Мы с Маркусом обменялись недоуменными взглядами. Это заявление совершенно не совпадало с шаблоном, по которому убийца отбирал жертв. Когда мы шли вслед за Энн по грязному коридору вдоль перегородок. Маркус, озадаченный этой явной несообразностью, сначала кивнул, а затем пробормотал мне:
— А как бы вы повели себя с ребенком, проданным в рабство? Давайте посмотрим, что скажут остальные дево… то есть мальчики, черт меня подери. — Он раздраженно потряс головой. — Проклятье, они и меня заставили.
Остальные мальчики, работавшие в «Золотом Правиле», не сообщили ничего такого, что противоречило бы их мадам. Стоя в узком коридоре и опрашивая по одному свыше дюжины раскрашенных подростков, по очереди выходивших из своих «номеров» (и принужденные все это время слушать непристойные похрюкивания, стенания и уверения в низменных страстях, доносившиеся оттуда), мы с Маркусом раз за разом получали портрет Али ибн-Гази, лишенный каких-либо яростных или же буйных черт. Это заставляло задуматься, но размышлять нам было некогда: последние лучи солнца уже гасли, а нам следовало осмотреть здание снаружи. Когда бывшую комнату Али, выходившую в переулок на задворках, для нас освободили двое вороватого вида субъектов и изможденный мальчик, мы сразу нырнули в ее влажное тепло, напитанное запахом пота, чтобы проверить гипотезу Маркуса о том, как перемещается убийца.
Здесь мы наконец обнаружили то, что искали: грязное оконце, которое можно открыть, а над ним до самой крыши — четыре этажа глухой кирпичной стены. Нам следовало осмотреть ее, пока солнце не зашло окончательно. Выходя из крохотных апартаментов, я, тем не менее, помедлил, чтобы уточнить у неангажированного в тот момент отрока в соседнем «номере», когда Али покинул заведение в ночь своей смерти. Отрок нахмурился, озадаченно уставившись в дешевую плитку полуразложившегося зеркала.
— Будь я проклят, вот так штука! — ответил он пропитым голосом, как-то не вязавшимся с юными устами. — Кабы не спросили, и не вспомнила бы. Я вообще не помню, чтоб она куда-то ходила. — Он отвел руку с зеркальцем подальше, не прерывая своего занятия. — Но я, возможно, была занята. В выходные тут всегда битком. Должно быть, ее заметили другие девочки.
Но тот же вопрос, заданный по пути к выходу еще паре накрашенных лиц, остался без ответа. Становилось очевидно, что Али покинул дом терпимости через окно своей комнаты и был спущен вниз по задней стене здания. Мы с Маркусом выбежали наружу, заскочили в парадное и через крохотный вестибюль достигли облюбованной крысами непроглядно темной лестницы, с которой заляпанная гудроном дверь вела на крышу. Спешка диктовалась не только умирающим закатом: мы оба знали, что идем по следу убийцы гораздо точнее, нежели когда-либо прежде. Нас переполняли ужас и восторг.
Крыша походила на прочие крыши Нью-Йорка: там и сям торчали дымоходы, белели пятна птичьего помета, громоздились строительные времянки, а пустые бутылки и окурки говорили, что место это посещается людьми. (Промозглая весна еще не полностью вступила в свои права, и следов постоянного проживания — стульев, столов, гамаков, которые в изобилии явятся летом, — мы не увидели). Маркус, будто охотничий пес, немедленно устремился к покатому краю и, невзирая на высоту, заглянул в переулок под ногами. Затем снял пальто, расстелил его и улегся, свесив голову за край. Лицо его сразу же озарила широкая улыбка.
— Те же отметины, — сказал он, не поворачиваясь. — Все совпадает. А тут… — Он прищурился и взял что-то с ничем не примечательного пятна гудрона. — Веревочные волокна, — объяснил он. — Судя по всему, он закрепил трос вон на том дымоходе. — Проследив за направлением его пальца, я обернулся к приземистой кирпичной трубе ближе к фронтону здания. — Веревка длинная. Плюс остальное снаряжение. Ему бы потребовалась сумка. Когда будем опрашивать публику, надо будет не забыть.
Глядя на совершенно одинаковые крыши квартала, я заметил:
— Вот только он наверняка пришел сюда не по этой лестнице. Он гораздо умнее.
— И знает, как перемещаться по крышам, — подхватил Маркус, поднимаясь на ноги и отряхивая пальто, в карман которого он сунул найденные волокна. — Я полагаю, теперь мы можем смело утверждать: на крышах он провел немало времени. Вероятно, он на них работает. — Я кивнул:
— И в таком случае для него не составило труда прикинуть, какой дом в квартале безлюднее, и подняться на крышу по его лестнице.
— Или пренебречь лестницами как таковыми, — добавил Маркус. — Не забывайте, было уже довольно поздно: он мог подняться прямо по стене, и никто бы его не заметил.
Я посмотрел на запад и увидел, что зеркальная гладь Гудзона из кроваво-красной быстро становится угольно черной. В почти полной темноте я два раза повернулся кругом, рассматривая окрестности в новом свете.
— Контроль, — пробормотал я. Маркус понял меня сразу.
— Да, — подтвердил он. — Здесь, наверху — его мир. Какие бы умственные отклонения ни прозревал в телах его жертв доктор Крайцлер, здесь все иначе. На этих крышах он действует уверенно.
Я вздохнул и вздрогнул от порыва речного бриза.
