— Хранители общественного уклада. — Крайцлер со вздохом обвел рукой зал. — При полном параде и чудо как хороши!
— Вы в эксцентрическом настроении, Ласло, — сказал я, окинув его недоумевающим взглядом. — Вы, случаем, сами не пьяны?
— Я трезв, как судья, — был мне ответ. — И даже более того, ибо вряд ли хоть один из присутствующих здесь судей трезв. И позвольте упредить ваши заботливые расспросы, Мур, рассудка я тоже не потерял. Ага, вот и Рузвельт! — воскликнул он и энергично помахал Теодору, после чего заметно поморщился.
— Как рука? — поинтересовался я. — Все еще беспокоит?
— Временами, — ответил Ласло. — То был не самый удачный выстрел. Придется обсудить его с тем человеком… — Он осекся, посмотрел на меня, неестественно улыбнулся и закончил: — …когда-нибудь. А теперь скажите мне, Джон, где сейчас остальные члены отряда?
Я все еще чувствовал пресловутую заботу о душевном здравии моего друга у себя на лице, но последний вопрос пришелся кстати: я пожал плечами и выбросил это из головы.
— Отправились вместе с детективами на мост Хай-Бридж, — ответил я. — Чтобы успеть занять позиции.
— Хай-Бридж? — подчеркнуто переспросил Крайцлер. — Стало быть, они ожидают, что все случится в башне Хай-Бридж?
Я кивнул:
— Именно так мы и предполагаем.
Его глаза, до сей поры быстрые и наэлектризованные, положительно сверкнули от возбуждения.
— О да, — промурлыкал он, — разумеется. Это единственное другое разумное решение…
— Другое? — переспросил я. Тряхнув головой он торопливо ответил:
— Неважно. Вы не рассказывали им о нашем соглашении?
— Я сообщил им, куда направляюсь, — ответил я несколько виновато. — Но не сказал, зачем именно.
— Превосходно, — подвел итог Крайцлер, откидываясь на спинку кресла с весьма довольным видом. — В таком случае, Рузвельту неоткуда узнать…
— Узнать что? — немедленно спросил я, чувствуя, как во мне нарастает знакомое ощущение, что я зашел совсем не в тот театр, да еще и посреди спектакля.
— М-м? — протянул Ласло, будто бы не сознавая моего присутствия. — Ах да… Я потом все объясню. — Вдруг он показал рукой на оркестровую яму. — Превосходно! Зайдль уже здесь.
К дирижерскому пульту действительно выходил длинноволосый мужчина с благородным профилем — Антон Зайдль, некогда личный секретарь Рихарда Вагнера, а ныне — прекраснейший дирижер Нью-Йорка. Его римский нос украшало изящное пенсне, которому неким манером удавалось не слетать от энергичных телодвижений, так характерных для стиля этого дирижера. Зайдль одним своим видом внушил себе уважение оркестра, а когда обернулся к залу, скользя по рядам строгим взором, множество светских болтунов затихли и преисполнились робостью. Но лишь погас свет и Зайдль одним движением обрушил на зал могучую увертюру «Дон Жуана», возня и шум в ложах принялись нарастать снова и вскоре стали просто невыносимы. Крайцлер, между тем, продолжал внимать музыке с безбрежным спокойствием.
Следующие два с половиной акта Ласло продолжал стоически выдерживать откровенно хамское отношение публики к этому музыкальному мираклю, сохраняя прежнюю загадочную невозмутимость. Морель, как всегда, был безукоризнен и в пении, и в актерской игре, а его партнер — Эдуард де Реске, певший Лепорелло, — был просто божественен. Единственной наградой им были весьма скромные аплодисменты и назойливая болтовня в зале. Церлина в исполнении Фрэнсис Савилль была подлинным совершенством, хотя даже ее дарования не хватило, чтобы утихомирить пьяных резерфордовцев, которые все время орали ей комплименты, словно танцовщице из среднего кордебалета где-нибудь в Бауэри. В антрактах публика распоясывалась окончательно, походя на огромную бесноватую стаю диких зверей, сверкающих бриллиантами, а когда Витторио Аримонди, певший мертвого Командора, принялся бить в дверь Дон Жуана, меня уже настолько переполняло раздражение, что я окончательно возненавидел всех и совершенно не понимал, зачем Крайцлеру понадобилось меня сюда тащить.
Но вскоре я получил ответ. Как только Аримонди замер на сцене мрачным изваянием, направив каменный палец на Мореля, а Зайдль довел оркестр до такого могучего крещендо, какого я, пожалуй, и не слыхивал раньше даже в «Метрополитен», Ласло тихо поднялся, глубоко и удовлетворенно вздохнул и коснулся моего плеча со словами:
— Ну все, Мур. Пойдемте.
— Куда? — спросил я, вставая и следуя за ним в сумрак ложи. — Куда мы идем? После спектакля я должен встретиться с Рузвельтом.
Крайцлер не ответил — просто молча распахнул дверь в салон, откуда мгновенно вынырнули Сайрус Монтроуз и Стиви Таггерт. Оба были в вечерних костюмах — почти таких же, как и у нас с Крайцлером. Я не ожидал их здесь встретить, и, разумеется, очень обрадовался обоим, особенно Стиви. Тот, похоже, оправился после столкновения с Коннором, хотя в таком одеянии чувствовал себя не в своей тарелке, да и опера ему, судя по всему, не нравилась.
— Не беспокойся, Стиви, — обратился я к мальчику, дружески двинув его в плечо. — От этого еще никто не умирал.
