— Мистер Дьюри? — окликнул его Крайцлер. Наш хозяин обернулся в проеме. — Этот парень, батрак… вы не помните, как его звали?
— Разумеется, помню, доктор, — отозвался Дьюри. — Это имя выжжено в моей памяти. Бичем. Джордж Бичем его звали. А теперь прошу меня простить.
Имя ударило меня сильнее, чем все, что мне до сей поры открылось, и торжество мое обратилось в смятение.
— Джордж Бичем? — прошептал я. — Но, Крайцлер, если Яфет Дьюри…
Крайцлер упредительно воздел палец, призывая хранить молчание:
— Придержите вопросы, Мур, и помните: по возможности нам не следует раскрывать этому человеку истинных целей нашего визита. Мы уже знаем почти все, что нужно. Пора откланиваться.
— Все, что нам нужно, — допустим, вы уже все знаете, а у меня еще тысяча вопросов! И почему нам следует скрывать все от него, он же вправе…
— Что хорошего принесут ему эти знания? — резко прошипел Крайцлер. — Вы же видите — человек все эти годы страдал и мучился. Какой смысл — и для нас, и для него — сообщать, что брат его, быть может, убил не только родителей, но и полдюжины детей?
Я умолк; ибо если Яфет Дьюри жив до сих пор и все это время даже не пытался связаться с братом, несчастный фермер действительно ничем не мог помочь нашему следствию. А рассказать ему о наших подозрениях, пока ничем не подкрепленных, — это будет верхом психической жестокости. Потому я подчинился инструкциям Крайцлера, и когда Дьюри, укротив дерзкое парнокопытное, вернулся в амбар, состряпал для него убедительную историю о поезде в Нью-Йорк и скорой сдаче материала в номер. С моим журналистским опытом подобный фокус — примитивное упражнение на устную импровизацию в сложных обстоятельствах.
— Но вы должны кое-что честно сказать мне перед тем, как уехать, — попросил Дьюри, провожая нас до рыдвана. — Все эти ваши статьи о висячих делах — насколько это правда? Или вы намерены сами поднять дело и развести в прессе досужие перетолки о моем брате, воспользовавшись тем, что я вам рассказал?
— Могу заверить вас, мистер Дьюри, — знание того, что на сей раз я говорю ему чистую правду, придало моему голосу убедительность, — что о вашем брате не появится ни единой статьи. То, что вы рассказали, позволит нам выяснить, где и когда полицейское расследование свернуло с верного пути, не более того. Все будет расцениваться точно так же, как вы нам поведали, — сугубо конфиденциально.
После этих слов фермер крепко пожал мне руку:
— Благодарю вас, сэр.
— Ваш брат много страдал, — сказал Крайцлер, также пожимая руку Дьюри. — И я подозреваю, что его страдания не прекратились после того, как убили ваших родителей — естественно, если он до сих пор жив. Не нам судить его, и наживаться на его муках мы тоже не станем. — Кожа на лице Дьюри снова натянулась — он едва сдерживал переполнявшие его эмоции. — У меня есть еще один-два вопроса, — продолжал Ласло, — если позволите.
— Если я знаю ответы — считайте, что вы их получили, доктор, — ответил Дьюри.
Крайцлер признательно склонил голову:
— Насчет вашего отца. Многие кальвинистские священники не уделяют должного внимания церковным праздникам, но у меня сложилось ощущение, что он был не из их числа?
— Абсолютно, — ответил Дьюри. — Праздники в нашем доме были немногими приятными событиями. Мать, разумеется, возражала. Брала в руки Библию и объясняла, что праздновать их — сродни папистской ереси, а карается она страшно. Но отец стоял на своем. В такие дни он даже бывал особенно красноречив. Но я не понял, почему…
Черные глаза Крайцлера явно вспыхнули, когда он, подняв руку, ответил:
— Право же, это сущая ерунда — просто любопытно стало. — Уже забравшись в рыдван, он будто бы вдруг вспомнил что-то. — Да, и еще один нюанс. — Дьюри вопросительно поднял взгляд. Я уже стоял на подножке. — Ваш брат, Яфет, — продолжил Ласло. — Как у него возникли… трудности с лицом?
— Спазмы, что ли? — недоуменно ответил Дьюри. — Сколько помню, они всегда у него были. Может, когда он был младенцем, их и не было, но потом да — и на всю жизнь…
— Они были постоянными?
— Да, — сказал Дьюри, роясь в памяти. А потом улыбнулся: — Только в горах, конечно, прекращались. Когда он ставил силки. Тогда глаза его были спокойны, как гладь пруда.
Я уже не знал, сколько новых откровений смогу пережить, не взорвавшись от ликования, но Крайцлер оставался невозмутим.
— Несчастный, однако во многих отношениях замечательный был мальчик, — произнес он. — У вас, полагаю, не сохранилась его фотография?
— Он ненавидел сниматься, доктор, и это понятно.
— Да. Да, я так и думал. Ну что ж, всего доброго, мистер Дьюри.
На этом мы наконец покинули ферму. Я обернулся и увидел, как Адам Дьюри тяжело зашагал в амбар, и его длинные мощные ноги в тяжелых сапогах с тем же чавканьем увязали в навозе, едва не затапливавшем постройки. Перед тем как скрыться за дверью, он вдруг обернулся и посмотрел на дорогу.
