Несколькими секундами позже она положила руку мне на плечо. — Там, — произнесла она, указав на женщину, выходившую из парадных дверей. С последней нашей встречи та, похоже, выкрасила волосы в каштановый цвет и сменила привычный деловой костюм на платье в стиле Свободных Королевств.
И все-таки это была она: моя мать. Она использовала имя мисс Флетчер в качестве псевдонима. Меня вдруг накрыло чувство стыда за то, что я так увлекся вечеринкой. Если моя мать в городе, это что-то да значит. Шаста была слишком деловой женщиной, чтобы тратить время на светскую болтовню; она все время что-то замышляла.
А теперь у нее были еще и отцовские Линзы Переводчика.
— Вперед, — сказал я Фолсому и Гималайе. — Мы идем за ней.
Глава 8
Жил да был на свете мальчик по имени Алькатрас. И творил он всякие интересные вещи. Но однажды предал тех, кто на него полагался, погубил мир и лишил жизни дорогого ему человека.
Конец.
Меня как-то спрашивали, почему разъяснение моей истории требует стольких томов. Ведь в конечном счете суть моего довода предельно проста. Я только что изложил его, ограничившись одним-единственным абзацем.
Три слова: обобщать — неблагодарное дело.
Обобщение — это когда вы берете сложную и захватывающую историю, а затем держите ее в микроволновке, пока она не съежится до крошечного, зажаренного до угольной корочки, кусочка. Один мудрый человек однажды сказал: «Любая история, какой бы хорошей ни была, будет выглядеть крайне глупо, если сократить ее до пары предложений».
Возьмем, к примеру, такой рассказ: «Жил да был на свете один британец с волосатыми ногами, и пришлось ему однажды найти дыру в земле и бросить туда дядюшкино кольцо». Глупо же звучит, да?
У меня таких намерений нет. Я хочу, чтобы вы испытали все до единого моменты агонии, которую чувствовал я сам. Твердя о своей крутости, я хочу показать, насколько я ужасен. А еще я хочу, чтобы вы прочитали целую книжную серию, прежде чем получите объяснение сцены, которую я упомянул в начале первой книги.
Вы ведь его помните, не правда ли? Тот самый эпизод, где я лежу привязанным к алтарю из энциклопедий, и меня вот-вот принесут в жертву Библиотекари? Вот тогда-то я и совершил свое предательство. Вам, наверное, интересно, когда же я, наконец, доберусь до этого поворотного момента моей жизни.
В пятой книге. Так-то вот.
— Так кого именно мы преследуем? — спросил Фолсом, вынимая из ушей вату, когда мы покинули замок принца.
— Мою мать, — коротко ответил я, озираясь по сторонам. Я заметил, как ее лицо мелькнуло в отъезжавшей карете. — Вон туда. Вперед.
— Постой, — сказал Фолсом. — Это Шаста Смедри? Я ее не узнал.
Я кивнул.
— Это может быть опасно, — присвистнул я.
— Это еще не все, — добавила поравнявшаяся с нами Гималайя. — Если то, что я слышала — правда, то в город скоро прибудет Та, Кого Нельзя Называть.
— Постой, кто? — переспросил я.
— Я же только что сказала, — ответила Гималайя. — Та, Кого Нельзя Называть. Библиотекари недовольны тем, как проходят мирные переговоры, и решили вызвать тяжелую артиллерию.
— Плохо дело, — сказал Фолсом.
— Та, Кого Нельзя Называть? — удивился я. — Почему мы не можем назвать ее по имени? Потому что мы ее боимся? Потому что это может привлечь внимание злых сил? Потому что ее имя стало проклятием для всего мира?
— Не говори ерунды, — сказала Гималайя. — Мы не называем ее по имени, потому что его никто не может произнести.
— Кангеч… — попытался было Фолсом. — Кангенченуг… Кагенчачса…
— Та, Кого Нельзя Называть, — закончила за него Гималайя. — Так проще.
— Как бы то ни было, — заметил Фолсом, — нам надо сообщить об этом государю Смедри — ситуация может очень быстро вылиться в опасное предприятие.
Я фыркнул.
— Не опаснее, чем в тот раз, когда я свидетельствовал против Страдающих акрофобией учителей английского из Пафкипси.
— Эм, Алькатрас, на самом деле ничего такого не было, — напомнил Фолсом. — Эта сцена из книги Райкерса.
Я замер. Все верно. Я разговаривал об этом с самим принцем, факт оставался фактом: в реальности ничего подобного не происходило.
Не меняло это и того факта, что кареты Шасты быстро исчезала вдали.
— Слушай, — сказал я, сопроводив свои слова жестом. — Дедушка назначил тебя главным по наблюдению за Библиотекарями в городе. Неужели ты готов упустить одну из самых одиозных Библиотекарш, не проследив, куда она направляется?
— Хмм, — ответил он. — Дело говоришь.
Мы промчались вниз по ступенькам и направились к каретам. Выбрав подходящую на вид, я запрыгнул внутрь с криком:
— Я реквизирую ваше транспортное средство!
— Слушаюсь, государь Смедри, — отозвался кучер.
Я и не ожидал, что все будет настолько просто. Здесь было бы уместно вспомнить, что в правительстве Нальхаллы мы, Смедри, исполняем обязанности юрисконсультов. И имеем право реквизировать практически все, что посчитаем нужным. (Единственное, на что не распространяются наши полномочия, — это пончики, о чем прямым текстом сказано в Запретном пончиковом акте восьмого века. К счастью, в Свободных Королевствах никаких пончиков нет, так что к этому закону прибегают крайне редко.)
