Ним. – Варвар не спрашивает, он утверждает, а Алиедора даже не знает, что ответить. Едина? Что это значит? Вот эти голоса, влезшие ей в сознание? Это и есть единение?
Она смотрит в глаза северянину. Смотрит, не опуская взгляда. Впрочем, ей врать не впервой.
– Теперь мы пойдём дальше. – Дарбе поворачивается, смотрит на полдень, куда-то над крепостными стенами, – пойдём за реку, туда, где Мастера Смерти. Переведаемся во славу Дракона великого, величайшего.
Алиедоре всё равно. Хочется лечь, впечатать в щёку щербатый камень замка. Ничего больше, ничего, кроме этого.
И она ложится и чувствует, как край плиты корябает щёку, закрывает глаза – но всё равно видит стоящего рядом Дарбе; северянин с поистине варварским терпением ждёт. Она – Капля Крови, её пути – не для обычных смертных, пусть даже изменённых, пусть даже служащих Дракону великому, величайшему.
Может, кто-то всё-таки спасся? Где-то там, в глубине, в самых нижних переходах замка, в потайных галереях, что ведут к скрытым колодцам, Алиедора чувствует жизнь. Уцелели. Спрятались. Выжили…
– Добей. Докончи дело. Пути обратно быть не должно.
Алиедора лишь крепче прижимается щекой к холодному камню.
– Добей!
«Нет. Пусть будет как есть».
– Тебе выбирать, но ты рассекла не все корни.
Алиедора молчит. Молчит и очень хочет заплакать, но слёз нет и – она знает – больше никогда не будет.
Байгли Деррано и его отец досмотрели всё действо до самого конца. Конечно, они не могли видеть, что творилось внутри кольца замковых стен, но вот вырвавшийся из ворот грязно-жёлтый поток многоножек разглядели очень даже хорошо. Армия Деркоора в ужасе качнулась назад – тварей Гнили ратники боялись даже больше, чем неуязвимых северных варваров.
Однако клин бестий очень быстро втянулся назад, словно повинуясь чьй-то воле. Байгли только выдохнул, трясясь и беспрерывно благодаря про себя великого Ома Прокреатора; больше он ничего не понял и не понял даже, почему отец вдруг привстал в стременах и рявкнул:
– Мэтра Бравикуса сюда!
Запыхавшегося мэтра приволокли под руки двое дюжих сквайров.
– Почему они повернули? – Старый сенор в упор воззрился на пузатенького чародея.
– Я тоже заметил, благородный дон, – зачастил Бравикус. Толстяк дрожал от страха, но способности соображать не утратил. – Ими кто-то управлял. Я… обнаружил это.
– Следил, значит? – Кажется, голос старого сенора чуть-чуть потеплел – или Байгли это показалось?
– Следил, – развёл руками волшебник. – Елико мог и елико позволяли обстоятельства. Там Гниль, благородный дон, но Гниль, повинующаяся чьей-то воле. Этот самый приказ мне и удалось нащупать.
– Не стану спрашивать как. Можешь сказать, кто это был?
Бравикус замялся, отвёл глаза.
– Могу, но это слишком… слишком невероятно, благородный дон.
– Говори! – рыкнул сенор Деррано.
– Если позволите, благородный дон, я шёпотом, на ухо… – И толстяк метнул быстрый взгляд на Байгли.
«Что это он имел в виду? – Младшему Деррано стало не по себе. – Что пронюхал этот толстяк?»
Сенор нагнулся с седла.
Бравикус что-то быстро прошептал, непрерывно кивая.
Дон Деррано медленно выпрямился. Лицо сделалось совершенно стальным.
– Твоё усердие будет вознаграждено, мэтр Бравикус. Теперь разрешаю тебе удалиться и сделать всё потребное, чтобы… моё войско не понесло никакого ущерба, а… направляющее начало… оказалось бы… в наших руках.
Казалось, сенор очень, очень тщательно подбирает слова.
Дерранцы остались на месте. Варвары тоже не покидали захваченный замок.
Равнодушные облака принялись за всегдашнее – сеять на побоище тихий, всё скрывающий снежок.
