— Могу ли я предложить вам выпить, джентльмены? — наконец вымолвил он.
Мы отказались, а хозяин извлек сигару из ящика на столе, раскурил ее и стал медленно расхаживать по толстым коврам библиотеки.
— Я согласился принять делегацию, которая нас только что покинула, — объявил он, — из уважения к епископу Поттеру, а также потому, что не желаю больше наблюдать за продолжающимися беспорядками.
— Прошу прощения, мистер Морган, — сказал я, несколько изумленный его тоном. — Но неужели ни вы, ни присутствовавшие здесь джентльмены даже не пытались обсудить этот вопрос с мэром Стронгом?
Моргай быстро рассек рукой воздух перед собой:
— Инспектор верно заметил насчет полковника Стронга. У меня нет никакого интереса вести дела с человеком, чья власть ограничена выборами. Кроме того, Стронг не располагает умом для решения подобных задач.
Шаги Моргана звучали тяжело, размеренно. Мы молчали. Библиотека медленно заполнялась клубами сигарного дыма, и когда Морган наконец остановился и заговорил, я едва мог разглядеть его сквозь буроватую пелену.
— Насколько я могу видеть, джентльмены, существует всего два благоразумных курса — ваш и тот, что предлагает инспектор Бёрнс. Нам необходим порядок. А особенно — сейчас.
— Почему сейчас? — поинтересовался Крайцлер.
— Возможно, вы не в том положении, чтобы об этом судить, доктор, — осторожно начал Морган, — но в настоящий момент мы стоим на распутье, как в самом Нью-Йорке, так и в стране в целом. Город изменяется, причем — коренным образом. О, я говорю не только о приросте населения за счет притока иммигрантов. Я имею в виду сам город. Двадцать лет назад это все еще был главным образом порт, и гавань служила нашим основным источником коммерции. Сегодня же нашему превосходству брошен вызов другими портами, а грузоперевозки вытеснены мануфактурами и банками. Производству, как вам известно, потребны рабочие, и нам их предоставляют менее удачливые страны мира. Вожди организованных профсоюзов обвиняют нас в том, что мы скверно обращаемся с их подопечными. Но так это или нет, они продолжают ехать сюда, потому что здесь гораздо лучше того, что они оставили за плечами. По вашей манере речи я понял, что вы и сами иноземного происхождения, доктор. Сколько времени вы пробыли в Европе?
— Достаточно, — ответил Крайцлер, — чтобы понимать, о чем вы.
— Мы не обязаны предоставлять всем приезжающим в эту страну легкую жизнь, — продолжал Морган. — Мы обязаны лишь предоставить им шанс обрести подобную жизнь прилежным трудом и дисциплиной. И шанс этот — больше, чем где бы то ни было на свете. Поэтому они сюда и едут.
— Несомненно, — согласился Крайцлер, и в его голосе послышались первые нотки нетерпения.
— А мы окажемся неспособны предлагать подобный шанс в будущем, если экономическое развитие нашей нации — нынче пребывающей в глубоком кризисе — будет сдерживаться дурацкими политическими идеями, рожденными в трущобах Европы. — Морган опустил сигару в пепельницу, подошел к буфету и разлил по трем стаканам жидкость, оказавшуюся превосходным виски. Более ни о чем не спрашивая, два стакана он протянул нам. — Любые события, которые могут служить на потребу этим идеям, должны подавляться. Именно поэтому здесь присутствовал мистер Комсток. Он истово верит, что такие идеи, как ваши, доктор, могут быть подобным образом проституированы. А если вы вдруг преуспеете в своем расследовании, вашим идеям начнут доверять еще больше. Так что видите… — Морган снова взял сигару и выдул титаническое облако дыма. — Недостатка в могущественных врагах у вас нет.
Крайцлер медленно поднялся.
— Следует ли нам считать вас в их рядах, мистер Морган? — Пауза, последовавшая за его словами, казалось, не кончится никогда. Ответ Моргана должен был решить судьбу всего нашего предприятия. Если он придет к заключению, что Поттер, Корриган, Комсток и Бёрнс правы, а наше следствие таит в себе целый спектр угроз для «статус-кво» в городе, и терпеть его нельзя ни под каким видом, можно сворачивать палатки и двигать домой. Морган в состоянии купить и продать что угодно и кого угодно в Нью-Йорке, и препоны, чинившиеся нам прежде, не пойдут ни в какое сравнение с теми, которые он нам выставит, если того пожелает. И напротив, если он даст понять сильным града сего, что нашим трудам до́лжно быть если не активно поощряемыми, то по крайней мере терпимыми, мы можем надеяться, что суровых помех более не случится, кроме тех, что наши противники уже предприняли. Наконец Морган испустил глубокий вздох.
— Не следует, сэр, — сказал он, уминая в пепельнице сигару. — Как я сказал, я мало что понял из ваших, джентльмены, объяснений что психологии, что криминального следствия. Но я хорошо разбираюсь в людях. И ни один из вас не кажется мне злонамеренным в рассуждении интересов общества. — Мы с Крайцлером удовлетворенно кивнули, выказав невероятное облегчение, разлившееся по нашим жилам. — Вам, тем не менее, не удастся избежать препятствий, — продолжал Морган, но без той напруги, что слышна была в его голосе прежде. — Церковников, что присутствовали здесь, я полагаю, можно будет убедить отойти в сторону, но вот Бёрнс будет и далее третировать вас, стараясь всеми силами сохранить свои методы и организацию, которую он столько лет упрочивал. И его будет поддерживать Комсток.
— Мы до сих пор успешно противостояли их козням, — ответил Крайцлер. — И я верю, что впредь нам это удастся также.
