Нет.
Скорее всего, я просто вернусь к старому порядку. Начну сам расплачиваться за свои выкрутасы. Вольюсь в баранье стадо, безропотно бредущее к обрыву. Ну что ж, я не в обиде. Получил фору – и на том спасибо.
Но он не должен умереть, это не по-честному!
Я вывожу из гаража служебный микроавтобус и направляюсь по шоссе в сторону Глазго. Никогда не считал себя хорошим водителем, хотя и сдал на права несколько лет назад. Сейчас, однако, чувствую себя превосходно, словно уже много лет за рулем. Съезжаю в спальный район – где-то здесь должны обитать Кибби. Домики вокруг уютные, муниципальные – тишь и благодать. Преобладает частный сектор, изредка попадаются многоквартирные здания, не выше трех этажей. А вот и нужный дом! На новой двери блестящий номер и вычурная деревянная табличка в готическом стиле, с извилистыми сучковатыми буквами, из которых с трудом можно сложить надпись: «КИББИ». Секунду я просто сижу и таращусь на дверь. По плечам гуляет нервная дрожь.
Взяв себя в руки, я выхожу из машины и нажимаю кнопку звонка.
Щелкает замок, и на пороге появляется миссис Кибби. Джойс – кажется, так ее зовут. Тощая тетка с угловатым лицом, скрученная, словно веревка. Глаза как у сына: большие и хронически испуганные. Я едва успеваю перерабатывать хлынувшую из открытой двери информацию – звуки, запахи, смутные картины. Впечатление такое, будто заглянул в старое общественное здание – читальный зал или приемную дантиста. Типичная довоенная планировка: низкие потолки, старая пожелтевшая побелка, бледно-голубые обои с цветочным орнаментом в стиле, который некоторые мудаки называют «деревенским». Особым безвкусием поражает иссиня-зеленый палас – впрочем, неплохого качества, судя по пружинистой мягкости.
Миссис Кибби ведет меня на кухню, дребезжит чайником, просит садиться.
– Как Брайан? – спрашиваю я тихонько.
– Ах да… – спохватывается она. – Давайте сперва заглянем к нему, наверх. Только не удивляйтесь, у него может быть дурное настроение. Не привык, чтобы люди видели его вот так… в постели.
– Понимаю, не волнуйтесь, – киваю я успокаивающе, хотя сердце в груди скачет, как бешеный зайчик. – Я и сам не хочу его тревожить. Просто загляну в щелочку, на секунду.
Спальня Кибби нестерпимо воняет каким-то особенным сортом гнили. Такого запаха я еще не встречал: одновременно искусственный и звериный. Затхлая смесь лекарств и разлагающейся плоти. В полутьме рычит и ворочается Кибби. Его мать сюсюкает у меня за спиной:
– Сынок, к тебе гости. Мистер Скиннер.
От неловкости и возбуждения у меня кружится голова. Приходится подстегивать себя агрессивными мыслями: валяется тут, вишь, жирный слизняк, бездельничает, пока настоящие мужчины работают, не жалея сил!
– Не надо, не хочу… Не могу разговаривать… Уходите, уходите… – Кибби наполовину хрюкает, наполовину шипит.
Я с любопытством оглядываю комнату: на стене плакат «Стар-Трека», на кровати ноутбук. Грязный червь небось целыми днями бродит по порносайтам!
– Не надо, сынок! – Джойс виновато косится на меня. – Мистер Скиннер пришел тебя проведать. Не груби, пожалуйста!
Будь он собакой, его следовало бы пристрелить.
– Прочь, прочь… – хрипит Кибби.
Джойс начинает мелко дрожать и шмыгать носом. Я вынужден взять ее за руки и увести. Обернувшись на пороге, я отчетливо шепчу:
– Ладно, Брай, я все понимаю. Если что – обращайся.
В ответ он снова рычит. Я наконец вспоминаю, где слышал этот животный звук. В детстве у меня был кот по имени Макси. Однажды он попал под машину – и с раздробленными задними лапами уполз в придорожные кусты. Я его нашел, попытался вытащить… И бедный зверь на меня зарычал. Не зашипел, не замяукал, а именно зарычал, как собака. Я от страха чуть не обделался.
Провожаю безутешную Джойс вниз, на кухню, и усаживаю за стол, хотя она то и дело порывается вскочить и приготовить чай.
– Я просто не могу понять, мистер Скиннер. Он ведь был таким милым мальчиком! Совершенно изменился… На меня накричал ни за что… Его лучший друг Иэн зашел проведать – так вылетел будто ошпаренный! Уж не знаю, о чем они говорили… На днях встретила его в магазине – даже не поздоровался.
– Может, это свойство болезни, – рассуждаю я сочувственно. – Физический упадок сопровождается психологическим, и в результате изменяется поведение. Коллеги тоже заметили, что Брайан стал раздражительным.
– Изменения в поведении, – задумчиво кивает Джойс, передавая мне чашку чая. – Это вы правильно заметили.
– А что врачи?
– Ах, доктор Крейгмайер ничего не соображает! – восклицает она с горечью. – Конечно, он простой терапевт, что с него взять! Но мы и к другим специалистам обращались. Чего только не перепробовали…
Миссис Кибби описывает перипетии бесконечных блужданий по больницам. Я не слушаю: теплая кухня навевает сон… И вдруг одна фраза заставляет меня подпрыгнуть.
– …Сослуживцы к нему так добры, так отзывчивы, но всему приходит конец. Так больше продолжаться не может. Мы собираемся обратиться в отдел кадров – будем увольняться по состоянию здоровья.
Я чувствую слабость, кружится голова. В чае слишком много молока.
– Но ведь… он совсем молодой! Зачем же увольняться?.. Нет, не надо…
Джойс грустно улыбается и качает головой. Она пристально смотрит мне в глаза – и, по-видимому, действительно верит, что я переживаю за Брайана. И самое смешное – я действительно переживаю!
– Боюсь, что иного пути нет, – говорит она с трагической торжественностью.
– Как же вы… справитесь? – Мой голос звенит и пресекается от волнения. Я пытаюсь взять себя в руки. – Вы ведь говорили по телефону, что дочь в университете, что надо платить…
– Да уж, извините, запаниковала. – Она улыбается застенчиво.
– Вовсе нет! – протестую я.
Но она стоит на своем, с мрачной восторженностью человека, наконец принявшего трудное решение:
– На днях мы сели всей семьей и спокойно обсудили положение. Кэролайн устроится официанткой, будет работать по ночам, это учебе не помешает. На следующей неделе она отсюда переедет: снимет комнату, будет жить с кем-нибудь из студентов. У нас кое-что отложено на черный день, ей на аренду на первое время хватит. А я буду ухаживать за Брайаном. Схожу в отдел социальных услуг, узнаю, какие есть льготы и пособия для нетрудоспособных и для членов семей…
Я открываю рот, хочу что-то сказать – и не могу. Просто ничего не приходит в голову.
– Честно говоря, я даже рада, что Кэролайн съезжает. – Джойс печально покачивает головой. – Молодой девушке здесь не место. Вот раньше у нас действительно был хороший дом… когда мой Кит… – Она всхлипывает и подносит к глазам платочек.
Я чувствую острое, нестерпимое желание помочь… или подсознательно хочу втереться к ней в доверие, чтобы вблизи наблюдать за распадом Кибби? Как бы то ни было, я подхожу к ней, присаживаюсь на подлокотник кресла и поглаживаю ее по плечу:
– Ну будет, будет…
Ее поза меня слегка раздражает: скрюченная, сжатая в комочек. Так и хочется схватить сзади за плечи, упереться в спину коленом – и разогнуть. Да и пахнет от нее подозрительно. Не моется, что ли? Я поспешно отстраняюсь.
– Вы так добры, мистер Скиннер, – говорит она с чувством, сдерживая рыдания.
Я не отвечаю, думаю о своей матери, о том, как мы друг от друга отдалились. Мое желание узнать правду об отце вбило между нами клин. Я должен сперва встретиться с ним – и лишь потом смогу заговорить с ней.
– Вы извините… меня ждет работа.
– Да, конечно. – Джойс наконец отпускает мою руку. – Огромное вам спасибо, что зашли, мистер Скиннер!
– Ну что вы, просто Дэнни! – говорю я с таким искренним жаром, что самому страшно становится.
Покидая жилище Кибби – маленький муниципальный домик в той части Корсторфина, что называется Фезерхол, – я уношу в груди не радость победы, как следовало бы ожидать, а горечь и тревогу. Хотя, по идее, должен торжествовать: ведь я своего добился, с Кибби покончено! Никто уже не вспомнит жирного больного червяка. Он будет догнивать в своей комнате под присмотром вздорной мамаши. Мало того что за всю жизнь ни одной девчонки не трахнул, так еще и без работы остался! И все благодаря мне. Чем не победа?
А с другой стороны, отныне все изменится. Коварный Кибби, можно сказать, подложил мне свинью! Как я теперь буду за ним наблюдать? Как узнаю о разрушительных последствиях моей мистической мощи? Нет, это немыслимо! Нельзя его потерять! Я и так уже всех потерял. Даже собственного отца не знаю… Не может быть, чтобы он действительно взял и уволился! У него ничего нет, кроме работы! А у меня – кроме него… Боже, только бы он передумал!.. Надо ему помочь, вот что! Хотя бы несколько вечеров провести тихо, без загулов. В Доме кино как раз начинается ретроспектива Феллини. Да и сборник стихов Макдайармида, что я купил в прошлом году, так и лежит недочитанный, а между тем каждый уважающий себя шотландец обязан знать этого патриотического поэта. Я его отложил, когда выяснилось, что Макдайармид – это псевдоним, а на самом деле парня звали Грив Кристофер Марри. Не люблю людей, которые отказываются от своего имени… На худой конец, возьму напрокат несколько новых фильмов. Надо, в конце концов, дать Брайану Кибби передышку!
24Взаперти
Лето катилось своим чередом. Эдинбургский фестиваль искусств промелькнул незаметно: кончился, не успев начаться. Обычно Скиннер встречал его с ненавистью – и провожал с легкой грустью. С одной стороны, его раздражали приезжие: стада легкомысленных любителей путались под ногами у профессиональных пьяниц, заполняли бары и ресторанчики, перехватывали такси, столь необходимые серьезному алкашу для эффективного покрытия стратегических питейных точек. С другой стороны, фестиваль служил безотказным предлогом оттянуться, а толпы новых лиц сулили захватывающие романтические приключения.
В это лето, однако, все было по-другому. Скиннер проводил вечера взаперти, перед телевизором. Началось с «Планеты обезьян» – новый римейк побудил его купить и пересмотреть полную подборку прошлых версий; затем последовали первые три сезона «Клана Сопрано», которые он проглотил залпом, за выходные, чуть не одурев от бессонницы; затем была неудачная попытка окучить первый полный выпуск сериала «24», окончившаяся тем, что он сломался и уснул на шестнадцатом часу. Параллельно он штудировал поэтов-классиков, особое внимание уделяя Байрону и Шелли. Фестиваль давно отгремел, однако Скиннер не спешил выходить из затворничества, справедливо рассудив, что зеленый змий за время передышки отдохнул и собрался с силами и вступать с ним в открытую затяжную схватку было бы неразумно.