В ответ Стиви заправил палец за воротничок и попытался ослабить его неумолимую хватку.
— Чего бы я только ни отдал сейчас за единственную сигарету, — произнес он сдавленным шепотом. — У вас, случаем, закурить не найдется, а, мистер Мур?
— Хватит, хватит, Стиви, — безжалостно одернул его Крайцлер, набрасывая на плечи накидку. — Мы уже это обсуждали. — Он повернулся к Сайрусу: — Вам ясно, что нужно делать?
— Да, сэр, — откликнулся тот обычным невозмутимым тоном. — Когда закончится спектакль, мистер Рузвельт пожелает узнать, куда вы пропали. Я отвечу ему, что не знаю. Потом мы подгоним коляску к тому месту, о котором вы нам говорили.
— Используя?.. — подсказал Крайцлер.
— Используя косвенный маршрут, если обнаружится, что за нами следят.
Ласло удовлетворенно кивнул:
— Прекрасно. Прошу, Мур.
Ласло проскользнул в салон, я же обернулся и, оглядев зал, неожиданно сообразил, что публика ничего не заметила — вот почему Ласло попросил меня не высовываться из ложи. Глядя на Стиви, все так же изнемогающего под гнетом вечернего костюма, я понял, что со стороны в ложе по-прежнему будут видны два силуэта, создавая иллюзию, что мы с Крайцлером никуда не уходили. Но для чего? Вопросы множились у меня в голове, однако единственный человек, способный ответить на них, уже направлялся к выходу. И так, под рев Дон Жуана, низвергавшегося в преисподнюю, я вслед за Крайцлером покинул оперу и вышел на Бродвей. Ласло двигался впереди с возбужденной решимостью.
— Мы прогуляемся, — заявил он швейцару, который замахал было стайке извозчиков.
— Да черт побери, Крайцлер! — воскликнул я, дойдя с ним до угла Бродвея. — Может, соизволите мне сообщить, куда мы идем?
— Я полагал, что вы и сами уже это определили, — невозмутимо отозвался он, помавая рукой. — Мы идем к Бичему.
Ответ поразил меня не хуже доброго апперкота, так что Ласло пришлось поймать меня за лацкан, чтобы я не рухнул на мостовую. Доплетясь за ним до поребрика и ожидая просвета в потоке экипажей, я услышал еще один короткий смешок.
— Не волнуйтесь, Джон, — добавил Ласло, — это всего в нескольких кварталах, но времени хватит, чтобы ответить на все ваши вопросы.
— Несколько кварталов? — отозвался я в замешательстве, пока мы петляли между кучами конского навоза и экипажами, пересекая Бродвей. — Но до башни Хай-Бридж — несколько миль!
— Боюсь, что Бичем сегодня не собирается посещать Хай-Бридж, — ответил Крайцлер. — Нашим друзьям предстоит на редкость скучное и утомительное дежурство.
Пока мы шли по 39-й улице, шум и суета Бродвея таяли позади, а голоса наши отдавались ухом в стенах неосвещенных террасных домов, тянувшихся к Шестой авеню.
— Но куда же мы, к чертовой матери, в таком случае идем?
— И это вы, друг мой, способны определить самостоятельно, — ответил Крайцлер, еще больше ускоряя шаг. — Вспомните, что он оставил в квартире.
— Ласло, — раздраженно сказал я, хватая его за руку. — Я не собираюсь играть и эти чертовы игры! Вы заставили меня бросить людей, с которыми я работал много месяцев, не говоря уже о Рузвельте — так что будьте любезны остановиться и объяснить мне, что, черт возьми, здесь, в конце концов, происходит!
На мгновение он сменил свой энтузиазм на сострадание:
— Мне очень жаль, что так получилось с остальными, Джон, — правда, я искренне сожалею. Если бы я только мог придумать другой способ… Но другого способа нет. Поймите, прошу вас: если в это дело замешана полиция, оно наверняка закончится смертью Бичема. И в этом я уверен, как ни в чем другом. О, я вовсе не хочу сказать, что сам Рузвельт сыграет в этом какую-то роль, но на пути к «Могилам» либо в самой камере что-то подобное случится. Какой-нибудь детектив или охранник, а может, и другой заключенный, возможно, якобы в целях самообороны, — но так или иначе кто-то положит конец этому клубку проблем, который нам с вами известен под именем Джон Бичем.
— Но Сара, — возразил я. — И Айзексоны. Они же заслужили…
— Я не мог так рисковать! — едва не крикнул Крайцлер, целеустремленно шагая к востоку. — Все они работают на Рузвельта, все они обязаны своими должностями только ему. Я не мог полагаться на то, что они ему не доложат о моих планах. Я даже вам не мог всего рассказать, ибо вы поклялись держать Теодора в курсе дела, — а вы человек слова, Джон.
Должен признать, все это слегка охладило мой пыл, но едва нагнав его, я понесся рядом, выспрашивая и допытываясь:
— Но что именно вы задумали? И, черт возьми, сколько вы это все планируете?
— С того самого утра, после того, как убили Мэри Палмер, — ответил он. Лишь тень прежней горечи скользнула по его лицу. Мы вновь остановились на перекрестке, теперь уже — Шестой авеню. Крайцлер обернулся ко мне; его антрацитовые глаза горели холодным пламенем. — Мой первоначальный отказ от расследования был чисто эмоциональной реакцией, и я бы его со временем пересмотрел. Но тем утром я кое-что понял: поскольку именно я стал главной мишенью для наших противников, мой уход может предоставить вам свободу действий.