ии, я ощущаю, как ваши сердца бьются рядом. Верьте, что ветры, проносящиеся над нашей родной землей, всегда будут доносить до меня согревающие мне душу свежесть и чистоту ваших сердец.
Крепко обнимаю вас.
Всей душой ваш
Алиовсат Гулиев
20 августа 1964 года, гор. Баку».
Для Алиовсата Гулиева, человека поразительной искренности, понятие «малая родина» было не пустым словом, а чем-то живым, отзывающимся в душе теплом или болью, радостью или горем. Он тосковал вдали от нее и потому радостно и с почетом принимал дома односельчан, вникал в их нужды и заботы, всячески помогал им. Это нужно было ему самому, нужно не для тщеславной демонстрации своих возможностей и всемогущества, а чтобы, находясь в Баку, ощутить себя частицей Гызылагаджа. У этого человека, который физически оторвался от родных корней, духовная связь не прерывалась ни на день. Он ощущал постоянную потребность ступить ногой на родную землю.
Рассказывает Афаг Гулиева:
«Помню, как-то в Гызылагадже он спросил меня:
— Чита, а что такое для тебя родина?
Я стала с пафосом говорить ему то, чему нас учили в школе, мол, родина, отчизна и т. д.
— А для меня родина, — сказал он, — вот эта старая избушка на курьих ножках, и эта дорога — тоже родина, по ней я шел в школу пешком. И маленькая речушка вдали — тоже родина, и эти ивы, которые растут, — родина.
У него было свое чувство родины, не вписывающееся в рамки официальной пропаганды. Это был не Азербайджан, не географическое понятие. Родина для него была абсолютно локальным понятием.
Приезжая в Гызылагадж, он с каждым здоровался за руку, расспрашивал обо всех членах семьи. Я поражаюсь, как он всех помнил. Он считал себя ответственным не только за родню, но за всех гызылагаджцев».
Воспоминания Джейран Гулиевой словно продолжают рассказ сестры:
«Когда приезжали гости из района, он расспрашивал обо всех жителях села, о родных, знакомых, соседях. Это был совершенно искренний интерес, потому что он помнил о каждом и каждому был готов помочь. У нас в доме всегда подолгу кто-то жил: родственники, или те, кто учился в институте».
Впрочем, ответственность за человека, в понимании Алиовсата Гулиева, не означала его безоговорочной поддержки во всем. Здесь также проявлялась та самая требовательность, о которой мы уже не раз упоминали. Он старался на корню пресекать любые попытки расхлябанности и лени. Даже когда дело касалось близких ему людей. В этом смысле характерен эпизод, рассказанный нам братом ученого Абульфазом Гулиевым.
Испытывающий с молодости большую склонность к литературе, поэзии, Абульфаз муаллим хотел поступить учиться на филологический факультет университета. Но в сальянской школе, которую окончил молодой человек, не было учителей иностранного языка, и получилось так, что по этому предмету он аттестован не был. А без оценки по иностранному языку в аттестате на филологический факультет не принимали. Обращение за помощью к ректору университета успеха не принесло.
Неудачливый абитуриент пришел к брату поделиться своей бедой. Алиовсат Гулиев понимал, что брат в этой ситуации страдает не по своей вине. Более того, в подобной же безвыходной ситуации находятся многие выпускники сельских школ. Он написал министру высшего образования СССР Вячеславу Петровичу Елютину письмо, в котором изложил суть дела и просил помочь в разрешении этой проблемы. Бюрократическая машина работает медленно. Наступило уже 31 июля, последний день подачи заявлений в университет, а ответа из Москвы не было.
Встревоженный Абульфаз вновь пришел к брату — как же быть?
На счастье или на беду юноши в это время в кабинете брата находился и знаменитый геолог, академик Шафаят Мехтиев.
— Вот видишь, Шафаят Фархадович, — смеясь, сказал Алиовсат Гулиев, мой брат хочет стать филологом. Не видит как будто, что мы, гуманитарии, целыми днями, не поднимая головы, работаем, копаемся в пыльных бумагах.
— А ты отдай своего брата мне, — предложил Шафаят муаллим, — я сделаю из него геолога.
Абульфазу деваться было некуда — два таких авторитетных человека решают его судьбу. Подал он в тот же день документы на геологический и стал учиться. Первый курс вроде бы окончил нормально. А на втором — никак не может сдать зачета по минералогии. Куда человеку с поэтической натурой запомнить все особенности, физические и химические характеристики 365 минералов?
А преподаватель тоже попался принципиальный и не хотел ставить ему зачет. А это автоматически означало, что в январе его не допустят до экзаменационной сессии. Попробовал было Абульфаз попросить помощи у брата что ему стоит замолвить словечко, уж такому человеку ни один преподаватель не откажет. Но Алиовсат муаллим наотрез отказался.
— Я помог тебе поступить, а уж ты будь добр учиться.
Расстроенный Абульфаз поехал в Гызылагадж жаловаться отцу, мол, меня могут исключить из университета, а Алиовсат со своей принципиальностью не хочет помочь мне. Встревоженный Наджафкули киши, взяв с собой в качестве группы поддержки председателя колхоза, Героя Социалистического Труда Гудрата Самедова, приехал в Баку. Стали они просить Алиовсата помочь Абульфазу. Но не тут-то было. В серьезных вопросах для Алиовсат муаллима авторитетов не существовало. Слово за слово, обстановка накалялась. И тогда, для того чтобы окончательно решить этот вопрос, Алиовсат муаллим при гостях снял трубку и позвонил этому неуступчивому преподавателю.
— Имей в виду, — сказал он, — если ты поставишь Абульфазу незаслуженную отметку, я добьюсь, чтобы тебя уволили из университета.
В итоге Абульфаз остался учиться на повторный курс.
Это был суровый, но, наверное, необходимый в той ситуации воспитательный акт.
Абульфаз муаллиму еще не раз приходилось на себе ощущать строгость брата.
Как-то летом молодой человек загулял до глубокой ночи. Когда опомнился, понял, что в общежитие лучше и не соваться: двери закрыты и неприятностей не оберешься. Он отправился к брату.
— Где это ты ходишь в такое время? — удивился Алиовсат.
Абульфаз замялся: врать не хотелось, а говорить правду не решался. Но старший брат и без того все понял.
— Ты — студент, сейчас твое дело учиться. А ты где-то гуляешь до двенадцати часов? Отправляйся туда, где был.
Вот и пришлось Абульфазу в ту злополучную ночь спать на скамейке сквера имени 26 бакинских комиссаров.
Впрочем, Абульфаз муаллим на брата обиду не таил.
— Всем, чего я достиг, я обязан Алиовсату, — с благодарностью повторяет он.
Не к одному брату был Алиовсат муаллим так строг. Его требовательность в полной мере испытало на себе и младшее поколение Гулиевых.
Обратимся к воспоминаниям Афаг Гулиевой:
«В нем было органичное соединение жестокой справедливости и исключительной мягкости. В десятом классе у меня возникли проблемы с математикой. Одного слова папы достаточно было, для того чтобы мне поставили «тройку». Но он сказал: «Нет, ты будешь заниматься математикой». И я, которая собиралась поступать на гуманитарный факультет, была вынуждена заниматься с репетитором математикой, чтобы сдать выпускной экзамен.
После школы я поступила в Институт иностранных языков. Так как на французском отделении русского сектора не было, я поступила на азербайджанский сектор, но с руководством факультета было оговорено, что какое-то время мне будет разрешено сдавать экзамены на русском языке. Все хорошо, только на русском языке можно сдавать любые экзамены, кроме экзамена по азербайджанскому языку. Качество преподавания азербайджанского языка в русских школах в те годы было не то что плохим, а вообще никаким, и поэтому я занималась азербайджанским языком с репетитором — заведующим кафедрой азербайджанского языка.
И вот за неделю до экзамена он вызывает меня и говорит:
— Афаг, за такой короткий срок ты языка все равно не выучишь и экзамен вряд ли сдашь. — Но, видя мое огорчение, он тут же добавил. — Впрочем, делу можно помочь. Мой племянник в Академии наук сдает кандидатский минимум, а Алиовсат муаллим — председатель комиссии.
Короче, мне был предложен, говоря современным языком, бартер, экзамен его племянника — против моего.
Характер отца я знала и поэтому испытала муки ада, пока «подползла» к нему и постаралась, как можно красивей преподнести ему это «деловое» предложение преподавателя.
Он очень неодобрительно посмотрел на меня, его взгляд потух.
— Ты знаешь, — сказал он, — самое обидное — что этот человек не позвонил прямо мне, а посвятил тебя, ребенка, в то, чего ты никогда в жизни и в голову брать не должна. Однако раз он поступил именно так, я тебе скажу: если его племянник на экзамене ответит на «пять», то получит «четверку», если на «четыре», то получит «тройку» и так далее.
Естественно, что мы оба получили по «двойке». И все лето я с частным педагогом занималась азербайджанской грамматикой, чтобы в сентябре сдать переэкзаменовку».
В этой истории, рассказанной дочерью ученого, кроме «жестокой справедливости» Алиовсата Гулиева, привлекает внимание и желание максимально оградить детей от «суровой действительности», от проявления человеческих качеств, ему самому не присущих.
К детям Алиовсат муаллим относился с трепетной нежностью, которая усиливалась от сознания, что он слишком поглощен работой и не может уделить им столько времени и внимания, сколько хотел бы.
Об этом свидетельствуют интересные воспоминания сына ученого — Талатума Гулиева:
«Отца в семье я помню очень добрым человеком, хорошим семьянином, но в силу своей занятости он мог уделять нам очень мало времени.
У него был очень своеобразный режим. Когда я вставал в восьмом часу утра, чтобы идти в школу, свет в гостиной, где он работал, еще горел. Все его сотрудники: машинистки, стенографистки, переводчики, читчики — еще работали. Я спрашивал у мамы:
— Он не спит?
— Нет.
— Я хочу его увидеть.
— Нет, — говорила мама, — они заняты.
Я уходил в школу. Вернувшись домой, я снова упускал тот момент, когда мог бы увидеть его: отец уже уходил на работу.