— И тебе того же, Тед, — ответил я, стараясь держаться от совы подальше. Мальчик обернулся к Саре.
— А вы, стало быть, мисс Говард, не так ли? Мы с вами уже однажды встречались в кабинете отца.
— Достойные манеры, мастер Рузвельт, — ответила Сара. — И более чем достойная память — полезное качество всякого настоящего ученого.
Тед робко улыбнулся и тут вспомнил о крысе в руке.
— Мистер Мур, — обратился он ко мне с новообретенным пылом, — вас бы не затруднило подержать эту крысу — вот так, за хвост, сэр — примерно в дюйме над клювом Помпея. Он просто не привык еще к виду добычи, и она его иногда пугает. До сих пор он питался сырыми обрезками бифштексов. А мне нужна свободная рука, чтобы он не улетел.
Кто-нибудь менее искушенный в обычаях дома Рузвельтов мог бы, пожалуй, уклониться от выполнения такой просьбы, мне же в свое время довелось присутствовать и не на таких представлениях, так что я лишь коротко вздохнул и, удерживая пресловутую крысу за хвост, расположил ее согласно просьбе Теда. Птица довольно причудливо крутнула пару раз головой, расправила обширные крылья и в явном смятении взмесила ими воздух. Однако Тед, крепко удерживая ее когтистые лапы рукой в перчатке, издал несколько ухающе-скрипучих звуков, призванных, как я понял, успокоить обескураженное пернатое. В конечном итоге Помпей изогнул свою замечательно гибкую шею так, что нацелился клювом в потолок, ухватил крысу за голову и проглотил целиком, вместе с хвостом и шкурой, за полдюжины тошнотворных присестов.
Тед разулыбался:
— Ай, молодец, Помпей! А ведь эта штука получше старого нудного бифштекса, правда? Что ж, теперь тебе осталось научиться только ловить их самостоятельно, а уж тогда полетишь на волю, к друзьям. — Тед обернулся ко мне. — Мы нашли его в дупле, в Сентрал-парке — мать подстрелили, а братики и сестрички умерли от голода. А этот выкарабкался.
— Поберегись, внизу! — неожиданно раздался откуда-то вопль, но которому лицо Теда сразу приобрело весьма обеспокоенное выражение, и он тут же поспешил покинуть нас вместе со своей совой.
Горничная попыталась было припустить за ним, но вид некоей странной белой массы, пулей летевшей по перилам с верхней площадки, буквально пригвоздил ее к месту. Не в силах решить, в какой из сторон ей искать спасения, несчастная девица не нашла ничего лучше, как, взвизгнув, просто пасть ниц и прикрыть голову руками, едва избежав опасного столкновения с мисс Элис Рузвельт, двенадцати лет от роду. С отработанным мастерством спрыгнув с перил на ковер и огласив помещение воем и хохотом, Элис оправила довольно строгое белое платьице и направила обличительный палец на распростертую перед ней служанку.
— О, Пэтси, гусыня ты этакая, — провозгласила девчонка и рассмеялась. — Говорила же я тебе — не застывай на месте. Нужно сразу выбирать направление и спасаться. — Обернувшись, девочка явила нам свое нежное очаровательное личико, которое спустя всего несколько лет, словно косой, срежет целую плеяду самых перспективных женихов Вашингтона, будто колосья пшеницы. Пока же Элис одарила нас с Сарой легкой улыбкой и легчайшим книксеном и произнесла: — Здравствуйте, мистер Мур. — В ее голосе прошелестела уверенность особы, которая даже в двенадцать лет прекрасно сознает свои чары. — А это… неужели та самая мисс Говард? — продолжила она еще возбужденнее и простодушнее. — Одна из тех женщин, которые работают в Управлении?
— А кто же еще? — отозвался я. — Сара, познакомься — Элис Ли Рузвельт.
