— Не совпадают с чем?
— С ним. С Бичемом. Посмотри, что он делает. Втирается в доверие к этим мальчикам и убеждает их ему поверить. А ведь это достаточно подозрительные и циничные дети, не забывай.
Я сразу вспомнил Джозефа.
— Внешне — да. Но в глубине души они мечтают о настоящей дружбе.
— Допустим, — сказал Сара. — И Бичем искусно играет на этих струнах. Как будто он точно знает, чего им нужно. А у людей из благотворительных организаций такого свойства нет и в помине. Им все равно. Мы явно пошли не по тому пути…
— Сара, не отрывайся от реальности. — Я поднялся и подошел к ней. — Какая еще организация, которая ходит по домам и имеет дело с большим количеством людей, будет тратить время на выяснение чего-то об этих лю…
И тут я замер. Просто окаменел. А говоря попросту — в своей отупелой горячке я вдруг вспомнил, что за учреждение действительно тратит время на то, чтобы выяснить такие детали о людях. Учреждение, мимо которого я проходил на минувшей неделе каждый день, даже не подумав о его причастности. И чьи сотни сотрудников хорошо известны тем, что перемещаются из дома в дом по крышам.
— Будь. Я. Проклят, — вырвалось у меня.
— Что? — встревоженно спросила Сара, почувствовав, что я наткнулся на нечто важное. — Ну, говори же!
Глаза мои метнулись к правой стороне доски, а точнее — к именам БЕНДЖАМИН И СОФИЯ ЦВЕЙГ.
— Ну разумеется… — прошептал я, — 1892-й — это перебор, но он, должно быть встретился с ними в девяностом. Или вернулся позже, уточнить детали. Они тогда едва не провалили все предприятие.
— Джон, черт бы тебя побрал, о чем ты говоришь? — Я схватил ее за руку:
— Который час?
— Около шести. А что?
— Кто-нибудь еще может быть там — бежим!
Без лишних слов я потащил Сару к дверям. Она неистово протестовала и требовала объяснений всю дорогу, но я отказывался отвечать, пока мы спускались в лифте, а затем неслись по Бродвею до 8-й улицы. Резко взяв влево, я подвел Сару к № 135. Потянув за ручку двери в вестибюль, который вел к лестнице на второй и третий этажи, я с облегчением выдохнул — открыто. И только здесь повернулся к Саре; она с улыбкой не сводила глаз с латунной таблички, привинченной к стене прямо у входа:
Глава 39
И мы вступили в мир папок. Оба этажа, занятых Бюро переписи, были уставлены картотечными шкафами, достигавшими потолка и скрывавшими окна. В каждом из четырех залов каждого этажа вдоль стен были проложены рельсы, по которым перемещались лестницы, а в центре каждого помещения располагалось по столу. С потолка свисали яркие электрические лампы под простыми металлическими конусами, и свет их заливал некрашеный деревянный пол. Место бесчувственное, лишенное каких-либо признаков личности — достойный дом для голой, нечеловеческой статистики.
Первого человека мы с Сарой обнаружили, только добравшись до третьего этажа. Он восседал за столом — сравнительно молодой, с бухгалтерским козырьком на голове, в недорогом, но безупречно выглаженном костюме, чей пиджак висел на прямой спинке простого стула. Белые накрахмаленные рукава сорочки были покрыты нарукавниками, из которых высовывались худые, землистого цвета кисти. Человек яростно шелестел бланками, подколотыми в папку, лежавшую перед ним.
— Прошу прощения, — начал я, медленно приближаясь к столу.
Человек кисло взглянул на меня:
— Прием на сегодня закончен.
— Разумеется, — моментально парировал я, распознав в собеседнике неисправимого бюрократа. — Если бы у меня было официальное дело, я, несомненно, явился бы в приемные часы.
Человек смерил меня взглядом, посмотрел на Сару и выдавил:
— Ну?
— Мы из прессы, — сказал я, — из «Таймс», если точнее. Моя фамилия Мур, это — мисс Говард. Могу я осведомиться, здесь ли еще мистер Мюррей?
— Мистер Мюррей никогда не покидает контору раньше половины седьмого.
— Чудно. Стало быть, он здесь.
— Не могу поручиться, что он вас сейчас примет, — сказал молодой человек. — Последний раз газетчики не слишком нас порадовали.
Я взвесил услышанное и на всякий случай уточнил:
— Вы имеете в виду 1890 год, не так ли?
— Ну а какой еще? — ответил человек таким тоном, словно все конторы мира измеряют время десятилетиями. — Даже «Таймс» публиковала смехотворные и голословные обвинения. В конце концов, мы не можем нести ответственность за все взятки и поддельные отчеты.
— Разумеется, не можете, — поддакнул я. — А мистер Мюррей не мог бы…
— Из-за этого в 93-м суперинтендент Портер был вынужден подать в отставку, — продолжал человек, глядя на меня с упреком и обидой. — Вам это известно?
— Вообще-то, — ответил я, — я уголовный репортер. — Человек принялся стаскивать нарукавники.
— Я упомянул об этом, — сказал он, сверкая глазами из-под бухгалтерского козырька, — дабы показать, что суть проблемы следует искать в Вашингтоне, а не здесь. В этом отделении в отставку не пришлось уходить никому, мистер Мур.
