Напротив, то, что она совершенно сознательно выбрала сына Жоффруа, сомнений не вызывает.
Он был на десять лет моложе Алиеноры: ей тогда было под тридцать, а Генриху, который родился 5 марта 1133 г., не исполнилось и двадцати. Но мы знаем, что королева в то время была в самом расцвете своей ослепительной красоты, и, с другой стороны, вполне вероятно, что Генрих выглядел старше своих лет; мы видим, что уже тогда он действовал как зрелый человек, вел войны, проявлял себя настоящим государем; что касается его личной жизни, то у него уже были два бастарда, которых по обычаям того времени заботливо воспитывали в королевском доме. Генрих был красивым мужчиной, среднего роста, но с крепкими мускулами, у него, как у всех анжуйцев, были светло-рыжие волосы и серые, немного навыкате, глаза, которые наливались кровью, когда он впадал в гнев: он, как все в его роду, был подвержен «припадкам меланхолии», до которых лучше было его не доводить. Искушенный во всех физических упражнениях, он вместе с тем был и образованным правителем. Впрочем, это было семейной традицией. Один из его предков, Фульк Добрый, прославился тем, что отправил королю Франции письмо, составленное в следующих выражениях:
«Королю Франции от графа Анжуйского.
Знайте, государь, что неграмотный король — коронованный осел».
Он написал это, узнав, что в королевском окружении высмеивали его образованность и то, что он поет на латыни, как монах.
Жоффруа Красивый, отец Генриха, почерпнул свои знания о военном искусстве непосредственно из сочинения Вегеция. Генрих и сам читал на латыни и говорил на нескольких иностранных языках: «на всех, на каких говорят между Французским морем и Иорданом», утверждали, не без некоторого преувеличения, его близкие; во всяком случае, провансальский язык входил в их число. В детстве у него были знаменитые наставники: прежде всего, некий мэтр Петр Сентский, который, как говорили, лучше всех своих современников разбирался в искусстве стихосложения; в девятилетнем возрасте его отец, неизменно руководствовавшийся своими видами на Англию, отправил его в Бристоль, где у него был другой ученый наставник, мэтр Матвей, канцлер его матери Матильды. Алиенора, оказавшись рядом с ним, угождала его склонности к поэзии и словесности.
Наконец, Генрих принадлежал к знатному роду, что имело большое значение в те времена, когда личность не отделяли от группы, человека не выделяли из его семьи. Он был внуком того самого Фулька Анжуйского, которому выпала столь удивительная судьба: в сорок лет, в полном расцвете сил, этот человек, правитель одного из самых богатых графств в королевстве, только что женивший своего сына на наследнице английского престола, покинул свои владения и отправился защищать Святую Землю; он женился на королеве Мелизинде — той самой, что встретила крестоносцев в 1148 г. — и юный Балдуин 111, на которого теперь возлагались все надежды латинских королевств, был его сыном; в 1143 г. несчастный случай на охоте внезапно положил конец подвигам Фулька, и лишь год спустя Зенги осмелился напасть на Эдессу.
Но, чтобы ничего не упустить, следует прибавить, что Генрих числил среди своих предков и слишком хорошо известного Фулька Черного — Nerra — который жил в начале XI в. и полностью соответствовал (случай настолько редкий, что его следует специально оговорить) нашим представлениям о феодальном сеньоре, каким его описывают наши учебники истории: грубый, свирепый, он убивал всякого, кто оказывал ему сопротивление, разорял города и грабил монастыри; трижды, в виде покаяния, его заставляли совершать паломничество в Святую Землю, и, поскольку его раскаяние было столь же безмерным, сколь и совершенные им злодеяния, в последний раз его видели в Иерусалиме, у Гроба Господня, с обнаженным торсом, и двое слуг, по его приказу, бичевали его и кричали, приводя в изумление толпу мусульман: «Господи, прими негодяя Фулька, графа Анжуйского, который предал тебя и отрекся от тебя. Взгляни, Иисусе, на покаяние его души».
Вот какой личностью был Генрих Плантагенет и вот что представлял собой его род. Руководствовалась ли Алиенора, решив сделать его своим супругом, одними лишь политическими соображениями? Для того, чтобы понять, что она не могла долго оставаться в одиночестве, достаточно вспомнить двойную засаду, расставленную на ее пути из Божанси в Пуатье. Защита своих владений в те времена, когда сеньор лично руководил необходимыми мерами по восстановлению порядка, требовала присутствия мужчины, способного надеть кольчугу и взять в руки меч. Владения графов Анжуйских граничили с владениями герцогов Аквитанских и, вероятно, это обстоятельство также повлияло на ее решение: возможность контролировать вдвоем такую обширную область (почти весь Запад Франции, от Ла-Манша до Пиренеев, поскольку Генрих был также и герцогом Нормандии) не могла не показаться соблазнительной честолюбивому воображению Алиеноры.
Но ее, несомненно, привлекала и сама личность этого человека: Алиенора была слишком женщиной для того, чтобы не ее не взволновало исходившее от него ощущение мужественной силы. Она была влюблена в него: множество подробностей, и еще более того — вся ее жизнь в целом это доказывают.
Что касается Генриха, то на его решение, конечно, во многом повлияло то обстоятельство, что вместе с Алиенорой он получал огромные территории, но было бы несомненной ошибкой видеть в его желании вступить в этот брак лишь честолюбивый расчет. Французская королева, такая красивая и ставшая еще более пленительной оттого, что ее окружал ореол приключений, не могла не привлечь столь энергичного человека, и разница в возрасте в момент женитьбы не имела значения; напротив, рано развившийся Генрих был больше склонен оценить опытную женщину, чем наивную девочку. Впрочем, он был так же честолюбив, как и Алиенора, и здесь оба также хорошо понимали друг друга: Генрих дорожил своими землями не меньше, чем Алиенора своими. Они сходились в планах территориальной экспансии; все то время, пока они будут едины сердцами и волей, они будут дополнять друг друга и, следовательно, составят идеальную пару, которая будет стремиться к одной цели и добьется потрясающих результатов; несомненно, Алиенора именно к этому и стремилась. В свои тридцать лет она была уже не легкомысленной девушкой, но женщиной, которая хотела жить полноценной жизнью. Когда Вильгельм Ньюбургский сообщает нам, что она стремилась к этому браку, поскольку он больше подходил ей, чем первый ее опыт, надо понимать это в том смысле, какой летописец смог придать выбранным им словам: magis congruus. Встретив Генриха, она нашла того мужчину, который был ей нужен.
Сочинения, которые показывают нам Алиенору времен заключения ее второго брака, весьма красноречивы: мы видим, что она спешит забыть прошлое и с радостной готовностью устремляется к раскрывающимся перед ней перспективам. Она снова становится герцогиней Аквитанской и, кроме того, становится графиней Анжуйской. Она осыпает милостями многих рыцарей из своего окружения: вне всякого сомнения, речь идет о тех, кто помог ей освободиться и сопровождал ее на полной ловушек дороге, которая привела ее в Пуатье. В их числе был и Сальдебрейль де Санзе, коннетабль Аквитании, которого она назначает своим сенешалем: должность не вполне определенная, как всегда бывало в те времена, и состоявшая, главным образом, в том, что он должен был занимать место сеньора всякий раз, как тот не мог присутствовать лично; среди приближенных сенешал был «старейшим», senescallus (да и сам сеньор был «самым старшим», senior). Нет ничего удивительного в том, что среди тех, кто во время этой свадьбы получил подарки, мы встречаем ее дядю, преданного Рауля де Фе, брата виконта Шательро.
Мы видим также, что она щедро одаривала расположенные в ее владениях монастыри и с удовольствием упоминала в документах, которые диктовала по этому случаю, о тех герцогах Аквитанских, своих предках, которыми так гордилась: через неделю после своей свадьбы, 26 мая 1152 г., проезжая через Мон-тьернеф, она сообщает монахам о том, что подтверждает все привилегии, которые были даны им «моим прадедом, моим дедом и моим отцом». Ее предыдущий супруг, король Франции, также делал им подарки, но об этом она не упоминает… На следующий день она оказывается в Сен-Мексене и здесь также, говоря о том, какие милости оказывает монастырю, уточняет: «Я, Алиенора, Божьей милостью герцогиня Аквитании и Нормандии сочетавшаяся браком с Генрихом, герцогом Нормандии, и графом Анжуйским». И подчеркивает: «Когда я была королевой, женой короля Франции, король пожаловал монастырю Севрский лес, и я также отдала ему и пожаловала этот лес; затем, расставшись с королем по решению Церкви, я взяла назад свой дар; но, следуя совету мудрых людей и по просьбе аббата Петра, я возобновила дар, сделанный прежде как бы поневоле, и на этот раз сделала это по собственному желанию… как только сочеталась браком с Генрихом, герцогом Нормандским и графом Анжуйским».
Но ничто не рассказывает нам о ней и о тех чувствах, которые владели ею в момент заключения этого второго брака, лучше, чем та грамота, которую она продиктовала несколько дней спустя для аббатства Фонтевро. Как и многие другие исходящие от Алиеноры документы, эта грамота несет на себе отпечаток ее личности: официальный и строгий стиль, принятый в старых канцеляриях, ей явно не нравился. Это эмоциональный документ, потому что здесь Алиенора предстает перед нами в смятении чувств, и мы, кажется, впервые (если только нечто подобное не происходило во время ее встречи со святым Бернардом в аббатстве Сен-Дени) видим ее взволнованной. В конце концов, вполне возможно, что способность любить пробудилась в ней только теперь. Несмотря на сдержанность выражений мы чувствуем, что она готова на весь мир прокричать о своем счастье и о том, какие радужные перспективы открывает перед ней ее новое существование: «Расставшись, по причине близкого родства, с моим сеньором, Людовиком, прославленным королем Франции, и сочетавшись браком с моим благороднейшим господином, Генрихом, графом Анжуйским, я ощутила вдохновение свыше и