Сначала послышался приглушенный возглас, потом другой, уже не такой приглушенный, и третий — пронзительный и истеричный. Они следовали один за другим, как дикие фальшивые ноты в нечеловеческой октаве, каждая из которых была выше и громче предыдущей, нарастая в некоем чудовищном крещендо. В эту дьявольскую какофонию вплетались и другие звуки, несколько послабее.
Звон посуды и столового серебра.
Грохот упавшего подноса.
Затем раздался оглушительный вопль, в котором слились проклятия, мольба и отчаянный призыв на помощь — ей, Сьюзен Кенфилд.
"Началось, — подумал док. — Дождались".Однако весь кошмар происходящего и его вероятные последствия он воспринял как должное. Произошло то, что должно было произойти. Никуда не денешься. И ничего уже не поделаешь.
Он заметил, что руки у него дрожат, но это уже не имело значения. Сделать он все равно ничего не сможет, да и не собирается. Закрыв сумку, он аккуратно защелкнул замки. Посмотрел на опущенный край смотрового стола и подумал, что хорошо бы его поднять и прилечь на часок. Пропади оно все пропадом.
Он, естественно, пересилил себя; привычка была слишком сильна. Однако не настолько, чтобы отогнать неживую, призрачную руку из ночного кошмара. Она хватала его за плечи, пытаясь задержать. Цеплялась за ноги. Чисто инстинктивно — ведь для этого не было никаких оснований — он попытался стряхнуть ее. Борьба разозлила его, и гнев решил дело.
Выйдя из лаборатории, он отправился назад. Толкнув дверь, вошел в комнату Сьюзен Кенфилд.
Жозефина наклонилась над кроватью, закрыв Сьюзи своим большим телом, так что видны были лишь две разбросанные, судорожно подергивающиеся лодыжки. Он что-то сказал Жозефине, положив руку ей на плечо, но рука его тут же была сброшена нетерпеливым жестом. Неторопливо он обошел кровать кругом и подошел с другой стороны.
Широко раскрытые глаза Сьюзен застыли, словно она находилась в гипнотическом трансе. Из раскрытого рта вырывался глухой прерывистый хрип. Закинутые назад руки крепко вцепились в прутья кровати.
Отсутствующим взглядом доктор Мэрфи окинул корчащееся тело. Увидел, как медленно и неуклонно расширяется влагалище. Из него вытекала желтая жидкость с красными вкраплениями. Нет сомнений, все произойдет именно сейчас.
— Вы что, — негодующе уставилась на него Жозефина, — всю дорогу будете так стоять? Подложите-ка под нее простыни!
— Правильно, пусть лежит на кровати, — пробормотал док. — Мы не должны ее беспокоить.
Жозефина что-то промычала. Она положила ладонь на лоб Сьюзен, и мычание это перешло в тихий монотонный напев.
— Не волнуйся, солнышко. Все хорошо будет. Старуха Жозефина тебя не бросит, а уж она столько детишек приняла, что и не сосчитать. Она... Доктор, хватит уж без дела стоять!
Ее раздраженный голос впился в него, как бурав.
Поспешно кивнув, он направился в ванную. Там он заткнул раковину и ванную и пустил горячую воду. Вытащил из сумки белый металлический лоток и вылил в него пузырек спирта.
Ножницы, скальпель, щипцы. Зажимы — нет, зажимы не надо, они вряд ли пригодятся. Он опустил ножницы, скальпель и щипцы в лоток, извлек из кармана бутылку и вылил ее содержимое туда же.
Вымыл руки, отряхнул с них воду и закрыл локтем краны.
Принес лоток в комнату и заслужил одобрительное мычание Жозефины.
— Ладно, — коротко бросил он. — Этим я займусь.
— Кто займется? — со смешком переспросила Жозефина. — Нет уж, это мое дело, дохтур. У меня, почитай, вся родня по этой части. Кому, как не мне, знать, что к чему.
Док молчал, не зная, как поступить. Жозефина снова фыркнула.
— Да вы не беспокойтесь. Я вот и руки помыла и в аккурат знаю, чего дальше делать. Вы мне только полотенцы все притащите из ванной — и побыстрей.Давайте-ка шевелитесь!
Тело Сьюзен Кенфилд вдруг резко выгнулось дугой. Хрип сменился громкими утробными стонами; из междуножья хлынул розоватый поток. Доктор Мэрфи заметался между ванной и комнатой. Он подкладывал полотенца под дергающиеся бедра, убирал все, что натекло, вытирал запачканное тело.
Жозефина, посмеиваясь, выговаривала ему с мягким укором:
— Опять все руки измазали? Небось, думаете, у вас лучше получится?
— Ну, я...
— Да уж вижу, — сочувственно усмехнулась Жозефина. — Тут и хлопот-то никаких не будет. У такой мамаши он выскользнет, как угорь из тины. Коли не хотите без дела слоняться, так подите сполосните полотенцы. Они нам еще сгодятся.
Позднее доку казалось, что он все-таки пытался сопротивляться. Хотел позвать Руфуса; ругался по поводу его отсутствия. Порывался вызвать мисс Бейкер, другого врача, «скорую помощь». По крайней мере, так ему казалось впоследствии. Но, с возражениями или без них, он довольно быстро последовал совету Жозефины.
Прополоскал полотенца в ванне, вытащил пробку и снова пустил воду. Потом поспешил в комнату.