— Прошу меня извинить, — сказал я, чувствуя, что терпение мое вот-вот лопнет, — однако мы немного спешим, поэтому если бы вы смогли подсказать нам, как найти мистера Мюррея, то…
— Мистер Мюррей перед вами, — без тени иронии ответил молодой человек.
Мы с Сарой быстро переглянулись, после чего я, видимо, не очень вежливо хихикнул.
— Понимаю. Ну что ж. В таком случае, мистер Мюррей, не могли бы вы отыскать нам данные по одному из ваших работников?
Мюррей взглянул на меня из-под своего козырька.
— Документы?
Я протянул ему свою репортерскую карточку, и он, держа ее в нескольких дюймах от лица, изучил ее, словно фальшивую ассигнацию.
— Хм-м… — выдохнул он в итоге. — Полагаю, тут все нормально. Но осторожность не повредит. Сюда любой может зайти и представиться репортером. — Он вернул мне карточку и повернулся к Саре. — Мисс Говард?
Ее лицо окаменело, пока она подыскивала ответ.
— Боюсь, у меня нет при себе документов, мистер Мюррей. Я состою в секретарской должности.
Мюррею это не очень пришлось по душе, но он кивнул и вновь посмотрел на меня:
— Я вас слушаю.
— Человека, которого мы разыскиваем, зовут Джон Бичем, — сказал я, внимательно наблюдая за реакцией Мюррея, которой не последовало. — В нем больше шести футов роста, он лысоват и у него легкий тик.
— Легкий? — неожиданно переспросил Мюррей. — Ну если это называется «легкий тик», страшно представить, что из себя может представлять «тяжелый».
При этих словах меня вновь охватило то же чувство, что и в амбаре Адама Дьюри: жгучее возбуждение от того, что мы идем по следу, и след этот еще не остыл. Я украдкой взглянул на Сару и понял, что с ней такое впервые, и ей держать себя в руках так же сложно.
— То есть вы знакомы с Бичемом? — Голос мой слегка дрогнул. Мюррей кивнул:
— Скорее был с ним знаком.
Холодное разочарование на миг остудило мой пыл.
— Так он у вас больше не работает?
— Работал, — ответил Мюррей. — Но я его уволил. Минувшим декабрем.
У меня снова затеплилась надежда.
— Ага. А сколько времени он здесь проработал?
— Он что-то натворил? — поинтересовался Мюррей.
— Нет-нет, — замахал я руками, лихорадочно соображая, что в порыве энтузиазма я совсем забыл сочинить правдоподобную легенду, объяснявшую наш интерес к этому человеку. — Я… э-э… это касается его брата. Есть… э-э… вероятность, что он вовлечен в… своего рода земельный скандал. И мне пришло в голову, что мистер Бичем поможет нам его отыскать или, по крайней мере, сделает заявление для прессы.
— Брат? — удивился Мюррей. — Он никогда не говорил, что у него есть брат. — Я уже открыл было рот, чтобы нагородить еще с три короба несуразностей, но Мюррей продолжил: — Впрочем, он вообще не отличался разговорчивостью, этот Джон Бичем. Я мало что знаю о нем, и уж конечно — ничего о его личной жизни. Всегда отличался исполнительностью и прилежанием. Так что я счел крайне поразительным, когда… — Мюррей умолк и окинул нас внимательным взглядом, задумчиво постукивая длинным костлявым пальцем по спинке своего стула. Наконец он встал, подошел к передвижной лестнице и резким толчком отправил ее к дальней стене. — Он появился у нас в 1890 году, — крикнул Мюррей, последовав за ней и забираясь наверх. Он вытянул ящик чуть ли не из-под самого потолка и принялся искать в нем папку. — Подавал прошение на должность счетчика.
— Прошу прощения?
— Счетчика, — повторил Мюррей, спускаясь по лестнице с большим конвертом. — Это человек, в обязанности которого входят непосредственный подсчет и опрос населения. С июня по июль 1890 года я нанял порядка девяти сотен счетчиков. Работа сдельная — две недели, но двадцать пять долларов. Все кандидаты заполняют анкету. — Открыв конверт, Мюррей вытащил сложенный лист бумаги и протянул мне: — Это Бичема. — С трудом сохраняя невозмутимость, я углубился в изучение, а Мюррей подытожил: — Он был довольно квалифицирован — такие нам и нужны. Высшее образование, неженат, безупречные рекомендации… Анкета действительно выглядела безупречно, вот только правды в ней не было ни на грош. Представленные сведения сплошь были враньем и виртуозной фальшью — при условии, конечно, что по Соединенным Штатам не бродят два Джона Бичема с хроническим лицевым тиком. (Мне вдруг стало интересно, насколько это вероятно по антропометрической система Альфонса Бертильона). Сара читала анкету у меня через плечо, и когда я повернул к ней голову, кивнула, придя к тому же выводу: в 1890 году так же, как до и после, Бичем оттачивал свое мастерство изощренного обмана.
— Адрес местожительства вы найдете вверху анкеты, — продолжал Мюррей. — На тот момент, когда я его уволил, он еще проживал в указанных апартаментах.
В начале анкеты почерком, уже хорошо нам знакомым, стояло: «Бэнк-стрит, 23» — почти в самом центре Гринвич-Виллидж.