— Да, я знала ее. О, мое лицо… Прошу вас, уходите.
— Нет, ты не понимаешь. Я пытаюсь найти его… то есть ее — убийцу.
Мальчик грустно посмотрел на меня.
— Вы фараон?
— Нет, репортер.
— Репортер? — Он посмотрел в пол, еще раз попытался вытереть слезы и вдруг суховато хмыкнул. — Ну, в таком случае у меня для вас есть чертовски занимательная история. — С потерянным видом он уставился в окно. — Кого бы они там ни нашли на мосту, вряд ли это была Глория.
— Не Глория? — От жары мне захотелось пить и я снова отхлебнул пива. — Почему ты так думаешь?
— Потому что Глория не выходила из этой комнаты.
— Не выходила… — Тут до меня дошло, что я слишком долго «держусь на ногах» и теперь не поспеваю за ходом его мысли. — Ты о чем?
— Я вам скажу, о чем я. Той ночью я была в коридоре, снаружи, с клиентом. Я видела, как Глория сюда зашла. Одна. Я провела снаружи почти целый час, а ее дверь ни разу не открылась. Я думала, она спит. Клиент ушел, купив мне выпивки, — полную цену за Салли ему платить не хотелось. А Салли — это я. Салли дорогая, а он не рассчитал своих возможностей. Так что я простояла снаружи еще добрых полчаса, дожидаясь следующего. Работать в зале не хотелось. А потом одна девочка прибегает и кричит: фараоны сказали ей, что нашли Глорию мертвой в центре. Я сразу же сюда, но тут ее действительно не было. И при этом она не выходила из комнаты.
— Так… — Я изо всех сил попробовал собраться с мыслями. — Значит, окно.
На пути к нему я споткнулся — похоже, мне и впрямь не мешало бы выспаться. Окно тяжко заскрипело, открываясь, я высунул голову наружу, но свежий воздух все равно был каким-то несвежим.
— Окно? — услышал я голос Салли. — Как? Улетела, что ли? Здесь высоко, а у Глории не было ни лестницы, ни веревки, ничего. И потом, я спрашивала у девочки, работавшей у переулка, и она Глорию не видела.
Стена под окном действительно оказалась отвесной — вряд ли это был подходящий путь бегства. А до крыши оставалось еще два этажа сплошной кирпичной стены, даже зацепиться не за что — никаких пожарных лестниц. Я влез назад, закрыв за собой окно.
— Тогда… — сказал я, — тогда…
Тут меня качнуло и я упал на кровать. Салли взвизгнула, затем взвизгнула опять, не сводя глаз с дверного проема. С трудом проследив за ее взглядом, я обнаружил там Эллисона, Бритву Райли и еще пару любимчиков Вышибалы. Райли достал свое лезвие и медленно водил им по раскрытой ладони. Несмотря на мутящийся рассудок, до меня все же дошло, что эти ублюдки подсыпали в мое пиво хлораль. И слишком много.
— А я ведь просил тебя, Мур, не болтай ни с кем, — обратился ко мне Эллисон и повернулся к юношам: — Ну что, девочки? А он симпатичный, правда? Кто хочет поразвлечься с репортером?
Двое молодых накрашенных мужчин прыгнули на кровать и стали срывать с меня одежду. Я успел лишь приподняться на локтях, когда ко мне подскочил Райли и врезал мне по челюсти. Падая, я услышал, как певец внизу затянул: «Ты сделал меня тем, чем я в итоге стала, надеюсь, ты дово-о-о-о…» — но тут двое надо мной сцепились друг с другом за мой бумажник и штаны, а Райли принялся связывать мне руки.
Сознание мое быстро улетало, но прежде, чем расстаться с ним, я вроде бы разглядел, как в комнату лютым волчонком ворвался Стиви Таггерт. Он размахивал перед собой длинной палкой, утыканной ржавыми гвоздями…
Глава 12
Мой наркотический бред наводняли дикие создания — наполовину люди, наполовину животные: они носились в воздухе и сползали по высокой каменной стене, с коей я взирал на них в отчаянии, не в силах спуститься на землю. В какой-то момент первобытный ландшафт вокруг стены раскололо землетрясение, заговорившее со мной голосом Крайцлера, после чего созданий в моем бреду на порядок прибавилось, а желание оказаться внизу стало отчаянно навязчивым. Сознание, наконец обволокшее меня, принесло мало облегчения, ибо я понятия не имел, где нахожусь. Голова была замечательно ясной, из чего следовал вывод, что я проспал немало часов; но просторная светлая комната вокруг была мне совершенно незнакома. Тут и там в ней размещались и канцелярские столы, и прекрасная итальянская мебель, и сам по себе этот абсурдный покой мог идеально подходить для очередного бредового сна. Арочные окна в стиле готического Возрождения придавали апартаментам вид отчасти монастырский, хотя обширность пространства при этом наводила на мысль скорее о бродвейской потогонной мастерской. Мне просто не терпелось осмотреть это место внимательнее, и я попробовал подняться, но чуть не рухнул в обморок. Звать на помощь было некого, так что мне оставалось лишь изучать странное помещение, лежа на спине. Лежал я на каком-то диване — скорее всего, начала века. Его зеленая с серебром обивка гармонировала с несколькими стульями, софой и широким креслом неподалеку. На инкрустированном обеденном столе красного дерева красовался серебряный канделябр, рядом стояла ремингтоновская печатная машинка. Эту нарочитую эклектику дополняли украшения на стенах: напротив моего дивана масляный пейзаж Флоренции в роскошно-богатой раме соседствовал с невменяемых размеров картой Манхэттена, украшенной несколькими булавками. На другой стене висела большая грифельная доска, девственно чистая, а перед этим пятном тьмы возвышался самый солидный из пяти конторских столов, которые вместе образовывали своеобразное кольцо по периметру комнаты. С потолка свисали огромные вентиляторы, а пол в центре устилали два дорогих персидских ковра со сложными узорами.
Ни один здравый человек жить здесь просто бы не смог, да и конторой эта комната не была. Галлюцинации, решил было я — но затем глянул в окно рядом и прямо перед собой увидел две знакомые достопримечательности: элегантную мансардную крышу универсального магазина «Маккрири» с литыми оконными переплетами, а левее — похожую крышу отеля «Сент-Денис». Насколько я помнил, оба здания стояли друг напротив друга на 11-й улице к западу от Бродвея.
— Значит, я… где-то через дорогу, — пробормотал я, и тут моих ушей достигли звуки снаружи: ритмичный перестук конских копыт, визг металлических колес трамваев по рельсам. Вдруг ударили в колокол. Насколько мне позволяло состояние, я поспешно перевернулся на левый бок и в другом окне увидел шпиль церкви Милости Господней на 10-й улице — так близко, что можно дотянуться рукой.
Наконец, я услышал человеческие голоса и, собрав волю в кулак, сел на диване. В голове роились вопросы, но вид дюжины незнакомых работяг, ввалившихся в покои, поверг меня в молчание. Они вкатили на полозьях новый предмет обстановки — покрытый затейливым орнаментом огромный бильярдный стол, а за ним — кабинетный рояль. Грузчики пыхтели и проклинали друг друга на чем свет стоял, но тут один заметил, что я сижу.
— Эй! — воскликнул он радостно. — Да вы только гляньте сюда — мистер Мур проснулся! Как вы, мистер Мур?
Остальные рабочие заулыбались, а кое-кто начал стягивать кепки — на мой ответ они явно не рассчитывали. Говорить оказалось куда сложнее, чем мне представлялось вначале, так что я смог лишь выдавить нечто вроде:
— Где я? Кто вы?
— Придурки мы, вот кто, — ответил тот же грузчик. — Кто ж на крыше лифта с бильярдом ездит — но по-другому его сюда не поднять. Вот такие кунштюки. Но док платит — стало быть, надо вертеться.
— Крайцлер? — вымучил я следующий вопрос.
— А то, — ответил грузчик.
Тут в желудке у меня что-то шевельнулось.
— Есть хочу, — сказал я.
— Неудивительно, — из дальнего угла огромной комнаты отозвался женский голос. — Нормальное желание после двух ночей и одного дня без еды, Джон. — Откуда-то из тени выплыла Сара в простом темно-синем платье, не стеснявшем ее движений. В руках она несла поднос с дымящейся супницей. — Попробуй, здесь немного бульона с булочкой. Скорее окрепнешь.
— Сара! — слабо вскрикнул я, когда она присела на мой диван и подвинула мне свою ношу. — Где я?
Но она ничего не успела ответить: рабочие, увидавшие, как она подсаживается ко мне, стали перешептываться и пересмеиваться. Не глядя в их сторону, Сара тихо сказала мне:
— Мистер Джонас и его люди не подозревают, для чего мы здесь. Им известно, что я не служанка, и они полагают, будто я здесь что-то вроде общей любовницы. — И она принялась по ложечке вливать в меня восхитительно соленый куриный бульон. — Поразительно, что все они при этом женаты…
Я прервал свое довольное хлюпанье и умудрился спросить:
— Сара, но все-таки — где мы?
— Дома, Джон, дома. По крайней мере, это станет нашим домом, пока будет идти расследование.
— Рядом с церковью Милости Господней и напротив «Маккрири» — что же это за дом?
— Наша штаб-квартира, — произнесла она с немалым удовольствием. Затем чело ее омрачилось. — И, кстати, мне нужно срочно вернуться на Малберри и доложить обо всем Теодору. Он волновался насчет телефонной линии — ее как раз только что провели. — Она крикнула в глубину комнаты: — Сайрус? Ты не поможешь мистеру Муру?
Тот не замедлил к нам присоединиться. Рукава его бело-голубой полосатой рубашки были закатаны, а мощный торс перечерчен подтяжками. Он посмотрел на меня скорее озабоченно, нежели сочувственно, явно не в восторге от задачи кормить меня с ложечки.
— Все в порядке, — сказал я, забирая у Сары прибор. — Мне уже лучше, я сам. Но ты так и не сказала…
— Сайрус все знает. — Она подхватила свое скромное пальто, висевшее на изящной дубовой вешалке у двери. — А я уже опаздываю. Обязательно доешь бульон, Джон. Мистер Джонас?.. — Она скрылась за дверью. — Мне нужен лифт!..
Видя что я и в самом деле способен себя накормить, Сайрус заметно расслабился и, подвинув к дивану изящный серебряно-зеленый стул с прямой спинкой, уселся рядом.
— Выглядите намного лучше, сэр, — сказал он.
— Я жив, — ответил я. — И более того — я по-прежнему в Нью-Йорке. Я почти был уверен, что приду в себя где-нибудь в Южной Америке или на пиратском судне. Скажи мне, Сайрус, последнее, что я запомнил — это и правда был Стиви? Он действительно…