— Как поживаете, Элис? — сказала Сара, протягивая руку. Девочка пожала ее и доверительно, совсем как взрослая, произнесла:
— Я знаю, множество людей считают скандалезным, если женщина работает в Управлении, мисс Говард, но мне кажется, что это просто восторг! — Девочка потеребила завязки мешочка, притороченного к поясу ее платья. — Хотите, я покажу вам свою змею? — И не успела пораженная Сара ответить, как Элис извлекла из мешочка двухфутового и очень раздраженного ленточного ужа.
— Элис! — раздался новый возглас Эдит, и на сей раз, обернувшись, я увидел, что супруга Теодора изящно приближается к нам через весь холл. — Элис, — повторила она спокойно, однако властно: такой тон она приберегала для этого ребенка, единственного в семье, кого родила не она. — Я полагаю, милочка, что прежде чем знакомить гостей с рептилиями, куда учтивее будет предложить им раздеться и присесть. Здравствуйте, мисс Говард. Джон. — Эдит легко коснулась лба девочки. — В цивилизованных манерах я рассчитываю только на тебя, ты ведь знаешь.
В ответ Элис улыбнулась и вновь обратилась к Саре, водворяя змею на место:
— Прошу простить меня, мисс Говард. Вы не пройдете в гостиную, где вам будет удобнее? Мне нужно о стольком вас расспросить!
— И с удовольствием отвечу когда-нибудь на все твои вопросы, — ласково ответила Сара. — Но сейчас, боюсь, нам нужно несколько минут поговорить с твоим отцом…
— Не могу себе даже представить, о чем, Сара, — громыхнул Теодор, появляясь в холле из своего кабинета. — Боюсь, всем этим домом правят дети, так что разговаривать придется с ними.
На голос из всех углов мгновенно высыпало уже все его потомство, осадив его и наперебой рассказывая о том, как прошел день: каждому ребенку хотелось отцовского совета или одобрения. Мы молча взирали на эту сцену, а Эдит лишь качала головой и вздыхала, не в силах, подобно всем знакомым семьи, понять этого чуда — отношений ее мужа и детей.
— Что ж, — тихо подвела она итог, оглядывая свою семью. — Должно быть, у вас действительно неотложное дело, если вы надеетесь превозмочь вот это лобби. — Она повернулась к нам, и в ее мерцающих, довольно экзотических глазах вспыхнул огонек понимания. — Впрочем, насколько я знаю, сейчас у вас все дела неотложные. — Я коротко кивнул, после чего Эдит громко хлопнута в ладоши. — Ну все, мое кошмарное отродье! Вы уже наверняка разбудили Арчи, поэтому не вымыть ли всем вам руки перед обедом? — (Младшенькому Арчи тогда исполнилось всего два года: юный Квентин, чья безвременная гибель в 1918 году так подкосила Теодора эмоционально и физически, в 1896-м на свет еще не появился). — И за столом — никаких гостей, кроме людей, — продолжала Эдит. — Я не шучу, Тед. Помпей прекрасно чувствует себя на кухне.
— А вот Пэтси — отнюдь, — ухмыльнулся Тед. Неохотно, однако без особых протестов дети рассеялись, а мы с Сарой двинулись вслед за Теодором в его набитый книгами кабинет. Несколько столов и секретеров в этой просторной комнате занимала текущая работа, а также изобилие раскрытых справочников и развернутых карт. Теодор очистил для нас два стула перед самым большим и загроможденным столом у окна, и мы расселись. В отсутствие детей Рузвельт как-то притих, что показалось мне странным, имея в виду события в Управлении, разгоревшиеся в последние дни. Мэр Стронг потребовал отставки одного из врагов Рузвельта по Совету уполномоченных, и хотя противник вовсе не собирался сдаваться без боя, все указывало на то, что верх в битве одерживает мой друг. Я поздравил его с этим, но Теодор только отмахнулся и упер кулак в бедро.
