Стеффенса сменил пыхтящий Риис — массивное телосложение настоящего датчанина не позволяло ему откалывать номера, подобные тем, что позволял себе более молодой и гибкий Стеффенс.
— Доктор, — сказал Риис, на что Крайцлер также ответил кивком, но уже молча. Риис ему определенно не нравился. Новаторский труд датчанина, заключавшийся в выявлении порочных особенностей, свойственных обитателям ночлежек, — главным образом, в серии иллюстрированных очерков под названием «Вот как живет другая половина», — никак не оправдывал тот факт, что Риис был, по сути, непримиримым моралистом, а с точки зрения Крайцлера — фанатиком. И, должен признать, в этом вопросе я зачастую разделял точку зрения Ласло.
— Мур, — тем временем говорил Риис, — Рузвельт просто выкинул нас из кабинета, сказав, что ожидает вас обоих для обсуждения некоего важного дела. По-моему, какую-то странную игру вы здесь затеяли, право слово.
— Не слушай его, — со смехом вклинился в речь товарища Стеффенс. — Ибо сие — глас гордыни уязвленной. Похоже, произошло еще одно убийство, но ему, согласно убеждениям моего друга Рииса, никогда не суждено озарить своим появлениям страницы «Ивнинг Сан», над чем, я боюсь, теперь мы все бесстыдно потешаемся.
— О господи, Стеффенс если ты намерен продолжать в том же духе… — С этими словами Риис поднял могучую руку и возмущенно потряс кулаком перед товарищем, после чего с трудом перевел дыхание и тяжело потрусил, стараясь не отставать от экипажа. Стеффенс же продолжал балансировать на подножке и спрыгнул вниз, лишь когда Сайрус наконец остановил лошадь у здания Управления.
— Да ладно, Джейк, ничего личного! — добродушно крикнул Стеффенс. — Это же все просто для смеха!
— Да объясните мне, наконец, в чем дело, черт возьми? — спросил я, пока Крайцлер неторопливо выбирался из коляски, стараясь не обращать на этот фарс особого внимания.
— Ну же, не валяй дурака, — все так же весело ответил Стеффенс. — Ты видел тело, доктор Крайцлер тоже — мы все это знаем. Но вот незадача — Джейк никак не может допустить реальности существования обоих мальчиков-шлюх, равно как и заведений, в которых те работали, а следовательно — не может написать материал!
Риис снова засопел, его лицо налилось багрянцем:
— Стеффенс, я проучу тебя так, что…
— А коли мы все знаем, Джон, что твои редакторы ни за что не пропустят такой неприглядный материал, — как ни в чем не бывало продолжал Стеффенс, — в итоге у нас остается лишь «Пост». Как насчет «Пост», а, доктор Крайцлер? Поделиться деталями с единственным изданием в городе, способным напечатать эту зловещую историю?
Рот Крайцлера искривился тонкой усмешкой, в которой нельзя было прочесть ни согласия, ни удивления. Скорее она выражала что-то вроде пренебрежения.
— Единственным, Стеффенс? Как насчет «Уорлд» или «Джорнал»?
— Ах да, мне следовало сразу уточнить — с единственным уважаемым изданием в городе, способным напечатать эту зловещую историю.
В ответ Крайцлер лишь многозначительно окинул взглядом худощавую фигуру Стеффенса.
— Уважаемым, надо же… — эхом повторил он и, встряхнув головой, стал подниматься по лестнице.
— Говорите что угодно, доктор, — крикнул ему вслед Стеффенс, не перестав улыбаться, — но у нас вы получите куда больше, чем смогут предложить Херст или Пулитцер[8]! — Крайцлер никак не отреагировал на его призыв. — Мы знаем, что этим утром вы разговаривали с убийцей, — продолжал давить Стеффенс. — Может, хотя бы об этом расскажете?
Задержавшись у двери, Крайцлер повернулся к нему.
— Человек, которого я осматривал, несомненно, является убийцей. Но он не имеет никакого отношения к мальчику по фамилии Санторелли.
— Вот как? В таком случае, может, вы сообщите об этом детектив-сержанту Коннору? Он все утро рассказывал нам, как Вульфф помешался на жажде крови, пристрелил девчонку и отправился искать следующую жертву.
— Что? — На лице Крайцлера отразилась неподдельная тревога. — Нет-нет, он не мог, это решительно невозможно!
В следующее мгновение, не дожидаясь окончательной попытки Стеффенса поддержать разговор, Ласло скрылся в здании Управления. С исчезновением потенциального источника информации мой коллега из «Ивнинг Пост» положил свободную руку на бедро, а улыбка его чуть съежилась.
— Знаешь, Джон, манеры этого человека вряд ли снискали ему множество почитателей.
— И не должны, — ответил я, поднимаясь по ступенькам. Пытаясь задержать меня, Стеффенс вцепился в мою руку.
— Можешь рассказать нам хоть что-нибудь, Джон? Это ведь совсем не похоже на Рузвельта — держать нас с Джейком в стороне от полицейских дел. Черт возьми, у нас здесь больше прав, чем у всех этих придурков из Комиссии, что просиживают штаны с ним рядом.
Здесь он был прав: Рузвельт часто советовался с Риисом и Стеффенсом по вопросам внутренней политики Управления. Однако я мог сейчас лишь пожать плечами:
— Если узнаю что-нибудь, я сообщу, Линк. Пока что меня точно так же держат в неведении.
