К третьему числу я подготовился так, как будто собирался ехать в загс, а не в аэропорт. Этому немало способствовал мой друг, как раз тот, благодаря кому я познакомился с Алиной. Он был свободен в эти дни – жена его с их маленьким сыном жила на даче у своих родителей, он должен был бывать у них каждые выходные и всякий раз в конце недели выискивал повод, чтобы остаться в городе по каким-нибудь делам. Узнав о моем плане, он стал горячо поддерживать меня и даже вызвался поехать со мной в аэропорт.
– Зачем? Я и сам справлюсь.
– Как ты себе это представляешь? – убеждал он меня. – Ты падаешь на колено, делаешь ей предложение, она соглашается, и тут ты говоришь, мол, постой тут с кольцом и с чемоданами, пока я пригоню машину? И пропадаешь минут на двадцать?
– Почему на двадцать? Я за пять минут за машиной сбегаю.
– Старичок, девушки этого не любят. А в твоем положении я вообще не советую рисковать. Мало что может случиться за эти пять минут? Вдруг она передумает? Тем более, подружки рядом. Нет, лучше так: ты делаешь предложение, одной рукой обнимаешь ее, другой берешь ее чемодан, вы выходите на улицу, а там к вам подкатывает автомобиль, ты открываешь ей дверцу… Вы садитесь, пьете шампанское – это обязательно, не спорь – ты целуешь ее в губы, и пока я, ваш верный слуга, качу вас по городу, ты рассказываешь ей, как умирал без нее, как любишь ее, ну и все такое. Кстати, может нам взять напрокат лимузин? Белый. Или розовый. Лучше розовый.
– Это уж слишком, – поморщился я.
– Поверь мне, они это обожают. Даже если твоя Алина будет сомневаться, подружки сами усадят ее в твой лимузин. Ни одна девушка не устоит перед мужчиной, который стоит перед ней с кольцом, букетом и лимузином. Это ж прямая дорога в загс!..
– Да не поеду я с тобой в розовом лимузине!
– Давай хотя бы мерседес белый возьмем.
По его совету я не только взял белый мерседес и купил шампанское, но и подготовил квартиру к приезду Алины – навел порядок, застелил постель ее любимым шелковым бельем, накрыл стол и купил свечи. Друг мой, сидя на моем диване и потягивая пиво, рассуждал о том, что неплохо было бы еще и украсить спальню воздушными шарами, желательно в форме сердец, на стене написать ее имя, а кровать усыпать лепестками роз, но я отказался, на это у меня уже не было сил. Зато он настоял на том, чтобы я надел костюм. Сам он тоже явился при полном параде, так что, когда мы в половине шестого утра прибыли в аэропорт – бравые, здоровые и разодетые – и встали в зале прилета рядом с вялой толпой встречающих и таксистов, на нас с удивлением поглядывали; нас двоих нельзя было не заметить, мы нарядились как на свадьбу.
Наконец объявили рейс из Салоников. Скоро появились и первые приземлившиеся, сонные и очумелые от бессонной ночи. Вот, кажется, и Алина. Я не сразу узнал ее. Она была в черном плаще, какого я никогда на ней не видел, длинные волосы висят на плечах, путаясь с ремешками от сумок, лицо уставшее и какое-то чужое. Быстрым шагом она прошла мимо нас, глядя куда-то вперед, за ней побежал, держа в каждой руке по чемодану, какой-то парень в рваных джинсах.
Я растерялся. Не ожидал, что она не заметит меня. И совсем не был готов к тому, что она будет с мужчиной.
– Давай, давай, пошел! – мой друг толкнул меня в спину. – Действуем по плану!.. Чего ты ждешь? Да что с тобой?! Это она! Давай, давай! Вперед!..
И я ошалело двинулся за ними.
– Алина!
Она обернулась.
– Ты?! Что ты здесь делаешь? – она стала растеряно оглядываться по сторонам.
Меня снова поразило, что она была не похожа сама на себя. Может, это из-за ночного перелета, мелькнуло у меня в голове?
Она не кинулась мне на шею и, кажется, совсем не обрадовалась мне. Ее черненые глаза с осыпавшейся с ресниц тушью потемнели и смотрели на меня с недовольством.
– А это кто такой? – кивнул я на парня в джинсах.
Она оставила парня и сделала шаг ко мне.
– Тебе какое дело? – с вызовом произнесла она.
– Он что, с тобой?
Она замялась, но взяла себя в руки:
– Да, представь себе! Со мной! А что?
– Как ты можешь? Мы же с тобой… Мы же еще не…
– А что? Что «мы»? Ты что, против? Ты что, следить за мной будешь? Как ты вообще здесь оказался? Что тебе вообще от меня надо?
В ту минуту я вдруг почувствовал, что мне ничего от нее не надо. Я вдруг увидел, что Алины, которую я любил и с которой прожил такое короткое и счастливое время, больше нет. Я смотрел на ее лицо, на ее огромные глаза и не находил в них того, что было раньше. Все в ней стало чужим, и сама она стала другой, мне не знакомой, как, наверное, и я для нее. Я видел, что в ее взгляде не было и намека на то, что в глубине души ей было радостно видеть меня или, наоборот, невыносимо больно, как бывает, когда вдруг встретишь в толпе родного человека, и сердце сожмется от воспоминаний; она смотрела на меня как на какого-то парня с улицы, зачем-то цепляющегося к ней, который не вызывал у нее никаких чувств, кроме неприязни.