— Разумеется, я не могу оказывать вам публичную поддержку, — добавил Морган, указывая на дверь библиотеки и провожая нас к ней. — Это будет, пожалуй, чересчур… сложно. — Последнее означало, что, невзирая на превосходную живость ума и не уступающую ей личную эрудицию, финансист в глубине души оставался подлинным уолл-стритским ханжой: на публике вещал о Боге и семейных ценностях, а приватно держал у причала яхту, укомплектованную хорошенькими барышнями, и наслаждался почитанием тех, кто живет по тем же правилам. А уважение своей ровни он во многом утратит, если сочтут, что он спелся с Крайцлером. — Хотя, — продолжал финансист, подводя нас к парадному выходу, — поскольку быстрое завершение этого дела отвечает всеобщим интересам, в том случае, если вы вдруг окажетесь стеснены в средствах…
— Благодарю вас, но не стоит, — торопливо ответил Крайцлер, когда мы оказались на крыльце. — Гораздо безопаснее, если между нами вообще не будет денежных связей, мистер Морган. Вы не должны забывать о своем положении.
На ядовитость замечания Морган ощетинился и, поспешно пробормотав: «Доброго вечера», закрыл за нами дверь, даже не подав руки.
— Как-то неуместно это было, Ласло, не находите? — спросил я, когда мы спускались по ступеням. — Человек всего лишь пытался нам помочь.
— Не стоит быть таким наивным, Мур, — рявкнул Крайцлер. — Люди подобного склада способны лишь делать то, что, по их мнению, отвечает их интересам. Морган решил поставить на нас против Бёрнса: скорее мы отыщем убийцу, нежели инспектору с компанией удастся неопределенное время сдерживать гнев населения. И он сделал верную ставку. Я вам так скажу, Джон: нам имело бы смысл даже провалить дело — лишь ради того, чтобы посмотреть, каковы для таких людей будут последствия.
Я был слишком измотан, чтобы вслушиваться в очередную тираду Ласло, и быстро оглядел Мэдисон-авеню.
— Можем взять кэб у «Уолдорфа», — пробормотал я, не заметив поблизости ни одного.
На улице было пусто и безжизненно, так что дорогу вниз по Мюррей-Хилл мы проделали в тишине — даже Ласло перестал обличать пороки тех людей, которых мы только что покинули. Безмолвие и усталость окутывали нас все плотнее, и вся наша встреча в «Черной библиотеке» мало-помалу подергивалась пеленой нереальности.
— В жизни так не уставал, — зевнул я, когда мы достигли 34-й улицы. — Знаете, Крайцлер, когда мы только увидели Моргана, я ведь на секунду все же подумал, что убийцей может оказаться он.
Ласло расхохотался.
— Так и я тоже! Обезображенное лицо, Мур, — а нос, один только нос чего стоит! Кстати, мы ни разу не обсуждали возможность именно такого уродства!
— Представьте, если бы это действительно был он. Все и так опаснее некуда… — Мы нашли свободную коляску у изысканно элегантного отеля «Уолдорф», чей побратим — отель «Астория» — еще только строился. — А ведь это лишь начало… — продолжал я. — Морган совершенно прав. Бёрнс — опасный противник, а Комсток вообще совершенно спятил.
— Пусть себе пугают сколько им влезет, — радостно ответил Крайцлер, забираясь в кэб. — Мы знаем, кто они, так что оборону теперь будет держать куда легче. Кроме того, атаковать нас им станет все сложнее и сложнее. Ибо в ближайшие дни противники наши вдруг обнаружат, что мы… — Ласло вдруг сделал в воздухе перед собой загадочный пасс, — …таинственно исчезли.
Глава 31
Сара стояла у дверей бабушкиного дома уже в половине десятого утра, и хотя я проспал больше десяти часов кряду, изнуренность меня не покинула, а в пространстве я ориентировался плохо. Номер «Таймс», торчавший у Сары из-под мышки, поведал мне, что сегодня 26 мая, а ослепительный поток солнечного света, рухнувший мне на голову, когда я шагнул к ее коляске, наглядно подтвердил, что весна норовит стремительно переплавиться в лето. Впрочем, с теми же ощущениями я мог шагнуть и на поверхность Марса (вплывшего в мое сознание из заголовка первой полосы газеты, гласившей, что сие небесное тело стало объектом пристального изучения недавно сформированной группы видных бостонских астрономов, которые всерьез полагают, что «красную звезду войны» «населяют человеческие существа»). Пока мы ехали к Крайцлеру, Сару весьма потешало мое сумеречное состояние. Но когда я принялся рассказывать ей о нашем с Ласло вчерашнем визите к Пирпонту Моргану, она обратилась в саму серьезность.
На 17-й улице мы обнаружили Крайцлера уже в коляске; на облучке восседал Стиви. Я перенес свой саквояж из кэба, после чего и сам забрался внутрь вместе с Сарой. Уже отправляясь, я поймал взгляд Мэри Палмер — она стояла на балконе гостиной Крайцлера. Девушка смотрела нам вслед взволнованно, и мне даже показалось, что я вижу на ее щеках слезы. Обернувшись к Ласло, я увидел, что он также смотрит на нее, а когда он снова вперил взор в дорогу перед нами, на лице его заиграла улыбка. Странная реакция на душевное страдание девушки, если не сказать большего, подумал я. Мне пришло в голову, что Сара может иметь к этому некое отношение, но, посмотрев на нее, я обнаружил, что она подчеркнуто разглядывает проплывающий через дорогу Стайвесант-парк. Вся эта новая путаница в отношениях моих друзей не принесла с собой ничего, кроме раздражения, и не в состоянии распутать ее, я почел за лучшее обмякнуть на сиденье коляски, растворяясь в лучах весеннего солнца, пока мы ехали на восток.