— Крайцлер, — сказал я. — А Сара что-то говорила об этом тике Яфета Дьюри? В газетах вроде не упоминалось?
— Что-то я не припомню… — ответил Крайцлер, не оборачиваясь. — А почему вы спрашиваете?
— Потому что, судя по его лицу сейчас, я бы решил, что про тик вообще нигде ранее не говорилось, и он только что это понял. Теперь ему предстоит изрядно поломать голову, пытаясь понять, откуда нам это известно. — Хотя мой восторг достиг заоблачных высот, я изо всех сил старался его сдерживать, но, повернувшись к Ласло, все же вскричал: — Боже милостивый! Скажите мне, Крайцлер, скажите, что мы его поймали! Этот человек поведал нам много чертовски непонятного, но умоляю — скажите мне, что мы на верном пути!
Крайцлер позволил себе легкую улыбку и с чувством сжал правую руку в кулак.
— Все собирается воедино, Джон. Это единственное, в чем я уверен. Возможно, мы собрали еще не все части головоломки, да и те, что есть, пока неверно легли, но — да, большинство уже у нас в руках! Возница! Отвезите нас прямо на станцию Бак-Бей. В 6:05 отправляется поезд на Нью-Йорк, насколько я помню, мы должны успеть на него.
Следующие несколько миль, должно быть, мы проехали в полувнятном облегчении, сдержанно торжествуя; знай я, насколько быстротечными были эти мгновения, я бы наслаждался ими гораздо больше. Но примерно через час, после того, как мы проехали половину пути к станции Бак-Бей, в отдалении раздался резкий звук, весьма похожий на треск сломанной ветки, и торжеству нашему пришел конец. Как сейчас помню: треск этот сопровождался коротким свистом, а затем что-то ударило в шею нашей лошади, откуда ударил фонтан крови, и животное рухнуло бездыханным на землю. Никто из нас не успел сообразить, что происходит; треснуло и просвистело еще раз, и что-то вырвало из правого плеча моего друга примерно дюйм плоти.
Глава 35
С коротким воплем и длинным проклятьем Крайцлер рухнул на пол рыдвана. Понимая, что нас все равно отлично видно стрелку, я едва ли не выкинул своего друга на дорогу, после чего принудил заползти между колес, где мы оба вжались в землю. Возница же спокойно слез с козел и направился к мертвой лошади с очевидной целью подвергнуть ее осмотру. Я заорал, чтобы он укрылся, но от столь вопиющей потери кормильца парень словно бы оглох к опасности и являл собой превосходную мишень. То есть пока не раздался следующий выстрел, и пуля не взрыла землю у его ног. Внезапно придя в себя, возница стремглав припустил в заросли ярдах в пятидесяти за нашими спинами, напротив той рощицы, что, вероятно, скрывала нашего стрелка.
Продолжая шипеть и изрыгать проклятия, Крайцлер умудрился стащить с себя сюртук, вслед за чем принялся наставлять меня, что следует делать с его раной. По счастью, она оказалась не столь серьезной — пуля только разорвала моему другу мышечную ткань, и сейчас нужно было лишь остановить кровотечение. Вытащив свой брючный ремень, я соорудил из него жгут, коим перетянул Ласло руку повыше ранения, а рукав его рубашки общими стараниями превратился в бинт. Вскоре алый поток остановился. Но когда следующая пуля расщепила одну из крепких колесных спиц, я всерьез задумался, что рукавов нам может и не хватить.
— Где он? — спросил Крайцлер, лихорадочно обшаривая взглядом деревья на другой стороне дороги.
— Я видел дымок левее вон той березы, — отозвался я. — Но меня больше волнует другое. Кто он?
— Боюсь, выбор тут слишком обширен, — ответил Крайцлер, со стоном потуже затягивая бинт. — Очевиднее всего — наши противники из Нью-Йорка. Авторитет и влияние мистера Комстока воистину не имеют границ.
— Но рассылать по всей стране наемных убийц — не в стиле Комстока. Да и на Бёрнса не похоже. Что скажете про Дьюри?
— Дьюри?
— Догадавшись про тик, он мог передумать. Мог вообразить себе, что мы его провели.
— Но похож ли он на убийцу? — спросил Крайцлер, прижимая к себе и баюкая руку. — Хоть и вспыльчив? А кроме того, у меня создалось впечатление, что стреляет он куда лучше того увальня в кустах.
И тут мне пришло в голову:
— А как насчет… него? Нашего убийцы? Он мог последовать за нами из Нью-Йорка. И если он действительно Яфет Дьюри, вспомните, что говорил про него брат: стрелять ему никогда особо не нравилось.
Крайцлер выслушал меня, продолжая вглядываться в опушку, затем потряс головой:
— Вы фантазируете, Мур. Зачем ему следовать за нами?
— Потому что он знал, куда мы направляемся. Ему известно, где живет его брат, он догадывается, что после разговора с Адамом нам будет легче выследить его самого…
Но Ласло продолжал качать головой:
— Нет, это как-то уж слишком фантастично. Уверяю вас, это Комсток…
Вдруг раздался еще один выстрел, и пуля едва ли не полностью разворотила борт рыдвана.
— Намек ясен, — оценил я выстрел. — Диспут продолжим в другой раз. — Я обернулся и прикинул расстояние до зарослей. — Похоже, вознице удалось добраться невредимым. Как ваша рука? Бежать сможете?
Крайцлер скривился: