— «Порядок», — тем временем отвечал Крайцлер на вопрос Корригана, — есть понятие, подверженное интерпретациям, архиепископ. Что же касается вашей заинтересованности, мистер Морган, то если вы хотели поближе познакомиться с моей работой, существуют и способы куда легче похищения.
— Не сомневаюсь, — нервно ответил Морган. — Но поскольку вы уже здесь, доктор, я надеюсь, вы почтите меня ответом. Эти люди собрались затем, чтобы просить у меня содействия в прекращении вашего расследования. Мне бы хотелось выслушать мнения обеих сторон, а уже потом предпринимать какие-либо действия.
Крайцлер тяжело вздохнул, однако начал:
— Теория индивидуального психологического контекста, которую я разработал…
— Оголтелый детерминизм! — вспыхнул Комсток, не в силах сдержаться. — Мысль о том, что поведение каждого человека всецело подчиняется шаблонам, заложенным в детстве и юности, — это противоречит свободе и ответственности! Да, я заявляю, что это чуждо идеалам Америки!
По новому раздраженному взгляду Моргана рука епископа Поттера успокаивающе легла на плечо цензора, и он погрузился в недовольное молчание.
— Я никогда, — продолжал Крайцлер, не отрывая взгляда от Моргана, — не оспаривал той мысли, что человек должен отвечать за свои действия перед законом, за исключением случаев подлинных душевных заболеваний. И если вы проконсультируетесь с моими коллегами, мистер Морган, то обнаружите, что мое определение оного намного консервативнее, нежели у многих. Что же до понятия, которое мистер Комсток небрежно назвал свободой, у меня нет против него возражений в политическом или правовом смысле. Но психологические дебаты вокруг концепции свободы воли, боюсь, — гораздо сложнее.
— А что вы думаете об институте семьи, доктор? — жестко, однако без тени порицания спросил Морган. — Я слышал, многие достойные люди, включая здесь присутствующих, высказываются сейчас об этом с сильной тревогой.
Крайцлер пожал плечами, гася окурок.
— О семье как социальном институте я думаю крайне мало, мистер Морган. Мои исследования сосредоточены на множестве грехов, которые часто скрываются за структурой семьи. Я пытался выявлять эти грехи и устранять их воздействие на детей. И за это просить прощения не стану.
— Но зачем нужно вычленять для этого семьи в нашем обществе? — взвыл Комсток. — В мире так много мест, где преступления…
Морган внезапно поднялся из-за стола.
— Благодарю вас, джентльмены, — сказал он цензору и церковникам тоном, не терпящим возражений. — Инспектор Бёрнс проводит вас.
Комсток выглядел ошарашенно, однако Поттер и Корриган, судя по виду, неплохо знали манеры хозяина дома: они удалились из кабинета с завидной скоростью. Наедине с Морганом мне стало куда легче — то же можно было сказать и про моего друга. При всей безграничности и загадочности влияния, оказываемого Морганом на эту часть света (вспомнить хотя бы, что годом ранее он фактически в одиночку спас правительство от финансового краха), в его образованности и широте взглядов что-то успокаивало.
— Мистер Комсток, — произнес Морган, опускаясь в кресло, — богобоязненный человек, но с ним решительно невозможно разговаривать. Вот вы, доктор… Хотя из вашей речи я понял очень немногое, мне кажется, что вы тот человек, с которым можно вести дела. — Он разгладил сюртук, тронул усы и продолжил: — Настроения в городе изменчивы, джентльмены. Намного более изменчивы, я подозреваю, чем вам представляется.
Я понял, что настал момент проверить мои догадки.
— Вот почему здесь епископы, — сказал я. — В трущобах и гетто куда больше проблем, чем о том пишут в газетах. Намного больше. А их, надо полагать, волнуют деньги.
— Деньги? — растерянно повторил за мной Крайцлер. Я повернулся к нему.
— Они не прикрывают убийцу. Им вообще до него нет дела. Их пугает реакция иммигрантов. Корриган боится, что они разозлятся так, что начнут прислушиваться к Келли и его дружкам-социалистам, а потому перестанут ходить по воскресеньям в церкви и расставаться там со своими жалкими сбережениями. Грубо говоря, этот человек жутко боится, что он не успеет закончить свой чертов собор, не говоря уже о прочих святых начинаниях, которые он уже наверняка себе напланировал.
— А Поттер? — спросил Крайцлер. — Вы же, помнится, сами говорили, что у епископальной церкви немного приверженцев в этой среде.
— Говорил, — ответил я, улыбнувшись краем рта. — Немного. Но у этих заблудших душ есть кое-что ценнее, и я последний осел, что забыл об этом. Возможно, мистер Морган поведает нам, — я повернулся к огромному столу и обнаружил, что Морган пристально смотрит на меня, — кому на самом деле принадлежат почти все трущобы в Нью-Йорке?
Крайцлер резко выдохнул.
— Понимаю. Епископальной церкви.
— В церковной деятельности нет ничего незаконного, — быстро сказал Морган.
— Еще бы, — ответил я. — Но им придется туго, если жители этих трущоб вдруг восстанут и потребуют лучшего жилья, разве нет, мистер Морган?
Финансист молча посмотрел в сторону.
