— Учитывая правовую обстановку в столице, — быстро сказал он, — вряд ли это единственный случай.
— Вы просто гений недомолвок, детектив-сержант, — ответил Крайцлер. — Таких дел в столице каждый год по несколько штук!
Сару к ним привлекла суета:
— Люциус? Что вас так поразило?
— Штемпель! — Люциус встряхнул письмом. — В законах Вашингтона есть одна маленькая, но неприятная поправка о душевных болезнях и принудительном лечении. Если пациент не был официально признан умалишенным в округе Колумбия, но заключен в вашингтонское учреждение, он может претендовать на судебный приказ о защите неприкосновенности личности от произвольного ареста. И существует почти стопроцентная вероятность, что его выпустят.
— А почему она неприятная? — спросил я.
— Потому что, — ответил Люциус, пока Крайцлер пытался дозвониться до Вашингтона, — в этот город, а особенно в госпиталь Сент-Элизабет каждый год ссылают огромное количество душевнобольных со всех концов страны.
— Вот как? — подал голос Маркус. — И почему именно туда? Люциус сделал глубокий вдох — теперь стало заметно, насколько он сам взволнован.
— Потому что Сент-Элизабет — официальный госпиталь для солдат и матросов армии Соединенных Штатов, признанных негодными к несению службы. Негодными по состоянию психического здоровья.
Все это время мы все — Сара, Маркус и я — медленно смыкали кольцо вокруг Люциуса и Крайцлера, но при этих словах хищно ринулись вперед.
— Мы не заметили сразу, — объяснял Люциус, пятясь по мере нашего приближения, — потому что в письме нет ни слова о прошлом этого человека. Только описание внешности и симптомы болезни — мания преследования и навязчивая жестокость. Но если он действительно был на военной службе и в результате оказался в Сент-Элизабет, у нас есть шанс… малюсенький, но все же реальный шанс, что это может оказаться… — Люциус запнулся, но все же решился произнести последнее слово: — …он.
Гипотеза казалась правдоподобной, однако наши надежды в зародыше пресек телефонный звонок Крайцлера. Ему пришлось довольно долго прождать на линии, но в итоге он все же дозвонился до управляющего Сент-Элизабет, и тот к запросу Ласло отнесся с крайним презрением. Надо полагать, он был наслышан о нашем друге и испытывал к нему те же чувства, что и большинство его коллег. Крайцлер в свою очередь поинтересовался, не найдется ли в числе персонала госпиталя кого-нибудь еще, кто согласится помочь ему с этим делом, на что управляющий сказал, что персонал и так перегружен работой и уже оказал доктору «чрезмерную» помощь. А если Крайцлер желает лично рыться в архивах, то может, черт возьми, лично приехать в Вашингтон и копаться там сколько душе угодно.
Но Крайцлер просто не мог вот так все бросить и сломя голову мчаться в столицу. Да и никто из нас не мог этого себе позволить — до Пятидесятницы оставалась пара дней. Пришлось поставить поездку в Вашингтон во главу списка дел, необходимых к исполнению после нашего всенощного дежурства, обуздать ажитацию и сосредоточиться на неотложном. Учитывая плачевный результат предыдущей операции «Вознесение», я не мог не опасаться, что сосредоточенности этой достичь будет трудновато.
Как бы там ни было, когда наступило воскресенье Пятидесятницы (а праздновалось нисхождение Святого Духа на апостолов), мы заняли свои полуночные гнезда в ожидании убийцы. Не знаю, какие настроения царили на трех других крышах, но нас со Стиви, расположившихся над «Горкой», чуть ли не сразу принялась терзать смертельная скука. Из-за воскресенья с Бликер-стрит до нас доносилось крайне мало шумов, а редкие рев и шипение составов надземки на Шестой авеню из монотонных стали прямо-таки убаюкивающими. Довольно скоро моим основным занятием стали отчаянные попытки не уснуть.
Примерно в половине первого я посмотрел на Стиви и увидел, что он раскладывает перед собой на гудроне колоду карт по тринадцати аккуратным кучкам.
— Солитер? — прошептал я.
— Еврейский фараон, — ответил Стиви, назвав именем, принятым в преступном мире, разновидность штоса — крайне сомнительного и запутанного способа «доить лохов», который мне так и не удалось постичь. Чувствуя, что настало время исправить этот недочет в моем игорном образовании, я подсел к Стиви, и бо́льшую часть следующего часа он полушепотом пытался растолковать мне смысл этой игры. В итоге я так ничего и не понял, а к скуке добавилось разочарование собственной тупостью. Я встал и посмотрел на город, раскинувшийся перед нами.
— Все это бессмысленно, — тихо произнес я. — Он никогда не покажется. — Я повернулся и посмотрел через Корнелиа-стрит. — Интересно, чем занимаются сейчас остальные?
Здание, приютившее в себе «Черно-Бурое», где сейчас дежурили Люциус и Сайрус, находилось сразу через дорогу, и, присмотревшись, я даже разглядел лысеющую макушку детектив-сержанта, поблескивавшую в лунном свете над карнизом. Я хмыкнул и толкнул Стиви в бок.
— Ему надо было шляпу надеть, — засмеялся Стиви. — Если нам отсюда видно, что говорить об остальных?
— Ты прав, — ответил я. Тем временем сияющая лысина переместилась к другому краю крыши и окончательно растворилась во тьме. Я остался в недоумении. — Слушай, а ведь Люциус как будто немного подрос с начала расследования, тебе не кажется?
