Но я думаю, что он искренне верил в силу своей молитвы. Без этого он не мог бы заставить других поверить в себя. Здесь было бы недостаточно одних артистических качеств или изворотливого ума. Нет, он был силен именно глубокой убежденностью в том, что обладает силой истинной народной молитвы, потому что за ним – вековые страдания народа, которые знает Господь.
У поэта Серебряного века Николая Степановича Гумилева есть стихотворение «Мужик», где явственно проступает образ Григория Распутина:
В гордую нашу столицу
Входит он – Боже, спаси! —
Обворожает царицу
Необозримой Руси
Взглядом, улыбкою детской,
Речью такой озорной, —
И на груди молодецкой
Крест просиял золотой.
Здесь важен эпитет «детский». Детский взгляд, детская улыбка… Мы настолько демонизировали Распутина из-за всевозможных слухов о его поведении в Петербурге (впрочем, частью достоверных), что нам трудно допустить, что этот человек искренне был привязан к царице, наследнику и великим княжнам, на груди которых после расстрела обнаружили амулеты с его изображением. Есть воспоминания, что цесаревичу нравилось играть с Распутиным или слушать его народные байки. Мальчик оживлялся во время его визитов. Это говорит о том, что он не испытывал никакого страха перед ним. А то, что Распутин не нравился надменным аристократам, – это вполне понятно. Да кто он такой, чтобы иметь такое влияние на царскую семью?! Ну и получали в ответ юродство, кривляние и даже козни против себя, таких умных и надменных. И в этом не было ничего демонического.
Другое заставляет задуматься. В дневнике Николая II от 10 октября 1912 года нет ни слова о телеграмме Распутина.
”10-го октября. Среда
Сегодня, слава Богу, наступило улучшение в состоянии здоровья дорогого Алексея, темп<ература> спустилась до 38.2.
После обедни, отслуженной законоучителем детей о<тцом> Васильевым, он принес Св<ятые> Дары к Алексею и причастил его. Такое было утешение для нас. После этого Алексей провел день совсем спокойно и бодро. Все воспряли духом.
То, что Николай не упомянул об этой телеграмме в письме матери, где сообщал ей об улучшении здоровья ее внука, – это понятно: Мария Федоровна терпеть не могла Распутина. Но почему он не пишет об этом в дневнике, где фиксировал все мало-мальски важные события каждого дня? Это значит, что куда большее значение, чем телеграмма, для него имело причастие, которое принял наследник, и после этого наступило улучшение здоровья.
Может быть, Николай вовсе не признавал целительные способности божьего человека Григория? Нет, признавал. Спустя менее года он пишет в дневнике от 17 июля:
”В 8 ½ Алексея принес Деревенько (матрос. – П. Б.) к нам в спальню, и он провел почти весь день с Алике в кровати; боль у него продолжалась до вечера с небольшими перерывами… В 7 час<ов> приехал Григорий, побыл недолго с Алике и Алексеем, поговорил со мною и дочерьми и затем уехал. Скоро после его отъезда боль в руке у Алексея стала проходить, он сам успокоился и начал засыпать.
О чем это говорит? Я думаю, Николай, хотя и был человеком очень религиозным, в чудо исцеления Алексея «по телеграмме» все-таки не верил. В этом плане он больше доверял врачам и заботам своей жены, которая сутками не отходила от сына. Поверить в это чудо означало бы для него, что прямым посредником между его семьей и Господом является старец, а без него ни о каком выздоровлении наследника и речи быть не может. Но тогда к чему все врачи и родительские заботы, и молитвы? Думаю, на этой весьма опасной границе и заканчивалось доверие Николая к Распутину. Он не принимал его всерьез в качестве абсолютного духовного авторитета.
Чего нельзя сказать об Александре Федоровне. Особенно после Спалы. С этого момента она безраздельно уверовала в Распутина. И всех его противников воспринимала уже не просто как личных врагов, но как Божьих. Отныне она постоянно находила (потому что она хотела это находить) подтверждения божественной силы распутинских молитв.
В 1915 году Николай вместе с сыном отправились в Ставку, шла война. Там у наследника открылось кровотечение носом, что для обычного ребенка – ерунда, но для гемофилика может закончиться трагически, потому что в носовой полости перевязку не сделаешь. Вызванный к Алексею хирург Федоров ничем помочь не мог, и Николай вместе с сыном и Пьером Жильяром срочно выехали поездом в Царское Село. По дороге состояние наследника улучшилось. Александра Федоровна приписала это заочной молитве Распутина.