— Но я все еще не понимаю, — озадаченно произнес Крайцлер. — Если Корриган и Поттер так боятся последствий этих преступлений, почему они препятствуют раскрытию дела?
— Нам сообщили, что это дело невозможно раскрыть, — ответил Морган.
— Но зачем мешать попытке его раскрыть? — настойчиво спросил Крайцлер.
— Потому, джентльмены, — раздался тихий голос у нас за спиной, — что пока дело считается нераскрываемым, никого нельзя обвинить в том, что его не раскрывают. — Да, это снова был Бёрнс: он вошел в комнату настолько бесшумно, что мы его не заметили. Этот человек и вправду умел действовать на нервы. — Черни, — сказал он, подходя к столу Моргана и вынимая из коробки сигару, — дадут понять, что такие вещи случаются. И в этом нет ничьей вины. Мальчики сворачивают на скользкую дорожку. Мальчики умирают. Кто убивает их? Зачем? Невозможно определить. Да и нет нужды. Вместо этого внимание публики сосредоточивается на более простом уроке. — Бёрнс чиркнул спичкой по туфле и раскурил сигару, чей кончик ярко вспыхнул. — Живи по закону и ничего плохого не случится.
— Да черт возьми, Бёрнс, — мы ведь можем решить это дело, если вы просто перестанете нам мешать. Да не далее как вчера ночью я…
Крайцлер крепко схватил меня за руку, не дав закончить. Бёрнс медленно приблизился к моему креслу, наклонился и выдохнул дым мне в лицо.
— Вчера ночью вы — что, Мур?
В такой момент невозможно забыть, что перед тобой человек, который собственноручно избивал до беспамятства подозреваемых и настоящих преступников, который прославился в Нью-Йорке и на всю страну своим методом, который сам назвал «допросом третьей степени». И в то же время я понимал, что уступать сейчас нельзя.
— Не надо выкручивать мне руки, Бёрнс. У вас больше нет власти. У вас даже нет головорезов для прикрытия.
— Хотите, пригласим Коннора? — предложил Бёрнс, и под усами у него обозначились зубы. Я ничего не ответил, и бывший инспектор хмыкнул. — Мур, вы всегда отличались длинным языком. Репортеры… Но хорошо, я готов сыграть по вашим правилам. Расскажите мистеру Моргану, как именно вы раскроете это дело. Ваши принципы расследования. Объясните ему.
Я повернулся к Моргану.
— Что ж, возможно, это ничего не скажет такому человеку, как инспектор Бёрнс, сэр, а быть может, и вы не разберетесь в этом, но… мы используем в расследовании метод, который можно назвать «реверсивным».
— То есть, в переводе — «через задницу»! — хохотнул Бёрнс. Я учел ошибку и сделал второй заход:
— Иными словами, мы берем заметные характеристики самих преступлений и черты их жертв, и на их основе определяем, какой человек мог здесь поработать. Затем при помощи улик, которые в других обстоятельствах могли бы показаться ничего не значащими, мы смыкаем кольцо.
Я понимал, что в любой момент могу запутаться, так что помощь Крайцлера оказалась как нельзя кстати:
— Имеется прецедент, мистер Морган. Сходные, хотя и более примитивные попытки к этому делало следствие, распутывая дело Потрошителя в Лондоне восемь лет назад. А сейчас французская полиция ищет своего Потрошителя, и они пользуются методами, не очень отличными от наших.
— Лондонский Потрошитель, — подал голос Бёрнс. — Его же не арестовали случайно без моего ведома?
— Нет, — помрачнел Крайцлер.
— И французы со своей антропо-хренологией тоже далеко не продвинулись?
Ласло помрачнел еще больше:
— Недалеко.
Бёрнс наконец оторвался от книги и одарил нас удовлетворенным взглядом:
— Что ж, джентльмены, прекрасные примеры. Воцарилось молчание, и я понял, что наши шансы одержать верх в этом споре стремительно тают. С новой решимостью в голосе я начал:
— Факт в том, что…
— Факт в том, — перебил меня Бёрнс, подходя к нам, но обращаясь к Моргану, — что это всего лишь умственное упражнение, отнюдь не способное решить дело. Эти люди занимаются одним — обнадеживают всех, кого опрашивают, что дело поистине может быть раскрыто. Как я уже сказал, это не только бессмысленно, но и попросту опасно. До иммигрантов следует донести всего одно: им и их детям нужно блюсти законы этого города, и тогда ничего плохого с ними не произойдет. Если они не прислушаются, никто, кроме них самих, не будет в ответе за возможные последствия. Может, проглотить такое им будет тяжело. Но этот идиот Стронг с его ковбоем-уполномоченным недолго просидят в своих креслах. И тогда уже мы сможем вернуться к принудительному кормлению. Моментом.
Морган медленно кивнул и перевел взгляде Бёрнса на Крайцлера.
— Вы свою точку зрения высказали, инспектор. А теперь — вы нас не простите?
В отличие от Комстока и священников, Бёрнса, казалось, повеселила лаконичная манера Моргана прощаться: покидая библиотеку, он даже принялся тихо насвистывать. Когда дверь за ним закрылась, Морган встал и подошел к окну — словно хотел удостовериться, что Бёрнс покинул его дом.