Ни я, ни Сара тоже не нашлись, что на это ответить. Несколько минут мы просидели в тишине, пока ее не нарушил неистовый вопль Элис из-за двери:
— Меня совершенно не волнует, что это Strixvariavaria, Теодор Рузвельт-младший! Это не повод, чтобы скормить ему мою змею!
Мы тихонько рассмеялись и вернулись к делам насущным.
— Итак, — произнес Теодор, громыхнув по столу еще одной книгой. — Следствие. Скажите мне вот что: теперь, когда у нас есть имя и приблизительное описание преступника, почему не устроить обычную облаву? Пусть мои люди перевернут весь город сверху донизу.
— И что они сделают, когда найдут его? — отозвалась Сара. — Арестуют? За что? Улики?
— Он ведь куда умнее, — согласился я. — У нас нет свидетелей, нет прямых улик, которые примет суд. Только домыслы, отпечатки пальцев да записка без подписи…
— Где даже почерк меняется несколько раз, — вставила Сара.
— И один Господь ведает, что еще он может совершить, если его арестуют, а потом неминуемо выпустят, — продолжал я. — Нет, правы были братья Айзексоны — мы должны его взять с поличным, при совершении очередного преступления и никак иначе.
Теодор выслушал все это, медленно кивая головой.
— Ну хорошо, — в итоге произнес он. — Боюсь, перед нами новые испытания. Отход Крайцлера от дел, как это ни удивительно, мне работы не облегчает. Мэр Стронг пронюхал, насколько неумолимо я разыскиваю Коннора и почему. Он считает эти поиски еще одним плодом некоей тайной связи Управления и доктора Крайцлера, и попросил меня не рисковать своей должностью, идя на поводу у личной дружбы с Ласло и обращаясь к неприкрытой агрессии. Кроме того, до него дошли слухи, что братья Айзексоны проводят независимое расследование убийств мальчиков-проституток, и он мне приказал не только их остановить, но и вообще заниматься этим делом с сугубой осторожностью. Я так понимаю, вы не знаете о неприятностях прошлой ночью.
— Прошлой… ночью? — переспросил я. Рузвельт кивнул:
— На территории Одиннадцатого участка состоялось что-то вроде собрания, предположительно — в знак протеста против того, как власти разбираются с убийствами. Зачинщиками выступила группа немцев, и они первоначально утверждали, что акция у них — политическая, хотя виски там хватило бы, чтобы спустить на воду небольшой сухогруз.
— Келли? — спросила Сара.
— Не исключено, — ответил Рузвельт. — Определенно утверждать можно только одно: там все уже начало выходить из-под контроля, когда их разогнали. Политические последствия этого дела с каждым днем все серьезнее — и мэр Стронг, боюсь, достиг того прискорбного состояния, когда забота о последствиях каких-либо мер приводит лишь к параличу. В этом деле он не желает никаких опрометчивых шагов. — Теодор умолк и состроил Саре не вполне серьезную хмурую гримасу. — Больше того, до него доходят разные слухи, Сара, о том, что вы работаете с Айзексонами. Как вам известно, у многих вызывает сильнейшее неприятие тот факт, что расследованиями убийств занимается женщина.
— Значит, я удвою свои усилия, — невинно улыбнулась Сара, — дабы тайное осталось тайным.
— Гм-м… да, — неуверенно протянул Теодор. Несколько секунд он вглядывался в наши лица, затем кивнул. — Вот что я имею вам предложить. Восемнадцать дней — ваши. Найдите все, что сможете. Однако двадцать первого числа я желаю услышать подробный отчет обо всех ваших находках, с тем чтобы я отрядил особо доверенных офицеров на все возможные места преступлений и пути отхода. — Рузвельт впечатал мясистый кулак в ладонь. — Больше никакой резни я не потерплю.
Я глянул на Сару — та быстро обдумала предложение и уверенно кивнула.
— Можно оставить детектив-сержантов? — спросил я.
— Разумеется, — отозвался Рузвельт.
— Решено. — Я протянул руку Теодору, и тот пожал ее, снимая другой рукой пенсне.
— Я только надеюсь, что вы за это время действительно узнали много, — сказал Рузвельт, пожимая руку Сары. — Мне бы не хотелось оставлять должность, не разрешив этого дела.
— Так вы планируете уйти, Рузвельт? — подначил его я. — Выходит, Платт все же поджаривает вам пятки?
— Ничего подобного, — буркнул Теодор. Теперь настал его черед лукаво явить мне впечатляющий оскал. — Однако партийные съезды не за горами, Мур, а за ними последуют выборы. Нашим выдвиженцем будет Маккинли, если я не ошибаюсь, а демократам, похоже, достанет глупости выдвинуть Брайана. Так что осенью победа будет за нами[29].
Я понимающе кивнул:
— Участвуете в кампании? — Теодор скромно пожал плечами:
— Мне сообщили, что для меня найдется занятие — как в Нью-Йорке, так и в западных штатах…
— И если Маккинли действительно слов на ветер не бросает…
— Ладно, Джон, — саркастически усмехнулась Сара. — Ты же знаешь, как комиссар относится к таким спекуляциям.
У Рузвельта округлились глаза:
— Вы… Вас, дамочка, похоже, слишком долго не было в Управлении — какая дерзость! — Впрочем, он тут же успокоился и жестом указал нам на дверь. — Давайте, проваливайте. У меня здесь еще целые залежи официальных бумаг, а это дело на всю ночь, ибо кто-то увел у меня секретаршу.
Мы с Сарой вновь ступили на Мэдисон-авеню уже около восьми вечера, но по домам расходиться не хотелось — нас переполняли воодушевление от того, что нам позволили вести следствие дальше, и теплый воздух чистой весенней ночи. Не меньшим кощунством казалось нам запираться в штаб-квартире, дожидаясь Айзексонов, хотя необходимо было поговорить с ними сразу же по приезде. Мы двинулись пешком в центр, и тут меня вдруг осенило: а почему бы нам не поужинать на открытом воздухе у отеля «Сент-Денис», как раз напротив дома № 808. С этой позиции мы бы наверняка не проглядели детективов. Сару эта идея устроила как никакая другая, и чем дальше мы шли по авеню, тем восторженнее становилась моя спутница. Я давно не видел ее такой: куда-то подевалась даже угловатая порывистость ее движений, хотя ум ее не блуждал, а мысли она высказывала последовательно четкие и значимые. Объяснение такому ее поведению пришло мне в голову позже, когда мы сидели за столиком, и было весьма незатейливым. Несмотря на слова Теодора о возможной официальной и общественной реакции на весть о ее причастности к этому следствию, Сара в тот момент была сама себе хозяйкой, профессиональным детективом — по сути, а не по должности. Впереди нас ожидало еще немало испытаний и разочарований, и я до сих пор благодарен ей за тот немеркнущий энтузиазм. Она была движущей силой всего нашего предприятия больше, чем кто-либо другой.
Количество поглощенного мною в тот вечер вина превысило все мыслимые пределы: к моменту, когда мы покончили с обедом, изгородь, отделявшая наш столик на углу «Сент-Денис» от тротуара, уже не могла сдержать моих страстных порывов, выражавшихся в знаках внимания множеству красивых женщин, которые в тот час невинно слетались на маняще-яркие огни витрин магазина «Маккрири». Сару мое разнузданное поведение начало утомлять, и она уже была на грани того, чтобы предоставить меня моей судьбе, когда ее внимание что-то привлекло. Я тоже обернулся и в указанной ею стороне узрел остановившийся у дома № 808 кэб, из которого изможденно вывалились Маркус и Люциус Айзексоны. Быть может, виной тому алкогольные пары, или события последних дней, или даже погода, но только вид их наполнил меня таким ликованием, что я тут же перемахнул через изгородь и бегом устремился к ним через Бродвей с изобильными приветствиями. Сара последовала за мной более рациональным манером. В прериях Люциус и Маркус, очевидно, провели изрядно времени на солнце, ибо кожа их значительно потемнела, а вид сделался располагающим и здоровым. Казалось, они тоже обрадованы своим возвращением, хотя я не был уверен, что их радость выдержит испытание вестями об отставке Крайцлера.
— Удивительные там места, — сказал мне Маркус, извлекая багаж из кэба. — В их свете жизнь в этом городе видится совсем иначе, определенно могу вам сказать. — Он потянул носом воздух. — Да и пахнет там лучше.
— Нас даже умудрились обстрелять на одном перегоне, — добавил Люциус. — Пуля пробила мою шляпу! — И он продемонстрировал нам дыру в тулье, сунув туда палец. — Маркус сказал, что это вряд ли индейцы…
— Это не индейцы.
— Да, конечно, он сказал, что это не индейцы, но лично я в этом не уверен, к тому же, по мнению капитана Миллера из форта Йейтс…
— Капитан Миллер просто очень вежливый человек, Люциус, — снова прервал его Маркус.
— Ну, возможно, — отозвался брат, — только он же сказал…
— Что он сказал о Бичеме? — без переходов спросила Сара.
— …что несмотря на разгром большинства крупных индейских банд…
Сара схватила его за плечи и встряхнула:
— Люциус. Что он сказал о Бичеме?
— О Бичеме? — переспросил Люциус. — Зануда. В общем, много чего сказал.
— Это «много чего», в сущности, можно свести к одному, — сказал Маркус, глядя на Сару. Последовала пауза; огромные карие глаза детектив-сержанта наполнились многозначительностью и решимостью. И он закончил: — Это наш человек. Иначе и быть не может.
Глава 38
Несмотря на изрядный шум в голове, новости, поведанные нам Айзексонами все за тем же столиком у «Сент-Дениса», моментально протрезвили меня.
В конце 1870-х капитан Фредерик Миллер — теперь ему чуть за сорок, а тогда он был подающим надежды лейтенантом — был откомандирован к штабу Западной армии в Чикаго. Размеренная штабная жизнь быстро наскучила ему, и Миллер подал прошение о переводе его дальше на Запад, где он рассчитывал на более активную службу. Прошение удовлетворили — Миллера перевели в Дакоту, где он был дважды ранен, причем во второй раз лишился руки. Пришлось вернуться в Чикаго, однако от штабной работы он отказался, предпочтя пост командира резервных сил, которые держали для чрезвычайных ситуаций. Именно там в 1881 году он впервые столкнулся с юным бойцом по имени Джон Бичем.
В Нью-Йорке тот сказал вербовщику, что ему восемнадцать, однако Миллер сомневался — даже когда новичок прибыл через полгода в Чикаго под его командование, он выглядел гораздо моложе. Впрочем, мальчишки часто привирают возраст, чтобы поступить в армию, и Миллер смотрел на это сквозь пальцы — тем более что Бичем показал себя примерным солдатом: дисциплинированным, внимательным к службе и достаточно исполнительным, чтобы за пару следующих лет дослужиться до капрала. Правда, его неоднократные прошения о переводе дальше на Запад, чтобы сражаться с индейцами, раздражали начальство, вовсе не желавшее терять свой лучший унтер-офицерский состав на фронтире; но все это время лейтенант Миллер не мог нарадоваться на своего подчиненного. До 1885 года.