— Наверное, стоит на парапете, — ответил Стиви и уткнулся в свои карты.
С таких невинных бесед всегда начинаются крупные неприятности. Прошло еще четверть часа, и со стороны Корнелиа-стрит послышались пронзительные вопли, в которых я без труда узнал голос Люциуса. Когда же я посмотрел туда, лицо нашего детектив-сержанта было так искажено страхом и тревогой, что я, не медля ни секунды, сгреб Стиви за шкирку и устремился к лестнице. Сомнений здесь быть не могло даже для моего усталого мозга — мы только что впервые столкнулись с убийцей.
Глава 26
Оказавшись на мостовой, мы со Стиви отправили наш отряд «арапчат» на поиски Крайцлера, Сары и Маркуса, а сами устремились вдоль Корнелиа-стрит к «Черно-Бурому». Прямо к парадному входу, где сразу напоролись на хозяина, Фрэнка Стивенсона, которого на улицу из печально известного борделя тоже выманили истошные вопли Люциуса. Как и большинство людей своей профессии, Стивенсон у себя в найме имел горы мускулов, и кое-кто из его громил сейчас мрачно загораживал вход. У меня не было настроения играть с ними в обычный обмен угрозами, поэтому я сразу объявил, что мы из полиции, на крыше тоже полицейский, а вскоре здесь будет сам президент Совета уполномоченных Полицейского управления Нью-Йорка. Этой литании хватило, чтобы Стивенсон с ребятками посторонились, и уже через несколько секунд мы со Стиви оказались на крыше. Люциус сидел на корточках у тела Сайруса, получившего жуткий удар по голове. У затылка уже успела натечь лужица крови, полузакрытые глаза жутко закатились, а изо рта доносился лишь натужный хрии. Сама предусмотрительность, Люциус захватил с собой бинты и теперь бережно перевязывал ими голову Сайруса, в надежде хоть как-то стабилизировать явное сотрясение мозга.
— Это я виноват, — сказал Люциус, не успели мы со Стиви и рта раскрыть. Он не отрывался от перевязки, но в голосе его звучало раскаяние. — Меня клонило в сон и я решил сбегать вниз поискать кофе. Но я забыл, что сегодня воскресенье, и поиски заняли немного больше времени, чем я предполагал. Меня не было больше четверти часа…
— Четверти часа? — переспросил я на бегу, устремившись к другому краю крыши. — Ему хватило всего пятнадцати минут? — Я заглянул в темный переулок, но там не было ничего и никого.
— Не знаю, — безутешно ответил Люциус. — Посмотрим, что на это скажет Маркус.
Маркус и Сара появились буквально через несколько минут, следом — Крайцлер и Теодор. Задержавшись над Сайрусом ровно столько, чтобы проверить, жив ли он, Маркус извлек увеличительное стекло и небольшой фонарь и принялся исследовать поверхность крыши. Объяснив, что для хорошего скалолаза четверти часа должно хватить, чтобы спуститься с крыши и снова забраться наверх, Маркус продолжал поиски, пока не обнаружил волокна веревки, которые могли служить доказательством появления убийцы, но могли и не служить. Единственный способ удостовериться — это спросить у Фрэнка Стивенсона, не пропал ли кто-нибудь из его «работников»? Захватив Теодора для подкрепления, Маркус направился вниз, а мы остались с Сайрусом, возле которого уже трудились Люциус и Крайцлер. Ласло отправил Стиви распорядиться, чтобы «арапчата» пригнали из ближайшей больницы Сент-Винсент карету «неотложки», хотя оставалось смутным, можно ли перемешать куда-то человека в таком состоянии. Приведя Сайруса в чувство с помощью нюхательной соли, Крайцлер убедился, что Сайрус чувствует конечности и шевелит ими, а потому рейс по ухабистой Седьмой авеню ему не повредит.
Забота Крайцлера о состоянии Сайруса была значительна, однако перед тем, как последний вновь провалился в полубессознательность, Крайцлер вновь сунул ему под нос пузырек с солью и настоятельно спросил, не заметил ли он, кто его ударил. Сайрус только помотал головой и жалобно замычал, на что Люциус сказал, что дальше допрашивать его бессмысленно: судя по ране, его ударили сзади и он даже не сообразил, что произошло.
Карета из больницы Сент-Винсент прибыла лишь через полчаса, а за это время мы успели выяснить, что в выделенной ему комнате нет одного из мальчиков Стивенсона — четырнадцатилетнего подростка Эрнста Ломанна. Детали уже были нам прискорбно знакомы: пропавший прибыл в страну недавно из Германии, никто не видел, чтобы он выходил из здания, а окно его комнаты открывалось в переулок за домом. По словам Стивенсона, мальчик попросил позволения занять именно эту комнату именно в этот вечер, так что, по всему вероятию, убийца планировал свои действия вместе с ничего не подозревавшей жертвой заранее, хотя сказать, за сколько дней или часов, не представлялось возможным. До того как Маркус отправился допрашивать хозяина, я успел ему сообщить, что в «Черно-Буром» вообще-то не принято предоставлять клиентам мальчиков, переодетых в женское платье, и тот не преминул поинтересоваться у Стивенсона. Выяснилось, что единственным таким мальчиком в борделе и был тот самый Эрнст Ломанн.