— Но тело, Мур, — вкрадчиво вмешался Риис. — До нас дошли совершенно безбожные слухи — наверняка это неправда!
Вспомнив о несчастном на мосту, я невольно вздохнул.
— Какими бы безбожными ни казались на первый взгляд эти слухи, ребята, их не хватит, чтобы в действительности описать, то, что я видел.
На этих словах я развернулся и направился ко входу в Управление. Не успел я распахнуть дверь, как Риис и Стеффенс вновь вернулись к своей любимой забаве. Стеффенс принялся изводить товарища саркастичными остротами, Риис же в ответ угрожал силой. Однако несмотря на свои вызывающие манеры, Линк все же был прав: непоколебимое упрямство Рииса, настойчиво отрицавшего существование мужеложеской проституции, означало, что еще одна крупная газета никогда не осмеется пролить свет на подробности этого ужасного убийства. Репортаж, вышедший из-под пера Рииса, был бы несоизмеримо внушительнее материала Стеффенса: хотя главной целью работы Линка было приближение неумолимого Прогресса, голос Рииса уже давно звучал авторитетно — это его гневные выступления в итоге привели к сносу Малберри-Бенда, знаменитого сердца нью-йоркских трущоб «Пять Углов», и к уничтожению множества подобных гнезд порока. При этом Джейк не мог полностью признать убийства Санторелли как данность. Несмотря на все кошмары, свидетелем которых журналист становился, он не мог понять и принять сам факт существования условий, породивших подобное преступление, и я, входя в огромные зеленые двери Управления, снова поразился, как поражался до этого тысячи раз на летучках в «Таймс»: насколько же много таких людей в прессе, не говоря о политиках и простых обывателях, кто готовы сознательно уравнять между собой умышленное игнорирование зла с его отсутствием.
Внутри Крайцлер стоял у зарешеченного лифта и гневно общался с Коннором — детективом, присутствовавшим прошлой ночью на месте преступления. Я уже было собрался присоединиться к ним, когда меня нежно взяли под руку и препроводили к лестнице. То была обладательница, несомненно, самого прелестного личика в Управлении — Сара Говард, моя давнишняя приятельница.
— Не вмешивайся, Джон, — сказала она с выражением глубокомысленной мудрости, часто отличавшей многие ее высказывания. — Коннор получает трепку от твоего друга и он заслужил ее в полной мере. Кстати, наверху тебя ожидает президент — без доктора Крайцлера.
— Сара! — восторженно вскричал я. — Я крайне рад тебя видеть. Всю ночь и утро я провел с какими-то маньяками. Так приятно слышать нормальный голос.
Вкус Сары к одежде стремился к простым покроям и всем оттенкам зелени, кои подчеркивали цвет её глаз, и то платье, в которое она облачилась сегодня, позволяло с минимальными усилиями, не опускаясь до демонстрации нижнего белья, обрисовать атлетическую стройность ее тела. Лицо ее не поражало красотой, напротив — было простым и милым: наблюдать за ней было чистым удовольствием ибо глаза и губы своей игрой меняли ее облик от озорного до печального. В начале семидесятых, когда я был юн, ее семья переехала в дом по соседству с нашим, у Грамерси-парка, и я несколько лет смотрел, как она преобразовывала сие благопристойное окружение в собственную игровую площадку. Время не слишком изменило ее, разве что сделало настолько же созерцательной (и порой слишком задумчивой), насколько раньше она была легко загоравшейся и возбудимой. Следом за расторжением помолвки с Джулией Пратт как-то ночью, сильно набравшись и решив, что все женщины в этом обществе, считающем их прелестницами, на самом деле злобные демоны, я вдруг предложил Саре выйти за меня замуж. Она же в ответ предложила мне вызвать кэб, доехать до реки Гудзон и утопиться.
— Не так уж много сегодня в этом здании можно услышать трезвых голосов, — сказала Сара, когда мы поднимались по лестнице. — Тедди — то есть президент… не правда ли, странно его так называть, Джон?
Действительно странно, да только в Управлении, обыкновенно пребывавшим под началом совета из четырех уполномоченных, причем трое непосредственно подчинялись ему, Рузвельт действительно выделялся титулом «президент». Немногие из нас могли всерьез предположить, что в недалеком будущем Теодор будет отзываться на аналогичный титул.
— Ладно, неважно, сейчас он смерчем налетел на это дело Санторелли — проверяет все возможные и невозможные варианты…
И в этот момент из холла второго этажа до нас донеслись раскаты голоса Теодора:
— И не пытайтесь впутать сюда своих друзей из Таммани[9], Келли! Таммани — это чудовищное порождение демократической партии, а наша реформа — реформа Республиканской администрации, и вам здесь никто не позволит подобного панибратства! Я советую вам правильно выбирать себе друзей!
Ответом ему стали только басовитые смешки с лестничной клетки — и звуки эти приближались к нам. Через несколько секунд мы с Сарой буквально нос к носу столкнулись с разряженным в пух и прах, наодеколоненным человеком гигантских размеров — это был Вышибала Эллисон. Рядом с ним шествовал куда более изысканно одетый (и менее благоухающий) его криминальный надсмотрщик Пол Келли.