Тут бы мне плюнуть, развернуться и уйти, но я не решился отклоняться от плана и вместо этого машинально протянул ей цветы. Она не пошевелилась и только сверлила меня глазами. Я, как и собирался, полез в карман пиджака, достал коробочку с кольцом и открыл ее. Набрав воздуха в легкие, хотел сказать что-нибудь, но слова не шли из горла. Не замуж же ее звать, подумал я про себя, теперь это было совсем не к месту. И в ту же секунду понял, что именно это я и делаю, хотя и без всяких слов.
Перед лицом у меня что-то мелькнуло, кольцо выпало из рук. Это Алина хлопнула меня по щеке, да так неловко, что я не сразу понял, что это была пощечина.
– И вещи мои верни! Кретин!.. Завтра я пришлю к тебе кого-нибудь за вещами!..
В то утро, когда мой друг мчал меня по пустой, еще спящей Москве на белом мерседесе, я впервые за долгое время почувствовал себя свободным. Я сам себе удивлялся. На душе у меня было легко, как будто все мучения этого лета в один миг покинули меня.
– Ну что, старичок, опять собираем вещи? Давай как в прошлый раз: я тебе помогаю, а ты за это звонишь моим и говоришь, что я тебе нужен на все выходные?
Я кивнул. Алина исчезла из моей жизни так же внезапно, как и появилась.
Назавтра мне позвонили. Мужской голос представился и сказал, что звонит по просьбе Алины и что готов подъехать в удобное мне время, чтобы забрать ее вещи. Я думал увидеть вчерашнего оборванца из аэропорта, но в назначенный час у подъезда припарковался бронированный джип, и ко мне вышли два здоровенных мальца в костюмах. Они в два счета сгребли ручищами картонные коробки, что я собрал, и прежде чем уехать, один из них достал из салона пачку каких-то бумаг и отдал мне.
– Что это?
– Михаил Владиславович велел передать.
Это были каталоги банковских услуг – Мишаня не оставлял попыток сделать меня своим клиентом.
Прошел год. Как-то в середине лета я оказался по делам в Камергерском. Было около пяти, город накалился от солнца и замер в безветренной пыльной духоте, но несмотря на это, Камергерский, как водится, бурлил разнородной публикой, сидящей за тесными столиками летних веранд. Времени у меня было достаточно, и я зашел в одно из заведений. С улицы мне показалось, что внутри там можно было найти место, но войдя в двери, я увидел, что ошибался, не было ни одного свободного стола. Я решил хотя бы выпить чего-нибудь прохладного, пускай и на ходу, и встал к витрине, где до меня дожидались своей очереди еще три-четыре человека.
Я разглядывал меню, написанное мелом на доске, и не проявлял никакого интереса к тем, кто стоял передо мной, если бы не одна беспокойная особа, которая все-таки привлекла мое внимание. Она крутилась и вертелась у меня перед носом и подходила так близко ко мне, что почти наступала мне на ноги. Когда она в очередной раз толкнула меня плечом, я оторвал глаза от меню и взглянул на того, кто не давал мне покоя. Меня встретила виноватая улыбка немолодого лица, и я не стал ничего говорить, приняв это за извинения. Однако улыбающееся лицо вдруг сказало:
– Не узнаете меня?
Если бы не ее голос, я никогда не узнал бы Лию, так сильно она изменилась с тех пор, что мы виделись. Мне показалось, она стала старше лет на десять. Лицо ее, как и тогда, без грамма косметики, было совершенно угасшим, утратившим былую свежесть и блеск, щеки и лоб приобрели болезненный желтушный оттенок, вокруг впалых век кругами лежали коричневые тени с заметной сетью морщин, и даже некогда ослепительные зубы не сверкали, сливаясь с желтизной лица; в коротких пружинистых волосах белела седина, взгляд когда-то сияющих глаз стал таким безжизненным и глухим, что, казалось, она была немного не в себе. Говорила и двигалась она машинально, как будто произносила заученные фразы и держала себя так, как всегда привыкла, и это еще ярче контрастировало с тем, как плачевно она выглядела. Одета она была проще некуда, на мой взгляд, слишком даже небрежно для своего возраста и для такого места, как Камергерский переулок в разгар летнего дня, – в джинсы, футболку с истертым от времени рисунком и глубокие закрытые туфли на плоском ходу, какие любят носить испанские синьоры.
Она пригласила меня присесть за свой столик. Пока я шел за ней, держа в руках наши напитки, я заметил, что она еще больше исхудала, иссохла, в фигуре ее не осталось ничего от плавной грациозности, которая была так ей к лицу.
– Что вы делаете в Москве? – спросил я ее.
– Живу.
Она сказала, что вернулась в Москву еще прошлой осенью и теперь живет здесь вместе с детьми.
– Но почему вы уехали? – удивился я.
– Вы же помните Мишу…
Из ее рассказа я понял, что Мишаня привел в действие свой план, причем самым невыгодным для нее образом: увез ее с детьми из Испании и, удерживая у себя ее паспорт и прочие документы, заставил жить здесь. Свои угрозы по поводу финансов он тоже осуществил, лишил ее собственных средств и выдавал только небольшие суммы на ежедневные покупки.