Фолсом и Гималайя прыгнули в карету сразу за мной, и я указал вслед удаляющейся повозки с Шастой.
— Следуйте за той каретой! — с пафосом воскликнул я.
Кучер сделал, как велено. Так вот, не знаю, доводилось ли вам кататься в городской карете, но плетутся они со скоростью где-то пара миль в час — особенно в послеобеденных пробках. После моего довольно-таки пафосного и героического (раз уж я сам так сказал) возгласа, события приобрели безоговорочно медленный оборот, когда наш кучер сперва вывел лошадей на улицу, а потом c цоканьем копыт пошлепал за каретой Шасты. По ощущениям это больше напоминало не погоню на большой скорости, а самую обычную вечернюю поездку.
Я устроился на сидении.
— Не слишком-то увлекательно, да?
— Должен признать, лично я ожидал большего, — сказал Фолсом.
В этот самый момент мы проехали мимо уличного музыканта, игравшего у дороги на лютне. Гималайя уже было потянулась к Фолсому, но опоздала. Мой кузен резко встал, вспрыгнул на запятки кареты и начал двигаться, как заправский боец кун-фу.
— Гак! — воскликнул я, падая на пол, когда рубящий удар в стиле карате едва не задел меня по голове. — Фолсом, ты что творишь?
— Это его Талант, — объяснила Гималайя, сползая вместе со мной на пол. — Он плохо танцует! Стоит ему услышать музыку, и пошло-поехало. Это…
Мы выбрались за пределы радиуса слышимости музыканта, и Фолсом замер на полувзмахе, остановив ногу всего в паре дюймов от моего лица.
— О, — сказал он, — Тысяча извинений, Алькатрас. Иногда с моим Талантом сложно управиться.
«Сложно управиться» — это еще мягко сказано. Впоследствии до меня дошли слухи, как Фолсом однажды забрел на конкурс бальных танцев. Мало того, что он умудрился поставить подножку каждому человеку в зале, так еще и запихнул в тубу одного из членов жюри. Если вам интересно, то да, именно поэтому Гималайя заткнула уши Фолсома ватой, прежде чем пустить его в зал, где проходила вечеринка. По той же причине Фолсом вытащил стекло с музыкальной темой из своего экземпляра «Алькатраса Смедри и гаечного ключа».
— Алькатрас! — воскликнула Гималайя, куда-то показывая, как только мы снова уселись на свои места.
Я повернулся и вдруг понял, что карета моей матери остановилась на перекрестке, а наша как раз подъезжала к ней.
— Гак! — выпалил я. — Кучер, вы что делаете?
Кучер повернулся и озадаченно ответил: «Следую за каретой, как вы и просили».
— Ну так не дайте им понять, что мы их преследуем! — возмутился я. — Вы что, никогда не видели кино про супершпионов?
— Что такое кино? — спросил кучер и тут же добавил: — И… что такое супершпион?
На объяснения не было времени. Я жестом велел Гималайе и Фолсому пригнуться. Но в карете оказалось слишком мало места — одному из нас все равно пришлось бы сесть прямо. Узнает ли моя мать Фолсома, одного из знаменитых Смедри? А что насчет Гималайи, Библиотекаря-отступницы? Все мы были чересчур заметны.
— Разве вы двое не можете нас спрятать? — прошипела Гималайя. — Ну знаете, магию применить или вроде того.
— Будь у нас музыка, я мог бы задать трепку ее лошади, — задумчиво произнес Фолсом.
Гималайя с тревогой посмотрела на меня, и в этот самый момент меня осенило: я же Окулятор.
Окулятор. Линз-мастер. У меня были волшебные очки, включая те, что мне совсем недавно дал дедушка. Я выругался и достал фиолетовые Линзы, которые он назвал Линзами Маскировщика. Дедушка говорил, что мне достаточно мысленно сконцентрироваться на образе другого человека, и очки придадут мне его облик. Я надел Линзы и сосредоточился.
Гималайя взвизгнула.
— Ты прямо вылитый старик!
— Государь Смедри? — недоуменно спросил Фолсом.
Так не пойдет. Уж дедушку Смедри Шаста наверняка узнает. Я сел прямо и представил другого человека. Мистера Манна, моего учителя в шестом классе. В последний момент я сообразил, что если хочу выдать его за жителя Свободных Королевств, на нем должна быть туника. Затем я взглянул на свою мать, сидевшую в соседней карете.
Она посмотрела на меня в ответ. Сердце бешено колотилось в груди. (Сердца вообще имеют такую склонность. Если, конечно, вы не зомби. Но об этом позже.)
Мама скользнула по мне взглядом, но по ее выражению лица я понял, что остался неузнанным. Я облегченно вздохнул, и кареты поехали дальше.
Из всех Линз, которыми мне доводилось пользоваться на тот момент, самыми сложными в обращении оказались как раз-таки Линзы Маскировщика. Меня начинало трясти всякий раз, как мой облик менял форму — что непременно случалось, стоило мне хоть немного отвлечься. Чтобы поддерживать иллюзию, приходилось постоянно концентрироваться.
Мы поехали дальше, и мне стало неловко за то, что я так поздно вспомнил о Линзах Маскировщика. Бастилия часто пеняла мне за то, что я забывал о своих Окуляторных способностях, и была права. Как станет ясно в дальнейшем, я до сих не привык к собственной силе.