– А ты не знаешь, что на всякое хотенье есть терпенье? – пропищал тот же тонюсенький голосок прямо ей в ухо.
– Не дразните меня, пожалуйста, – попросила Алиса, тщетно стараясь понять, откуда исходит этот голос. – Если вам так хочется острить, острите на свой счёт.
Обладатель тоненького голоска глубоко вздохнул: он был, очевидно, очень несчастен, – и Алисе захотелось сказать ему что-нибудь утешительное. «Уж хоть бы он вздыхал по-людски», – подумала она, поскольку это был такой крохотный вздох, что вполне можно было его и не услышать, не раздайся он у самого её уха, так что она даже поёжилась от щекотки.
– Я знаю, что ты мне друг, – услышала Алиса. – Дорогой, старый друг, который никогда не обидит, хотя я всего лишь насекомое.
– Какое именно насекомое? – не без тревоги осведомилась Алиса, поскольку хотела бы знать, есть у него жало или нет, а прямо задать этот вопрос сочла неприличным.
– Так ты не всех любишь… – начал голосок, но утонул в резком свистке паровоза.
Все вскочили как по тревоге, а с ними и Алиса.
Лошадь, которая высунула голову в окно, втянула её обратно в вагон и спокойно сказала:
– Пустяки… Надо только перескочить через ручеёк.
Все, по-видимому, успокоились, выслушав это заявление, и только Алиса почувствовала себя не очень уютно при мысли о поезде, перепрыгивающем через ручей, в то же время подумав: «Во всяком случае, мы очутимся в Четвёртом ряду. Хоть какое-то утешение». Через секунду она почувствовала, как вагон дыбом поднялся в воздух, и в страхе схватилась за ближайший к ней предмет, который оказался бородкой Козла.
Но борода эта словно растаяла, стоило Алисе ухватиться за неё, и она оказалась преспокойно себе сидящей под деревом, в то время как Комар (потому что именно с этим насекомым она разговаривала в вагоне) раскачивался на ветке, как раз над её головой, и обмахивал её, как веером, своими крыльями.
Хотя это был, конечно, необычайно большой Комар («С цыплёнка», – подумала Алиса), она уже его не боялась, после того как они так мило поговорили в вагоне.
– Так ты вообще не любишь насекомых? – поинтересовался Комар таким спокойным тоном, словно ничего не случилось.
– Люблю, но лишь тех, что умеют говорить. В моей стране таких нет.
– И что, ни одно из насекомых не доставляет тебе радости? – удивился Комар.
– Они меня совсем не радуют, потому что многих я боюсь, в особенности крупных. Кое-кого могу назвать.
– Они, конечно, откликаются, когда их называют по имени? – мельком заметил Комар.
– Я никогда не обращала на это внимания.
– Наверняка откликаются, иначе на что им имена?
– Им, может, и ни к чему, но тем, кто их этими именами обозначил, наверное, нужны. Я так думаю. Зачем вообще всем вещам дали названия?
– Этого я не могу объяснить, – сказал Комар. – Знаю лишь, что там, в лесу, ни у кого нет никаких имён, как у вас. Хочешь, устроим перекличку – но только время зря потеряешь.
– У нас есть, например, Овод, – начала между тем Алиса и загнула один палец.
– Совершенно верно, Овод, – согласился Комар. – Вон там в кустах можешь его увидеть: это деревянная качалка на круглых полозьях.
– А чем он питается? – полюбопытствовала Алиса.
– Стружками да опилками. Ну кто там у тебя дальше?
Алиса с интересом оглядела Овода и решила, что его, верно, совсем недавно выкрасили: такой он был блестящий и липкий.
– Ещё у нас есть Стрекоза.
– Посмотри на ветку у себя над головой, – предложил Комар, – и увидишь свою Стрекозу. Её тело – это сливовый пудинг, крылья – листья мальвы, а голова – пьяная вишенка.
– А чем питается она? – спросила Алиса.
– Кашей и пирожками с мясом, а гнездо себе вьёт в ящике с рождественскими подарками.
– Ещё есть Бабочка, – переключилась Алиса с насекомого из сливового пудинга.
– Взгляни себе под ноги, – пропищал Комар, и Алиса инстинктивно подтянула колени к груди. – Это сдобная Бабка: крылышки у неё из жжёного сахара, тело из куличного теста, а голова – марципановая.
– А чем она питается?
– Слабым чаем со сливками.
– А если нет чаю? – поинтересовалась девочка.
– Ну, тогда она помрёт, ясное дело, – спокойно, что очень удивило Алису, ответил её собеседник.
– Так ведь это, должно быть, очень часто случается?
– Да без конца, – не выразил никаких эмоций Ко-мар.
Алиса молчала несколько минут в раздумье, а Комар тем временем развлекался, летая и жужжа над её головой. Наконец он опять уселся и заметил:
– Ты, вероятно, не хотела бы потерять своё имя?
– Конечно, нет, – с тревогой сказала Алиса.
– А что в этом плохого? – продолжил беззаботно Комар. – Только представь: вот вернулась ты домой безымянная, а, например, твоя гувернантка, которой нужно позвать тебя на урок, начинает кричать: «Поди сюда…» – и замолкает, потому что имени-то у тебя нет и никак тебя позвать невозможно, хоть кричи она до вечера. И идти тебе к ней поэтому совсем необязательно.
– Из этого ничего бы не вышло, – возразила Алиса. – Моей гувернантке и в голову не придёт из-за такой ерунды, как отсутствие имени, избавить меня хоть от одного урока. Даже если бы она вдруг забыла, как меня зовут, то просто назвала бы «мисс».
– Ну, если бы она сказала просто «мисс», ты вполне могла бы ей ответить просто: «Брысь!» Видишь – почти в рифму. У меня, кстати, иногда получаются очень остроумные рифмы. Меня бы очень порадовало, если бы и ты придумала рифму.
– Это была очень плохая рифма, – возразила Алиса.
Комар вздохнул тяжело, и две крупных слезы покатились по его щекам.
– Зачем острить и сочинять стихи, если это доставляет вам огорчение? – в недоумении спросила девочка.
Тут опять раздался меланхолический тихий вздох, и на этот раз Алисе показалось, что бедный Комар испустил дух. Когда она подняла глаза, на ветке никого не было.
От долгого сидения на одном месте Алиса замёрзла, и поэтому она решила отправиться знакомиться с неведомой страной.
Скоро она очутилась в открытом поле, а за ним начинался лес, который выглядел куда более мрачным, чем тот, где она недавно была, и Алисе стало немножко жутко.
Впрочем, немного подумав, она решительно шагнула к опушке. «Ведь не идти же назад, – сказала она себе. – Тем более что это единственная дорога к Восьмому ряду».
Прошагав немного вдоль опушки, Алиса подумала:
«Вероятно, это тот самый лес, где ничто не имеет названий. Что же будет с моим именем, когда я вступлю туда? Я вовсе не хочу стать безымянной. Впрочем, папе и маме придётся дать мне другое имя, только и всего. И скорее всего это будет какое-нибудь некрасивое имя. Вот смеху-то будет, когда я стану искать ту, что нашла моё старое имя! Пожалуй, придётся публиковать в газетах объявление наподобие тех, что печатают, когда потеряют собаку: «Отзывается на кличку Нептун, на ошейнике – медная табличка». Или пришлось бы окликать всех встречных девочек: «Алиса!» – пока кто-нибудь не отзовётся. Только ведь, если не глупая, может и не отозваться».
Так размышляя, Алиса вошла в лес. Здесь было очень тихо и прохладно. «Ничего, – сказала она себе. – После такой жары вовсе не худо очутиться в этом… перенестись в этот… во что? – Алису очень удивило, что слово никак не находилось. – Я хочу сказать, что после жары очень приятно побыть в… очутиться под… ну, под этими, ну как их… – Она положила руку на ствол дерева. – Как оно называется, вот это?.. Кажется, у него нет названия… Ну конечно, нет…»
Она поразмышляла с минуту и вдруг начала понимать: это действительно произошло… Так кто же она теперь? Кто? Ей необходимо вспомнить. Но, к сожалению, всё, что она могла сказать о себе после долгих раздумий, было: «Я знаю, что моё имя начинается на букву А».
В эту минуту между деревьями показался Оленёнок
и, посмотрев на девочку своими большими кроткими глазами, по-видимому, совсем не испугался.
– Пожалуйста, поди сюда! – позвала его Алиса и протянула руку, чтобы погладить.
Оленёнок чуть отступил в сторону и, остановившись, спросил:
– Как тебя зовут?
Голос у него был такой мягкий, такой приятный.
«Я и сама хотела бы это знать», – подумала бедная Алиса и ответила печально:
– Никак не могу вспомнить.
– Нет, так не годится. Подумай ещё, – сказал Оленёнок.
Алиса, казалось, напрягла все извилины своего мозга, но из этого ничего не вышло, и она робко попросила:
– Может быть, ты скажешь, как зовут тебя, а я вспомню своё имя.
– Хорошо, но для этого нужно пройти чуть глубже в лес: здесь я не могу вспомнить.
Алиса нежно обхватила руками мягкую шею Оленёнка, и они направились вместе в глубь леса. Благополучно добравшись до опушки, путешественники оказались перед другим бескрайним полем. Тут Оленёнок вдруг высоко подпрыгнул и, освободившись от Алисиных объятий, радостно воскликнул:
– Я Оленёнок! А ты… боже мой, ты человеческое дитя.
В тот же миг в его прекрасных карих глазах мелькнула тревога, и через секунду, сделав огромный скачок, он во всю прыть понёсся прочь.
Алиса смотрела ему вслед и чуть не плакала от огорчения: ах, как жаль лишиться вдруг такого приятного спутника!
«Однако теперь я знаю своё имя, – быстро утешилась Алиса. – И уж теперь-то я его не забуду. Ладно, но по какой же дороге мне двигаться дальше?»
Решение, куда идти, далось без труда, потому что перед Алисой была всего одна дорога – через новый лес, а два столба с указателями на неё и указывали.
– Ясно! – сказала себе Алиса. – По этой дороге дойду до развилки, а потом придётся выбирать: стрелки, я уверена, будут указывать различные направления.
Но этого, к счастью, ни разу не случилось. Алиса долго шла по дороге, не раз ей попадались развилки, но указатели на столбах всегда были вытянуты в одну и ту же сторону, только надписи на них различались. На одном указателе было написано: «К дому Твидлдума», – а на другой: «К дому Твидлди».
«По-видимому, – решила Алиса, – эти господа живут в одной усадьбе. Как это мне раньше не пришло в голову? Ну, я у них не задержусь. Скажу им: «Как поживаете?» – и попрошу указать выход из леса. Мне бы только добраться до Восьмого ряда засветло».