Еще одно чудо
КБ: Вторым человеком, который свято уверовал в Распутина, была Анна Вырубова. У нее, кроме ее известной доверчивости вообще к людям, была на это своя причина. В том же 1915 году она попала в железнодорожную катастрофу. Ее изувеченное тело вытащили из-под развалин вагона. Она писала в своих воспоминаниях:
”Когда я пришла в себя, вокруг были тишина и мрак. Затем раздались стоны придавленных под развалинами вагонов раненых и умирающих. Я сама не могла ни пошевельнуться, ни кричать, на голове у меня лежал огромный железный брус…
Помню, как меня пронесли через толпу народа в Царском, и я увидела императрицу и всех великих княжон в слезах. Меня принесли в санитарный автомобиль, и императрица вскочила в него и, присев на пол, держала мою голову на коленях, а я шептала ей, что умираю.
Состояние ее врачи объявили безнадежным. Тогда позвали Распутина. Он склонился над ней и ласково прошептал: «Аннушка, проснись, погляди на меня». И она открыла глаза. Это был второй случай чудесного исцеления после ранней истории с отцом Иоанном Кронштадтским, о которой у нас уже шла речь.
Так сложился этот, как я уже говорила, «бермудский треугольник»: Алиса – Распутин – Вырубова. И ничто не могло развести его стороны. Только – гибель Распутина.
ПБ: Но здесь Николай оказался между двух огней… С одной стороны – депутаты Государственной думы, министры Двора и великие князья, которые ненавидели Распутина и считали его мошенником. С другой – собственная жена и больной ребенок.
И вот что я вдруг понял. В нашей предыдущей книге «Соня, уйди!» мы с вами обсуждали ситуацию, сложившуюся в 1910 году в Ясной Поляне перед «уходом» Льва Толстого. Но ведь это была та же ситуация! На одной чаше весов – «толстовцы», на другой – душевнобольная жена. Обе стороны ненавидят друг друга. Даже «демон» свой есть – Чертков. Чем вам не «святой черт»! Толстой пишет в тайном дневнике: «Они разрывают меня на части». Жаль, что император не вел тайный дневник, не предназначенный для прочтения женой. Как это все странно… Два совершенно разных дома, две совершенно разные семьи… А проблемы – схожие.
Глава одиннадцатаяВойна и смерть Распутина
Грозные времена
ПБ: Между тем наступили грозные времена. Россия была втянута Европой в Первую мировую войну. В нашу задачу не входит обсуждать причины ее начала, об этом написаны сотни исторических работ. А ее последствия и так хорошо известны: Февральская и Октябрьская революции и конец российской монархии.
Для нас важно другое. В 1914 году Николай вступил в войну не просто с Германией. Он начал воевать со своим двоюродным дядей императором Вильгельмом, который приходился Алисе двоюродным братом. А ее родной брат Эрни, великий герцог Гессенский, воевал против России потому, что Гессен входил в состав Великой Германии. Два ее ближайших родственника оказались врагами страны, императрицей которой она являлась. И она сама была немкой, о чем все помнили. Как же повела себя Александра Федоровна в этой тяжелейшей для нее ситуации, когда в России и конкретно в Санкт-Петербурге вспыхнули антигерманские настроения и даже немецкое название столицы поменяли на Петроград?
КБ: Немного вас поправлю. Не два ближайших родственника, а значительно больше – вся германская ветвь. Но прерванное общение с «дядей Вилли» (императором Вильгельмом) не было самой большой потерей для Алисы. Ни у нее, ни у Николая он не пользовался особым расположением. В их семье, скажем прямо, его недолюбливали. И было, как видите, за что… Гораздо большим ударом для нее стал разрыв с любимым братом Эрни и – о чем вы забыли! – с сестрой Ирэной, супругой принца Генриха Прусского, который в августе 1914 года возглавил германские морские силы на Балтике.
Эти два человека в последние годы были особенно близки ей, и пропасть войны, разделившая их, отняла у Алисы их голоса и поддержку. Ей повезло, что хотя бы две сестры оказались по одну с ней сторону «фронта» – Элла жила в России, а Виктория вместе со своей семьей – в Англии. Переписка с Викторией была для нее отдушиной, единственным пространством, где можно было предаться тоске по оставшимся по другую линию… Например, в день рождения Эрни, в ноябре 1914 года, Алиса писала сестре в Англию:
”Сегодня день рождения нашего Эрни, и впервые в его жизни три сестры не могут подать ему весточку. Каким одиноким он должен быть вдали от своих родных, в чужой стране, ненавидя войну…
Алиса полагала, что Эрни в это время мог находиться в Италии или Бельгии, но можно понять эту фразу и иначе – она никогда не считала прусскую часть Германии своей родиной. Вообще Гессен в представлении его жителей не являлся частью Германии, он был сам по себе. «Пруссия сделала несчастье Германии. Германский народ обманут, в него внедрили чувства ненависти и мести, которые были ему несвойственны» – так говорила Алиса о своем народе в разговоре с гувернером ее сына Пьером Жильяром, который тоже оказался оторванным от родных в Швейцарии.
Сестры милосердия
КБ: Конечно, Алиса уже давно стала русской подданной. В ноябре 1914 года «стаж» ее жизни в России составил двадцать лет ровно. Однажды во время войны она призналась Софье Буксгевден: