Судно накренилось, но не в ту сторону. Драулин закричала и, замешкавшись, едва успела рубануть мечом по ледяному пучку. Луч исчез, но ракета продолжала лететь прямо на нас.
Прямо на меня.
Я уже рассказывал вам о шатком перемирии между мной и моим Талантом. Полного контроля не было ни у меня, ни у него. Обычно мне удается что-нибудь сломать, если я очень захочу, но редко получается сделать это именно так, как хочется. А мой Талант нередко ломает то, что лично мне ломать совсем не хотелось.
Но недостаток контроля я могу компенсировать грубой силой. Наблюдая за приближающейся ракетой, я увидел свет звезд, отраженный по всей длине ее стеклянного корпуса, и тянущийся к истребителю дымовой шлейф.
Я пристально взглянул на летящую ко мне смерть, в которой отражалось мое собственное лицо. А затем поднял руку и высвободил свой Талант.
Ракета разлетелась на кусочки, брызнув фонтаном стеклянных осколков, которые крутились и сверкали в полуночном воздухе. Мгновением позже они взорвались, превратившись в мелкую пыль, которая разлетелась в стороны, миновав меня всего на несколько дюймов.
Дым от двигателя ракеты лизал мне пальцы, продолжая нестись вперед. В ту же секунду дымная струя затряслась мелкой дрожью. Я завопил, и из моей груди вырвалась волна силы, которая, пульсируя по струе, как вода в шланге, помчалась навстречу истребителю, который в этот момент с пронзительным свистом летел вслед за выпущенной ракетой.
Волна силы ударила в самолет. С секунду все было тихо.
А потом истребитель просто взял и… развалился на части. Он не взорвался, как это иногда показывают в боевиках. Его детали просто-напросто отделились друг от друга. Болты вывалились, металлические панели разлетелись в стороны, куски стекла отделились от крыла и кабины. За несколько секунд самолет стал похож на ящик запчастей, который кто-то неосторожно подкинул в воздух.
Оставшийся после него кавардак пронесся над крышей Драгонавта, а затем упал в парившие под нами облака. Когда детали истребителя разлетелись подальше, я заметил внутри металлического хаоса чье-то разъяренное лицо. Это был пилот, извивавшийся среди разбросанных останков самолета. В одну до странности сюрреалистичную секунду наши взгляды встретились, и я увидел в них холодную ненависть.
Человеческим его лицо было лишь отчасти. Одна половина выглядела совершенно нормальной, но другая представляла собой нагромождение винтов, пружин, гаек и болтов — которые напоминали падавшие рядом с ним детали истребителя. Один из его глаз был сделан из черного, как бездна, стекла.
Он исчез в темноте.
Я резко охнул, почувствовав, что совершенно выбился из сил. Мать Бастилии сидела на корточках, опираясь одной рукой о стеклянный потолок и глядя на меня с выражением, которое я не мог разобрать из-за закрывавшего лицо шлема.
Только тогда я заметил трещины на крыше самого Драгонавта. Они расходились от меня в форме спирали, будто мои ноги с неимоверной силой ударились о стекло. В отчаянии оглядываясь по сторонам, я понял, что трещины и сколы покрывали большую часть стеклянного дракона.
Мой Талант — в своей привычной непредсказуемости — раздробил стекло у меня под ногами, когда я воспользовался им, чтобы уничтожить самолет. К моему ужасу, массивный дракон начал медленно терять высоту. Еще одно крыло отвалилось, начав трескаться и ломаться на части. Драгонавт накренился.
Я спас корабль… и одновременно его погубил.
В следующую секунду мы камнем полетели вниз.
Глава 5
Так вот, есть несколько вещей, о которых вам стоит задуматься, когда вы несетесь к верной погибели, стоя на крыше стеклянного дракона посреди океана. Но в их число, заметьте, не входят продолжительные дискуссии на тему классической философии.
Предоставьте это профессионалам вроде меня.
Я хочу, чтобы вы подумали о корабле. Нет, не о летающем драконе, который прямо сейчас разваливался подо мной на части, пока я сам мчался навстречу неминуемой смерти. Сосредоточьтесь. Очевидно, я пережил то падение, ведь книга написана от первого лица.
Я хочу, чтобы вы представили себе самый обыкновенный корабль. Деревянное судно, на котором бороздят морские просторы. Корабль, принадлежавший греку по имени Тесей, имя которого сохранилось в веках, благодаря трудам Плутарха.
Плутарх был несуразным греческим историком, который прежде всего известен тем, что родился на три века позже положенного срока, своей невероятной увлеченностью мертвецами и экстраординарной многословностью. (Его труды насчитывают больше восьмисот тысяч слов. Досточтимый Совет Авторов, Которые Пишут Книги Необъятных Размеров — старый добрый ДСАКПКНР — подумывает сделать его своим почетным членом.)
Плутарх описал метафору, известную как Корабль Тесея. Видите ли, когда великий король Тесей умер, люди захотели увековечить его память. Они решили сохранить его корабль для будущих поколений.
Мало-помалу корабль старел, и его доски — следуя упрямой привычке древесины — начали гнить. Тогда истлевшие доски стали заменять новыми. Потом начинали портиться другие, так что замену находили и им.
