— Дайте подумать. Я постараюсь изложить доступнее: итак, у нас есть точный рост детей, плюс особенности черепных повреждений — и мы получаем уравнение, решение которого подскажет нам рост нападавшего. — Он повернулся к Люциусу. — Что у нас получилось — где-то шесть футов и два дюйма? — Люциус кивнул, и Маркус продолжил: — Не знаю, насколько вам знакома антропометрия, то есть система Бертильона для классификации и идентификации…
— О, так вы ее изучали? — спросила Сара. — Мне давно хотелось познакомиться с такими людьми.
— Вы знаете работы Бертильона, мисс Говард? — удивился Маркус.
Сара кивнула, но тут вмешался Крайцлер:
— Должен признаться, детектив-сержант, не знаю я. Слышал имя, но не более.
И вот так, расправляясь с черепашьим мясом, мы прошлись по достижениям Альфонса Бертильона, французского мизантропа и педанта, который в восьмидесятых годах совершил настоящую революцию в криминалистике — точнее, в той ее части, которая занималась уголовным опознанием. Работая скромным клерком, в чьи обязанности входило перебирать досье, собранные полицейским департаментом Парижа на известных преступников, он обнаружил, что если сверять четырнадцать параметров человеческого тела — не только рост, но и размер ступни, рук, носа, ушей и так далее, — шанс, что два человека будут иметь одинаковые параметры, окажется 286 миллионов к одному. Невзирая на чудовищное противодействие коллег и начальства, Бертильон начал заносить данные по всем известным преступникам в картотеку, попутно тренируя работавших с ним замерщиков и фотографов. И когда он благодаря этой информации разрешил несколько печально известных дел, перед которыми спасовали ведущие парижские детективы, к нему пришло мировое признание.
Система Бертильона быстро прижилась в Европе, чуть позже — в Лондоне, однако в Нью-Йорке ее стали использовать сравнительно недавно. Возглавляя Отдел расследований, Томас Бёрнс отвергал антропометрию с ее точными замерами и тщательно сделанными снимками как систему, требующую от его людей излишнего напряжения умственных сил, — гипотеза, пожалуй, верная, учитывая, что напрягать там было нечего. Более того: Бёрнс создал «Галерею негодяев» — комнату, набитую фотографиями всех известных злодеев Соединенных Штатов. Он ревностно относился к своему детищу и полагал его достаточным для опознания любого преступника, попадающего в руки правосудия. И, наконец, Бёрнс разработал собственные принципы детективного сыска и не потерпел бы конкуренции со стороны какого-то французишки. Но с отходом Бёрнса от дел антропометрия понемногу стала завоевывать все больше поклонников, и один из них оказался в этот вечер за нашим столом.
— Главный недостаток системы Бертильона, — говорил Маркус, — помимо того, что она требует квалифицированных замерщиков, сводится к тому, что система эта способна лишь сопоставить личность подозреваемого или приговоренного преступника с тем, что есть на него в картотеке, — под любыми именами.
Доев вазочку шербета «Эльсинор», Маркус уже было полез в карман за сигаретой, наивно полагая, что с ужином покончено. Однако его приятно удивил официант, поставивший перед ним блюдо с уткой-нырком и гарниром из мамалыги со смородиновым желе, а также бокал превосходного шамбертена.
— Прошу прошения, доктор, — смущенно начал Люциус, — но… это финал ужина или начало завтрака?
— Пока вы будете снабжать нас ценными сведениями, детектив-сержанты, еда будет поступать.
— Ну… в таком случае… — Маркус отправил в рот огромный кусок утки и закатил глаза. — Нам лучше не истощать интереса к себе. Как я уже говорил, система Бертильона не предоставляет физических улик преступления. Она не может поместить следователя на место его совершения. Но она способна существенно сократить список подозреваемых, могущих оказаться причастными к преступлению. Мы полагаем, что человек, убивший детей Цвейга, был ростом шесть футов два дюйма или около того. Даже в Нью-Йорке это сокращает список до весьма небольшого количества кандидатов. Это уже преимущество. А еще лучше то, что система приживается в новых городах, — так можно расширить поиски на всю страну, хоть до Европы, если пожелаем.
— А если человек ранее не привлекался к суду? — спросил Крайцлер.
— Тогда, как я уже говорил, — пожал плечами Маркус, — нам не повезет. — Крайцлер обескураженно глянул на него, но Маркус, насколько я заметил, смотрел исключительно в тарелку, гадая, действительно ли поток еды иссякнет, когда беседа зайдет в тупик. Затем детектив-сержант прочистил горло. — Увы, но это так, доктор, не повезет так же, как не везет Управлению с его нынешними методами. Хотя, конечно, я изучал и другие, которые в данном случае могут оказаться для нас полезными. — Люциус озабоченно взглянул на него.
— Маркус, — пробормотал он, — я по-прежнему неуверен, к тому же они пока не приняты…
Тот ответил так же тихо и быстро:
— Не приняты в суде. Но в расследовании могут иметь смысл. И мы с тобой это уже обсуждали.
— Джентльмены, — громко сказал Крайцлер. — Может, вы поделитесь вашим секретом?
Люциус нервно отхлебнул шамбертена.
— Это пока теория, доктор, и нигде в мире ее плоды не считаются судебной уликой, но… — Он посмотрел на Маркуса, будто взвешивая, лишил его брат своим выпадом десерта или нет. — Ну ладно, ладно. Продолжай ты.
— Это называется дактилоскопия, — тоном заговорщика произнес Маркус.
— О, вы имеете в виду отпечатки пальцев? — спросил я.
— Именно, — ответил Маркус. — Таков общеупотребительный термин.
— Но, — вмешалась Сара, — я не хочу обидеть вас, детектив-сержант, однако дактилоскопию отвергли все полицейские департаменты мира. Научно ее выводы пока недоказуемы и с ее помощью не раскрыли еще ни одного дела.
— Не вижу в этом ничего обидного, мисс Говард, — ответил Маркус, — и, надеюсь, вы в свою очередь тоже не обидитесь, если я скажу, что вы заблуждаетесь. Наука ее подтверждает и несколько дел благодаря этой методике уже были успешно расследованы — хотя и не в той части света, о которой вы наслышаны.
— Мур, — перебил его Крайцлер, довольно резко обратившись ко мне, — я теперь понимаю, каково бывает вам порой в моем обществе. Дамы и господа, я опять совершенно потерял нить разговора.
Сара принялась объяснять Ласло, о чем идет речь, но после его остроты я не мог удержаться и отыгрался на славу. Дактилоскопия или снятие отпечатков пальцев (я старался объяснять по возможности максимально снисходительным тоном) уже не один десяток лет обсуждалась в качестве универсального метода опознания любых человеческих особей, в том числе — преступников. Исходная научная предпосылка заключалась в том, что отпечатки пальцев с возрастом человека не меняются. Однако множество антропологов и врачей упорно отказывались принять сей факт, несмотря на все возрастающее количество подтверждений и успешных практических демонстраций. К примеру, в Аргентине — той части света, о которой, по мнению Маркуса Айзексона, в Америке и Европе понятие самое приблизительное — снятие отпечатков пальцев было даже официально проверено в деле, когда провинциальный полицейский офицер по фамилии Вучетич в Буэнос-Айресе воспользовался этим методом, расследуя зверское убийство двух маленьких детей тяжелым тупым предметом.
— И таким образом, — сказал Крайцлер, когда на пороге кабинета вновь выросли наши официанты с petits aspics de foie gras в руках, — я так понимаю, это серьезный отход от системы Бертильона.
— Не совсем, — ответил Маркус. — Они все еще борются друг с другом. Хотя надежность отпечатков пальцев наглядно продемонстрирована, методу многие сопротивляются.
— И следует запомнить важнейшую вещь, — добавила Сара: как приятно видеть, что теперь она читает лекцию Крайцлеру! — Отпечатки пальцев могут точно указать на того, кто побывал на месте преступления. Это идеально подходит для нашего… — Она осеклась и сразу же сникла. — У этого есть будущее.
— И каким образом получаются эти отпечатки? — спросил Крайцлер.
— Существует три основных метода, — ответил Маркус. — Во-первых, видимые отпечатки, которые могут быть оставлены рукой, испачканной в краске, крови, чернилах или в чем-нибудь еще, на какой-либо поверхности. Далее следуют пластические, оставляемые человеком на оконной замазке, глине, мокрой штукатурке и так далее. И, наконец, самые трудные — латентные, то есть скрытые отпечатки. Если вы, доктор, возьмете в руку вот этот бокал, ваши пальцы оставят на нем след пота и жира, выделяемого телом. И если я подозреваю, что вы касались этого бокала… — Маркус достал из кармана два маленьких флакона: в одном находился сероватый порошок, во втором — некая черная субстанция, также порошкообразная. — Я посыпаю поверхность, которой вы касались, алюминиевой пудрой, — он потряс флаконом с серым порошком, — либо угольной пылью, — и в качестве иллюстрации он поднял черный флакон. — Выбор зависит от цвета поверхности. Белое применяется на темных объектах, черное — на светлых. Для бокала подойдет и то, и другое. Пудра прекрасно впитывается потом и жировыми выделениями и являет нам великолепные четкие отпечатки.
— Поразительно, — произнес Крайцлер. — Но почему же тогда, если было официально доказано, что человеческие отпечатки не совпадают между собой и не меняются с возрастом, эта методика не может служить официальной уликой в суде?
— Люди не любят перемен, даже если это перемены прогрессивные. — Маркус отложил флаконы и улыбнулся. — Но, я уверен, вам это известно, доктор Крайцлер.
Крайцлер кивнул и, отодвинув тарелку, выпрямился на стуле.
— Я вам очень признателен за крайне познавательную беседу, — сказал он, — однако чувствую, детектив-сержант, что в ней имеется двойное дно.
Маркус вновь повернулся к брату, но тот лишь покорно пожал плечами. После чего Маркус полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда какой-то плоский предмет.
— Есть шансы, — начал он, — что и сейчас коронер ни за что не обратит внимание на подобную вещь, а три года назад — и подавно. — И он уронил на стол маленькую фотографию, над которой немедленно склонились наши головы. Это был снимок нескольких белых предметов, видимо — костей, как я догадался мгновением спустя. Но более ничего об этом снимке я сказать не мог.