Теперь Сьюзен испускала стоны, подчиняясь ритму, который задавало ее сотрясавшееся в потугах тело. Растянувшееся влагалище образовало почти идеальный круг диаметром в несколько дюймов. И через этот круг, окаймленный розовым валиком, пробивалось наружу нечто влажное и округлое.
— Ну, что я говорила? — тихо произнесла Жозефина. — Как угорь из тины.
Сьюзен содрогнулась в последнем, самом отчаянном усилии, вскрикнула, всхлипнула и затихла. Жозефина со знанием дела покопалась где-то внизу и извлекла ребенка, отделив его от вылетевшего за ним последа.
Поддерживая младенца большой натруженной рукой, она быстро очистила от слизи его рот и ноздри. Потом перевернула на живот и звонко шлепнула по багровой морщинистой попке. Красное сморщенное личико скривилось, крошечный ротик раскрылся, и из него вырвался слабый, кошачий писк.
— Какой же ты красавчик, — восхитилась Жозефина. — Сейчас мы тебя чуток обработаем.
Доктор Мэрфи перерезал пуповину, положил на пупок продезинфицированную монетку и слегка прижал ее пальцем. В необходимости этой процедуры он был не вполне уверен: никаких признаков разрыва на пупке не наблюдалось. Но вреда от этого не будет, и, в конце концов, должен же и он приложить руку. Ведь роды прошли практически без его участия. Измученной Сьюзен, заснувшей глубоким послеродовым сном, тоже не требовалось никакой врачебной помощи.
— Знаешь, — признался он дрожащим голосом. — Стыдно сказать, но это все, что я помню. Я имею в виду монету на пупок.
— Ага, — серьезно кивнула Жозефина. — Ничего худого здесь нет. Матушка завсегда так делала, когда было чего класть.
— Ну, хорошо, — док вытер лоб рукавом, — я постараюсь поскорей найти акушерку, няньку для ребенка. Прости, что заставляю тебя заниматься всем этим, но если бы ты пока присмотрела за...
— Никто меня не заставляет, — возразила Жозефина, — я по своей воле все делаю. Давайте улепетывайте отсюда — да так, чтоб никто вас не видал, — а я уж за всем тут пригляжу.
Младенец снова запищал и стал сучить ножками. Жозефина осторожно покачала его на руках и кивнула доктору.
— Уж я о нем позабочусь, — сказала она. — И о ней тоже. А вы подите отдохните, и все будет расчудесно.
Глава 15
Вот уже час доктор Мэрфи пытался заснуть на смотровом столе в лаборатории; он весь извертелся, пытаясь уместить на нем свои длинные ноги, пока, наконец, не оставил эту идею.
Он ведь совсем не устал — не с чего было ему уставать. И, кроме того, в голову лезли всякие мысли.
Жозефина... Она, должно быть, догадалась, что Сьюзи вот-вот родит. И понимала, что именно ей придется потрудиться, когда этот час придет. Вероятно — да нет, какое там «вероятно», она наверняка управилась бы и одна, не окажись его рядом. Очень умело, без волнения и суеты. Она сразу поняла, что роды пройдут без осложнений и Сьюзи с ребенком не пострадают. В общем, она знала все, что полагалось знать ему, в то время как сам он находился в полном неведении.
Док кисло усмехнулся, наблюдая, как тянутся вверх струйки дыма, извиваясь на фоне белых стен лаборатории.
Малограмотная и суеверная Жозефина на практике оказалась лучшей акушеркой, чем современный дипломированный врач. Жозефина, взращенная в невежестве тем обществом, которое сурово покарало бы ее, попытайся она применить на деле свое мастерство.
Жозефина никогда не возглавит родильное отделение больницы. Ее не допустят туда даже в качестве сестры. Очень печально, настоящая трагедия, но, видит бог, жизнь полна такими трагедиями.
Генерал, у которого ничего не осталось, кроме выпивки и несбыточной мечты о книге.
Сьюзен Кенфилд, большой талант, угасающий в алкогольном болоте.
Холкомы, у которых так много всего, что они не знают, что с этим делать.
Хамфри Ван Твайн, Берни Эдмондс, Лукреция Бейкер... сплошные трагедии. У всех. Не говоря уже о некоем докторе по имени Мэрфи, который, будучи слишком глуп и упрям, чтобы покориться неизбежному, являл собой самую безнадежную трагедию.
Факты — упрямая вещь. Он не мог принести в жертву Ван Твайна, не запятнав свою совесть, из-за которой он и попал в тиски. Нельзя быть добрым самаритянином и одновременно делать фальшивые деньги. Либо ты врач, либо шарлатан. Либо ты придерживаешься неких незыблемых принципов, либо нет. Вилять здесь нельзя. Если ты считаешь возможным обречь человека на почти неизбежный идиотизм, значит, у тебя нет морального права бороться с алкоголизмом.
В душе у тебя что-то надломится. Сколько бы ты ни пытался найти разумное объяснение или оправдание своим действиям, ты потеряешь то, что невозможно восполнить.
Таковы факты. Таково положение вещей, и бесполезно это отрицать. Если он хочет сохранить клинику, придется поступить не по совести.
Док соскользнул со стола и, подойдя к раковине, подставил лицо под холодную воду. Да, таково положение дел, и все же он никак не мог принять единственно возможное решение. С самого утра ничего не вырисовывалось, а уж сейчас, после того, как он одержал победу над Джефом Слоуном — скорее теоретическую, поскольку, когда дело касается алкоголиков, ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — он был по-прежнему далек от решения. Было бы даже неплохо, если бы Джеф... Нет, черт, конечно же он этого не хочет, но это существенно упростило бы дело.