Так продолжалось много лет. Рано или поздно каждая деталь корабля была заменена на новую. И вот Плутарх приводит довод, который вызывает головную боль у многих философов. Действительно ли этот корабль до сих пор является кораблем Тесея? Так его называют люди. Это знает каждый. Но есть одна проблема. Ни одна из его деталей не принадлежит кораблю, которым когда-то пользовался сам Тесей.
Остался ли корабль тем же самым?
Лично я думаю, что нет. Тот корабль канул в лету, истлел, погребен в земле. Копия, которую все только называли кораблем Тесея, на деле была всего лишь… копией. Возможно, она не отличалась от оригинала внешне, но внешность, как известно, бывает обманчивой.
Какое отношение корабль Тесея имеет к моей истории? Самое прямое. Видите, ли этот корабль — я сам. Не переживайте. Возможно, однажды я вам все объясню.
Драгонавт упал прямиком в облака. Вокруг меня неистовым водоворотом проносились клубы белого тумана. Затем мы снова выбрались на открытый воздух, и я увидел внизу нечто темное и громадное.
Океан. Меня накрыло то же чувство, что и раньше — жуткая мысль, что нас всех ждет верная смерть. И виноват на этот раз буду я.
Дурацкая смертность.
Драгонавт дернулся, и мой желудок последовал в том же направлении. Корабль продолжал размахивать могучими крыльями, отражавшими рассеянный свет звезд, который пробивался к нам сквозь облака. Я извернулся, глядя внутрь кабины, и увидел, как Каз сосредоточенно держит руку на панели управления. На его бровях выступили капельки пота, но он все-таки смог удержать корабль в воздухе.
Что-то хрустнуло. Опустив голову, я понял, что стою в самом центре расколотого стекла.
Упс…
Стекло подо мной разлетелось вдребезги, но, к счастью, в этот самый момент корабль изогнулся и рванул вверх. Меня швырнуло вниз, вглубь судна. Я ударился о стеклянный пол, но мне хватило присутствия духа, чтобы шлепнуть ногой по стене — и зафиксировать ее — прежде, чем дракон вильнул в сторону.
Каз потрясающе справлялся с обязанностями пилота. Дракон неистово хлопал оставшимися четырьмя крыльями, и корабль падал не так быстро. Теперь мы не неслись навстречу верной гибели, а приближались к ней по контролируемой спиральной траектории.
Продолжая стоять, я извернулся, но Стекло Хватателя придало мне достаточно устойчивости, чтобы я смог дойти до кабины пилота. По пути я снял Линзы и спрятал их в карман, чувствуя, как мне повезло, что я не потерял их во всей этой кутерьме.
Внутри я обнаружил осоловелую Австралию и склонившуюся над ней Бастилию. Моя кузина ударилась головой, и теперь из раны шла кровь — позже я узнал, что когда корабль начал падать, ее швырнуло вбок и приложило о стеклянную стену.
Мне это чувство было знакомо не понаслышке.
Бастилии удалось зафиксировать Австралию чем-то вроде ремня безопасности. Каз был по-прежнему сосредоточен, пытаясь удержать корабль в воздухе.
— Проклятая стекляшка, — сквозь зубы процедил он, — ну почему вам, великорослым, нужно обязательно летать на такой высоте?
Я едва смог разглядеть надвигавшуюся на нас землю, и почувствовал прилив надежды. В этот самый момент задняя часть дракона отвалилась, лишив нас еще одной пары крыльев. Корабль снова потерял устойчивость, закрутился, и стена рядом со мной взорвалась наружу от перепада давления.
Австралия вскрикнула; Каз разразился проклятьями. Я упал на спину с согнутыми коленями, по-прежнему прикованный к полу Стеклом Хватателя.
В то же мгновение Бастилию вытолкнуло из корабля через пролом в стене.
Так вот, я раз за разом твержу вам, что геройство не мой конек. Тем не менее иногда я довольно быстро соображаю. Увидев летящую Бастилию, я понял, что уже не успею ее схватить.
Схватить ее я не мог, но зато мог пнуть. Именно так я и сделал.
Когда она проносилась мимо, я с силой всадил ногу ей в бок, будто пытаясь вытолкнуть наружу. К счастью, она приклеилась к моей ноге — ведь ее китель, если вы вдруг забыли, был соткан из стеклянных волокон.
Бастилию вынесло наружу Драгонавта, но ее китель накрепко пристал к Стеклу Хватателя на моей подошве. Она удивленно извернулась, но все-таки схватила меня за лодыжку, чтобы удержаться на месте. Из-за этого меня, как нетрудно догадаться, потянуло наверх, к тому же пролому в стене — но моя вторая нога, к счастью, крепко стояла на стеклянном полу.
Одна моя нога была приклеена к полу, за другую держалась Бастилия. Ощущение было не из приятных.
Я завопил от боли, но Каз как раз успел направить разбитую машину в сторону пляжа. Мы рухнули на песок — разбив еще больше стекла, — а затем все превратилось в мешанину тел и обломков.
Моргнув, я очнулся, придя в себя спустя несколько минут после крушения. Я вдруг понял, что лежу на спине и пялюсь на дыру в потолке. В одном месте облака расступились, и я увидел звездное небо.