– То есть ты хочешь, чтобы мы… чтобы я знала, как тебе плохо, но при этом не попыталась помочь? – Стайни сердилась всё больше и больше.
– Пойми же, ты не можешь помочь. Вернее, можешь, но не впрямую.
– Это как же?
– Позволь мне оставаться тем, кто я есть.
Стайни вздохнула, прижала к груди сжатые кулаки. Казалось, она собирается что-то сказать, что-то очень для неё важное, – но, наткнувшись на успевший обратиться в бесконечность, отсутствующий взгляд дхусса, промолчала, без слов поднявшись и отойдя в сторону.
Горел костёр, поодаль от него сжалась Нэисс, неприязненно глядя на пламя. Бывшей Гончей показалось, что сидха готова что-то сказать, однако та в последний момент дрогнула, вновь уставившись на огонь: по установлениям её народа, жечь даже мёртвое дерево – неслыханное святотатство.
Где-то рядом алхимик и гном. Попробовать поговорить хотя бы с Брабером? Однако Гончая не могла избавиться – нет, не от горечи, а от пробивающейся сквозь неё тревоги. Сосущей тревоги, смешанной с отвращением, о котором, казалось, она давным-давно забыла.
Получается, не забыла.
– Некрополис, – вслух сказала она. И тотчас повторила, громче: – Все слышали?! Они совсем рядом!
– Кто?! – вскочил Брабер, замахиваясь своим чудовищным клинком.
– Гончие. Или Гончая. – Стайни зажмурилась, вытянулась в струнку, втягивая ноздрями воздух. – Да, Гончая. Совсем рядом. И… она…
– Она страдает, – мрачно проговорил Тёрн, оказавшись рядом. – Я помню. Ты испытывала то же самое, Стайни, пока мы не притащили тебя к почтенному мэтру Ксарбирусу.
– Да, – прошипела сквозь зубы бывшая Гончая. – Именно так. Кто-то её поймал, и…
Тёрн мрачно усмехнулся.
– Они решили, что расставили отличную западню. И что нашли первосортную приманку.
– О чём ты, Тёрн? – приподнялся Ксарбирус.
– Кто-то схватил Гончую Некрополиса, – холодно сказал дхусс. – И надеется, что я приду ей на помощь.
– С чего ты так решил, распечать их всех в три кости? – удивился гном.
– Потому что они схватили не совсем обычную Гончую. – На лицо Тёрна было страшно смотреть. Клановый знак Морры на щеке ожил, словно наливаясь живым ог– нём. – Она испытывает боль и ужас тоже, но при этом чувствует своих пленителей. – Шипы на плечах угрожающе шевельнулись. – Она не знает, что я знаю их.
– Что за глупости, – не выдержал Ксарбирус. – Зачем такие сложности, пытать какую-то Гончую! Если эти загадочные «они» настолько могущественны, что с лёгкостью захватили Гончую Некрополиса, то можно было бы просто напасть на наш лагерь, и тогда…
Тёрн покачал головой.
– Они стараются избегать зряшных убийств. Это приглашение. Мне надо идти.
– Они… знают, что ты здесь? – схватилась за голову Стайни.
– К сожалению, да, – медленно кивнул дхусс. – Не вздумайте идти за мной. Так у меня ещё есть шансы. Если я стану думать о вашем спасении – их не останется вовсе. Эти пришельцы – куда сильнее всех чудовищ в здешних подземельях или даже тех теней, с которыми нам пришлось иметь дело. Не вмешивайтесь! Сворачивайте лагерь и уходите! Как можно скорее и куда глаза глядят!
– Бежать? – криво усмехнулся Ксарбирус, скрещивая руки на груди. – От такой великолепной возможности наконец-то узреть тех, кого почитает за опасных врагов сам дхусс? Ну уж нет. Я, милостивые судари мои, уже стар и давно отучился бояться. Так что, Тёрн, я уж пойду с тобой.
– Вы не понимаете, – с отчаянием повысил голос Тёрн. – Вы не знаете, кто они такие и на что способны…
– А вот, кстати, и узнаем, распечать их в три корня!
– Да-да-да, – закивал Ксарбирус. – Мне, знаешь ли, сударь мой дхусс, до ужаса любопытно посмотреть на истинного Мастера Беззвучной Арфы.
– Он сотрёт тебя в порошок, – на сей раз Тёрн забыл о всех и всяческих «достопочтимых мэтрах».
– Он? Меня? В порошок? Такого слабого и бе-е-еспо-о-мощного? – Ксарбирус мастерски изобразил старческую дребезжащую речь. – Едва ли. Ведь его учение – то есть ты, мой добрый дхусс, – как раз и есть воплощение добра, сочувствия и жалости. Не может быть, чтобы учитель настолько сильно отличался от тебя.
Дхусс не стал спорить. Просто повернулся, махнул рукой, вскинул посох – и Стайни едва успела заметить стремительное движение рук. Бывшей Гончей показалось – она узнаёт мелодию, неслышимую, но существующую; Тёрн сотворил заклятье невидимости.
– Ну, чего встали? – не растерялся Ксарбирус. – Невидимость невидимостью, а траву-то он ещё пригнетает!
Стайни, Брабер и сидха бегом бросились за решительным алхимиком.
– Будет очень больно, – терпеливо повторял чужой чародей, сидя на корточках возле Алиедоры. – Будет очень больно, и ты можешь кричать. Чем громче, тем лучше.
Мечник угрюмо вышагивал рядом, оба клинка наголо, словно собрался вот-вот кого-то рубить. Сама благородная доньята не могла ни пошевелиться, ни крикнуть – горло слово парализовала обвившая её тьма. Левая рука откинута в сторону и тоже обездвижена – кольцо мрака вокруг запястья, два возле локтя и ещё одно – на плече. Волшебник же тем временем закатал ей рукав и сейчас сосредоточенно возился, протирая кожу какими-то дурно пахнущими снадобьями. Алиедора догадывалась, что он собирается делать, и внутри у нее всё сжималось от позорного ужаса; однако, против её ожиданий, ничего колюще-режущего чародей не вытащил. Вместо этого провёл чем-то вроде жирного угля короткую черту вдоль надувшейся, словно сытая змея, вены, прошептал что-то на своём непонятном языке – и там, где была нарисованная им линия, плоть Алиедоры лопнула. Кровь обильно заструилась по руке вниз, струйки сбегали, обнимая пальцы, тяжёлые капли срывались с их кончиков.
«Ну, и где боль-то?» – успела подумать Алиедора. В Некрополисе (а особенно допрежь него) приходилось терпеть такое, что эта боль показалась бы мелким укусом.
– Сейчас всё будет, – волшебник опять прочёл её мысли.
В кожу над ключицей аккуратно и осторожно вошла острая адамантовая игла. Мускулы затряслись мелкой дрожью, страх очумело рванулся из живота вверх, но тут, как и обещал чародей, пришла настоящая боль. Вместе с кровью из Алиедоры уходили силы, она теряла защищавшие её эликсиры Некрополиса, а вместо них – вместо них приходила лишь ещё более сильная боль.
Драло, выворачивало, рвало, распирало. Лопалось, ломалось, содрогалось, крошилось и вновь лопалось. В теле, казалось, не осталось ни одной целой кости.
– Кричи, кричи, – поощрял волшебник.
Кричала ли она – Алиедора не знала. Мир стремительно тонул в багровом мареве, и из него один за другим выступали – кор Дарбе и Байгли Деррано, трёхглазый чародей Метхли и давным-давно сгинувший громила из «Побитой собаки». Целая череда лиц. Где-то вдали маячил Белый Дракон.
Думать и рассуждать она не могла. Глаза глядели даже сквозь как будто бы зажмуренные веки.
– Оставь её, Роллэ. – Это было сказано на общем языке, глухо и с угрозой.
Дхусс стоял у другого края поляны, держа посох наперевес, словно копьё.
Чародей – которого, оказывается, звали Роллэ – выпрямился, элегантным движением отёр пальцы о тонкий плат и брезгливо бросил его в огонь. Что-то сказал на певучем, непонятном языке, улыбнулся, развёл руки, словно стремясь обнять дхусса. Второй, мечник, напротив, весь подобрался, двинулся мягким хищным шагом, заходя сбоку.
– Оставь её, Разыскивающий. Тебе нужен я? Что ж, давай переведаемся. Ты был моим наставником, Роллэ. Хочешь убедиться, что я кое-чему успел научиться?
Мечник бросил два быстрых взгляда – на мага Роллэ и потом вновь на дхусса. Казалось, он растерялся.
И вновь чародей что-то сказал на своём наречии, и вновь дхусс ответил ему на общем языке, понятном корчащейся от боли Алиедоре:
– Чтобы заставить меня прийти, ты стал мучить невинную. Низко ж ты пал, учитель. Сильно же ты испугался. Что ж, придётся показать, что…
Роллэ состроил досадливую гримасу и небрежно вытянул руку.
Из-под земли словно рванулся протянутый от мага до дхусса тёмный канат. Свитое из волокон мрака вервие расплескало вокруг себя дёрн, кольцами набросилось на Тёр– на, однако тот не дрогнул и не отступил ни на шаг. Посох он не выпустил, и, несмотря на прижатые к телу руки, пальцы дхусса легко пробежали по отполированному дереву. Алиедора готова была поклясться, что вновь слышит музыку, странную, не от мира сего, словно пришедшую с хрустальных небесных сфер.
Она ожидала, что тёмное вервие сейчас лопнет, разлетится ничтожными, быстро исчезающими в дневном свете лоскутьями, – однако вместо этого разжала когти терзавшая её саму боль.
Адамантовые иголки распались сверкающей пылью, плоть Алиедоры вытолкнула острые огрызки – всё, что осталось от жуткого инструмента.
Этого, похоже, никто не ожидал, ни мечник, ни мучивший её волшебник Роллэ. Путы мрака вокруг доньяты распались тоже, и хотя по левой руке обильно струилась кровь и Гончая осталась без своего арсенала, но в бой она бросилась тотчас, не колеблясь ни мгновения.
Безоружная, с голыми руками, оставляя за собой шлейф крови из рассечённой жилы – Алиедора одним прыжком покрыла отделявшее её от чародея расстояние и вцепилась в него.
Ей не хватило половины мгновения, чтобы свернуть этому Роллэ шею. Проклятый маг! Быстр и ловок, как змея. Рядом оказался и мечник, рукоять эфеса ударила Алиедоре в висок, но сознание не погасло. Она уже слышала, как хрустят позвонки в тонкой шее Роллэ, но тут чародей наконец прохрипел что-то гневное, и доньята покатилась по земле.
– Беги! – хлестнул её выкрик дхусса, и ноги сами понесли Алиедору прочь, такие сила и власть были в этом голосе.
– Стой! – хрипло выкрикнул за спиной Роллэ. Доньята надеялась, что хрипит он так после её хватки.
…Спутывающее заклятье она ощутила даже раньше, чем оно оплело щиколотки, но сделать ничего не успела – только сжаться комком, как учили в Некрополисе, перекатиться; а потом тело вновь сковали тёмные петли.
Маг Роллэ, сгорбившись и вытянув руки, шёл прямо на опутанного с головы до ног чёрной паутиной дхусса, мечник уже держал остриё клинка под подбородком Тёрна, однако тот смотрел на Алиедору и только на неё.