— Я просто не знаю, Джон, во что все это выльется, — мрачно сказал он. — Иногда мне кажется, что дело, которое мы начали, можно решить только на уровне всей метрополии. В этом городе коррупция — мифическая гидра, только на каждую отрубленную голову отрастает не семь, а тысяча новых. Даже не знаю, достанет ли сил у нынешней администрации что-либо значимо изменить. — Однако долго пребывать в подобном настроении было не по Рузвельту. Он схватил какую-то книгу, грохнул ею по столу и ласково оглядел нас сквозь пенсне. — Ладно, к вам это отношения не имеет. Рассказывайте, какие новости.
Но сразу выложить эти новости оказалось нелегко, и едва нам с Сарой наконец это удалось, Теодор обмяк в своем кресле, бессильно откинувшись на спинку, словно меланхолия его получила новый повод для расцвета.
— Меня тоже беспокоило, как Крайцлер отреагирует на это зверство, — тихо сказал он. — Но, каюсь, мне и в голову не пришло, что он может вообще от всего отказаться.
Тут я почувствовал, что пришло время открыть Теодору подлинную историю отношений Крайцлера и Мэри Палмер: не зная всей правды, он никогда не сможет понять масштабов трагедии, потрясшей Ласло. Памятуя о том, что и Теодору доводилось терять самое дорогое в жизни, его первую жену, я рассчитывал, что он поймет горе Крайцлера. И он понял, но морщина сомнения по-прежнему пересекала его лоб.
— Стало быть, вы хотите продолжить дело без него? — спросил Теодор. — Вы настолько уверены в своих силах?
— Уже сейчас мы знаем достаточно, — моментально отозвалась Сара. — К тому времени, когда он опять выйдет на охоту, мы будем знать все.
Теодор удивился:
— И когда сие произойдет?
— Через восемнадцать дней, — ответила Сара. — 21 июня.
Сцепив руки на затылке, Рузвельт начал медленно покачиваться в кресле, внимательно поглядывая на Сару. Затем повернулся ко мне.
— А ведь из игры он вышел не только из-за горя, правда? — Я покачал головой.
— Нет, не только. Он всерьез усомнился в здравости собственных суждений и своих способностей. До сих пор мне даже не приходило в голову, насколько его изводят эти… сомнения в себе. Обычно ему удается их скрывать, но они возвращаются.
— Да, — кивнул Рузвельт, не переставая покачиваться. — Его отец. — Мы с Сарой быстро переглянулись: нет, никто из нас не мог рассказать об этом Рузвельту. Теодор кротко улыбнулся. — Помните тот бой, наш с Крайцлером, в гимнастическом зале «Хеменуэй», а, Мур? А ночь после? В какой-то момент мы с ним вновь подняли вопрос о свободе воли — и, кстати, во многом сошлись… В общем, после этого он спросил, где я учился боксировать. Я рассказал о своем отце, который в детстве оборудовал мне маленький зал и научил, что активные упражнения — мой единственный шанс преодолеть болезни и астму. Крайцлер же тогда спросил, что произошло бы — вполне гипотетически, — если бы я принудил себя к сидячему образу жизни, и я ответил: все, чему меня обучили и что мне дорого, подвигло меня к деятельной жизни. Сам того не ведая, я подтвердил его точку зрения. Затем из чистого любопытства я поинтересовался о его отце, про которого часто слышал в Нью-Йорке. И тут Ласло круто изменился. Этого я никогда не забуду. У него забегали глаза, и мне впервые показалось, что он опасается смотреть мне в лицо. И еще он инстинктивно схватился за свою покалеченную руку, едва я упомянул о его родителе. Я что-то заподозрил. Что там говорить, меня привела в ужас одна мысль о том, какой могла быть его жизнь. Тем не менее я был зачарован тем, насколько его жизнь отличалась от моей. Я часто задавал себе этот вопрос и не мог найти ответа: каким должен видеть мир молодой человек, для которого злейший враг — его собственный отец?