— Уверенней самого дьявола, — пробормотал я и с изумлением услышал ответ:
— Не дьявола, сэр, — произнес тонкий испуганный голосок откуда-то из тьмы возле двери на лестницу. — Святого.
Глава 18
— Кто здесь? — резко спросил Маркус, осторожно двинувшись на голос. — А ну выходи, не то я привлеку тебя за противодействие полицейскому следствию!
— Нет, прошу вас! — ответил голос. Из-за двери выступил один из накрашенных юнцов «Золотого Правила» — только я не припоминал, чтобы мы заметили его внизу. Грим его был размазан, а сам он кутался в одеяло. — Я просто хотел помочь, — жалобно произнес он, нервно моргая огромными карими глазами.
Сердце у меня оборвалось — я понял, что мальчику от силы лет десять.
Схватив Маркуса за руку и буквально дернув его назад, я поспешил навстречу ребенку.
— Все в порядке, мы догадались, чего ты хотел, — быстро сказал я. — Давай, выходи. — Даже в мутном свете, омывавшем крышу, я смог разглядеть, что и лицо мальчишки, и одеяло перепачканы сажей и гудроном. — Ты всю ночь здесь провел? — спросил я.
Малец кивнул.
— С тех самых пор, как они нам сказали… — Он не выдержал и всхлипнул. — Так не должно было случиться!
— Как? — вырвалось у меня. — Что не должно было случиться? Убийство?
От этого слова мальчик прижал ручки к ушам, затряс головой и запричитал:
— Он должен был быть добрым, так сказала Фатима, все казалось так правильно, так хорошо, правильно…
Я подошел к нему, положил ему руку на плечо и подвел к невысокому бортику, отделявшему нашу крышу от соседней.
— Все хорошо, — продолжал я успокаивать его, — все в порядке, видишь — уже ничего плохого случиться не может, верно?
— Но он вернется! — взвизгнул мальчик.
— Кто?
— Он! Святой Фатимы, который должен был забрать ее с собой! — Мы с Маркусом переглянулись. Он.
— Слушай, — тихо сказал я безутешному ребенку. — Давай начнем с того, что ты скажешь мне, как тебя зовут, хорошо?
— Хорошо, — шмыгнул носом мальчик. — Внизу меня…
— И давай сразу с тобой забудем, как тебя называли внизу. Хотя бы на минутку, давай? — Я осторожно потрепал его по плечу. — Как тебя звали в детстве?
Мальчик запнулся и умолк, с подозрением глядя на нас своими огромными глазами. Должен признаться, я чувствовал себя неловко: в голову мне пришло только одно — достать носовой платок и стереть с его лица весь грим. Но на мальчика это подействовало.
— Джозеф, — пробормотал он.
— Ну, Джозеф, — сказал я жизнерадостно, — меня зовут мистер Мур. А этот человек — детектив-сержант Айзексон. Теперь давай ты нам расскажешь все про этого твоего святого.
— Только это не мой святой, — быстро ответил Джозеф, — а Фатимы.
— Ты имеешь в виду Али иби-Гази? — Мальчуган торопливо закивал.
— Она… он… Фатима рассказал мне про него где-то пару недель назад. Сказал, что нашел святого. И не деревянного, как в церкви, а настоящего, живого святого, доброго, и тот пообещал, что скоро заберет его отсюда, от Виски-Энн к себе. Жить вместе.
— Понятно. А ты, я смотрю, неплохо знал Али, верно?.. — Он еще раз кивнул.
— Он был моим лучшим другом во всем клубе. И все остальные девочки очень любили ее… его, но мы… у нас была совсем другая дружба.
К этому моменту я успел полностью избавить его лицо от косметики, без которой Джозеф оказался вполне мужественным и симпатичным молодым человеком.
— Похоже, Али ладил в этой дыре со всем и каждым, — заметил я. — В том числе и с клиентами.
— С чего вы взяли? — с пугающей скоростью затараторил Джозеф. — Да Фатима всей душой ненавидел и это место, и эту работу. Только он всегда перед Виски-Энн делал вид, что ему нравится, потому что к отцу возвращаться не хотел. А сам терпеть этого не мог, и с клиентом наедине иногда позволял себе… Ну, в общем, очень злой был. Только некоторым… — Мальчик отвернулся — было ясно, что он сбит с толку.
— Продолжай, Джозеф, — сказал Маркус. — Все хороню.
— Ну… — Джозеф посмотрел сначала на меня, потом на Маркуса. — Некоторые клиенты — им, в общем, нравится, когда тебе это не нравится. — Он потупил взор и принялся сосредоточенно разглядывать крышу под ногами. — Некоторые даже приплачивают за это. Виски-Энн думала, что Фатима притворяется, чтобы урвать побольше. Но она… он и правда их всех ненавидел.
Меня резко ударило под дых смесью физического отвращения и глубокого сочувствия; судя по лицу Маркуса, он ощутил то же самое. Однако мы получили ответ на свой вопрос.
— Ну вот, — прошептал мне Маркус. — Скрытые, но неподдельные — обида и сопротивление. — И следом, уже громко — Джозефу: — А никто из посетителей ни разу на Фатиму не рассердился?
— Один раз или два, — ответил мальчик. — Но большинству нравилось, я вам уже сказал.
Беседа повисла, однако тишину разорвал резкий гудок поезда надземки с 3-й улицы и разом вернул меня к делу.