Глава 11
Всё, Долье-река – позади, Долье-страна – впереди. Четыре сотни Дигвила Деррано шагали по южному берегу, по своей кровной земле, где знаешь каждую дорожную рытвину и каждый камень на тропинке. Где-то совсем рядом в темноте точно так же маршируют отряды зомби, где-то невдалеке и командующий ими Мастер.
Вопросов молодому дону никто не задавал. Он – благородный, он наследник сенорства Деррано, он знает. А что он может знать? Что его ведёт, кроме лишь охотничьего чутья, кроме неутолимой жажды вцепиться в горло врагу?
Ну, что дальше, дон Деррано? Четыре сотни дружно топают следом за тобой. Четыре сотни самых стойких, самых храбрых, хорошо вооружённых, сытых пока что; не боящихся этих самых зомби и готовых с ними драться, а не бежать.
Немалая сила, молодой дон. Распорядись ею с толком.
По правую руку – городок Фьёф. Стоит ли туда заворачивать? Едва ли, зомби не требуется ни тёплый ночлег, ни крыша над головой. Когда кончился бой у моста, большинство уцелевших мертвяков потянулось вдоль речного берега на запад, и туда же сворачивал отряд Дигвила.
…Первого зомби они завидели, когда зимняя заря уже пробилась сквозь тенёта предутренней тьмы и над занятым мертвяками Долье стал медленно и как-то осторожно разливаться серый дневной свет.
Мертвяк шагал, держа на плече длинное – обычному человеку таким ворочать неудобно – копьё. Десятник Штарнок вскинул самострел, Дигвил едва успел шикнуть:
– Пусть себе идёт. Приведёт к остальным.
Окружающее, похоже, мертвяка ничуть не волновало. Он размеренно шагал, выполняя полученный приказ, и всё прочее его не касалось.
Так они и шли в предутреннем свете – впереди зомби, быть может, ещё вчера пахавший эти самые поля, а за ним мечники и копейщики Дигвила, поклявшиеся всё это защищать.
Вперёд, обгоняя равнодушного ко всему мертвяка, отправился конный разъезд.
Пусто-то как вокруг, пусто и жутко. Не вьются дымки над домиками серфов, на дорогах – ни саней, ни пеших, ни всадников. Показалась рыбацкая деревня, но туда Дигвил даже не стал посылать доглядчиков.
Страшно, молодой дон? Страшно. Но не от грядущего боя, а оттого, что можно увидеть в брошенном селении. От одной мысли об этом по спине драл ледяной коготь страха.
И живности никакой. Птицы, звери – попрятались, что ли? Даже чернокрылые враны куда-то делись. Уж эти-то, казалось бы, к мертвякам должны были липнуть.
…А потом вернулись прознатчики. И, срывая шапки, утирая мокрые от пота лбы, только и могли, что выдохнуть:
– Там они!
«Там» – это за небольшим леском, близко к устью неширокой Эве.
– Сколько их?
– Не счесть, благородный дон. Двадцать сотен самое меньшее, а кабы не тридцать.
Дигвил поднёс кулак к губам, яростно закусил костяшку. Вот он, твой шанс, дон Деррано-младший.
– Палаток, шатров каких – не видели?
– Как не видеть, благородный дон, стоят в самой серёдке, ажно пять, и даже флаг торчит.
Палатки, шатры – значит, кто-то там прячется от мороза. Оно и понятно, Мастера – они из плоти и крови.
Две или три тысячи мертвяков. Что дальше, Дигвил?
Зубы сжаты на ни в чём не повинной костяшке.
Ударить и отступить, пусть гонятся? Увлечь их за собой в глубь Долье?
В глубь пустой, мёртвой страны, откуда бежали все, кто только мог? Да вот только шагать неутомимо сутки напролёт, подобно зомби, его воины не смогут.
…Да, мертвяков тут тысячи три, правду сказал разведчик. Суетятся, бегают, совсем не похоже на чинное, мерное, пугающее наступление – что на Сиххоте, что на Долье. Что задумали, чего готовят?
А вот и шатры. Целых пять и – кто это там у них?
Дигвил напряг зрение, сощурился – нет, это не зомби. Мертвяки так не двигаются. В длинных серых плащах – это, похоже, обычные люди.