— Зачем вы надо мной издеваетесь!
Прыг-прыг.
— Мне было очень тяжело его достать.
— Пожалуйста, дайте!
Прыг.
— Хорошо, но при условии.
— Условии?
Шаста сглотнула, крепко сжала гаечный ключ и прижала его к груди, сдавливая мягкие холмы под спецовкой. Похоже, годы похабных взглядов со стороны хищников из спецназа приучили её считать себя жертвой. Правда, если она на всё так реагирует, то, пожалуй, над ней и правда приятно издеваться. Я опустил руку с чипом и указал на огромный боевой топор, закреплённый на стеллаже в дальней части ангара. Шаста заморгала, не сразу поняв, куда направлен мой палец.
— Я позаимствую его.
— Будь моё зрение получше, мне бы показалось, что вы показываете на топор Риты…
— Именно.
— Вы тоже бронепехотинец?
— Японский.
— Ой… Заранее прошу прощения, мне очень неприятно это говорить, но не пытайтесь повторять за Ритой — только себе хуже сделаете.
— Ты не можешь его отдать?
— Могу, если он вам так нужен. Это всего лишь кусок металла, у нас полно запасных. Когда всё только начиналось, я по просьбе Риты выточила их из крыльев списанных бомбардировщиков.
— Тогда почему бы мне его не взять?
— Вы умрёте…
— Я и без него умру.
— Вам он принципиально нужен?
— Да, принципиально.
Шаста замолчала, перебирая пальцами гаечный ключ, словно платок. Она уставилась в пол сквозь чёлку, липкую от масла и пота.
— В Северной Африке, — заговорила она, — ко мне с точно такой же просьбой обратился лучший боец самого элитного отряда. Его я тоже предупредила, но так и не смогла остановить — вопрос уже стоял о чести отряда.
— Он умер?
— Чудом выжил, но ему пришлось покинуть армию. Я до сих пор жалею, что так получилось.
— Ты не виновата.
— Его травмировал не мимик. Вам знакомо понятие инерции?
— Я вообще-то школу закончил.
— Масса топора — двести килограммов. Бронекостюм развивает усилие в триста семьдесят, поэтому в нём его можно поднять и держать, но это не отменяет инерции. Тот солдат повредил позвоночник, потому что, вращая двухсоткилограммовым оружием, можно случайно открутить себе верхнюю половину тела.
Я прекрасно понимал, о чём она, — в конце концов, я хотел топор как раз ради инерции. Чтобы рубить панцири мимиков, мне нужно размахивать тяжёлым оружием, даже если оно неудобное.
— Рита особенная, — добавила Шаста.
— Я знаю.
— Нет, она правда особенная. Она никогда не пользуется автобалансировщиком. Не потому, что отключает, — он у неё вообще не установлен. У единственной во всём спецназе. Она особенная даже на фоне самых элитных бойцов американского отделения Объединённой армии обороны.
— Я и сам уже долгое время не пользуюсь автобалансировщиком. Хорошая, кстати, мысль — снять его. Костюм полегче станет.
— Вы считаете себя особенным?
— Конечно, нет. Мне до Риты Вратаски никогда не доплюнуть.
— Как сейчас помню, что сказала Рита во время нашей первой встречи: «Мне повезло родиться в мире, где есть война». Вы бы смогли так сказать?
Огромные чёрные глаза Шасты смотрели на меня сквозь толстые линзы предельно серьёзно. Я молча заглянул в них в ответ.
— Ой… Н-но вы не подумайте, я не боюсь Риту! Правда! Честное слово!
— Да, я знаю. Люди считают её холодной и бездушной, но это не так.
Шаста выдохнула с облегчением.
— A-а для чего вам так нужен именно топор?
— Мне не нужен именно топор — просто это единственное, чем можно заменить бесполезный сваебой. А так мне без разницы: топор, копьё или сабля. Лишь бы не приходилось выживать с оружием ближнего боя, которого хватает всего на двадцать ударов.
— Вы…
Шаста прервалась. Руки, сжимавшие гаечный ключ, слегка расслабились.
— Я что?..
— Вы удивительный человек.
— Да?
— Кажется, Рита говорила то же самое, когда попросила выточить топор.
— Сравнение с валькирией — большая честь для меня.
— Но я должна вам сказать, что им очень сложно пользоваться.
— Освою, времени вагон.
— Я всегда думала, что бронепехотинцы делятся на два типа. Одни подражают Рите, потому что ничего не понимают, вторые не подражают, потому что поняли, что никогда не станут такими же. Мне ещё не встречались люди, которые увидели ширину пропасти, но решили строить через неё мост.
Чем больше воюю, тем больше поражаюсь Рите Вратаски. На первом витке она присоединилась к нашей убогой физподготовке, заметив мой пристальный взгляд, и теперь я понимаю, что только у безмозглого новобранца могло хватить смелости посмотреть на неё. Пережив ещё несколько витков, я стал сносным бронепехотинцем и осознал, что на самом деле мне до Риты очень далеко. Не будь у меня бесконечного запаса времени, я бы даже не попытался догнать её.
Шаста изящно подпрыгнула и выхватила конверт с чипом из моей руки.
— Пожалуйста, подождите здесь. Я сейчас же его заменю и заполню все бумаги. Заберите их с собой, ладно?
— Спасибо.
— И ещё… Можно спросить?
— Валяй.
— Что означает число сорок семь на вашей левой руке?
Я не нашёлся с ответом. Трудно было придумать, с чего бы бронепехотинец решил подписать маркером тыльную сторону ладони.
— Ой, я… зря это спросила?
— Некоторые люди помечают крестиком дни на календаре. Из той же серии.
— Наверное, это какой-то очень важный день, если вы написали его на руке. Вы через сорок семь дней возвращаетесь домой? Или это день рождения возлюбленной?
— Скорее, день смерти.
Шаста замолчала. Я взял топор.
Часть 3
06:00 — подъём.
06:03 — отмахнуться от дурацкого разговора с Ёнабару.
06:10 — стащить чип со склада.
06:30 — завтрак.
07:30 — повторение основных движений.
09:00 — мысленные тренировки во время сраной физподготовки.
10:30 — получить от Шасты топор.
11:30 — обед.
13:00 — тренировка (в бронекостюме) с отработкой эпизодов вчерашнего боя.
15:00 — встреча с Феррелом, тренировочные поединки (в бронекостюме).
17:45 — ужин.
18:30 — собрание взвода.
19:00 — участие в попойке с Ёнабару.
20:00 — проверка состояния бронекостюма.
22:00 — отбой.
01:12 (следующего дня) — закинуть Ёнабару на койку.
В целом первый день в петле протекает именно так. Сплошная рутина, не считая тренировок. Со временем я настолько привык к происходящему, что начал проходить мимо американских охранников, лениво позёвывая. Даже переживал, что стану профессиональным вором раньше, чем профессиональным солдатом. Правда, в моём бесконечно повторяющемся мире навыки домушника мне бы не помогли — всё равно украденные вещи через пару дней возвращаются на место.
В бытовом плане витки почти не отличались друг от друга. Если я что-то делаю, события развиваются иначе, но если нет — всё идёт своим чередом. Мой мир похож на пьесу, режиссёр которой строго запретил любые импровизации, и я вынужден раз за разом переживать в ней день накануне битвы.
Одиннадцать тридцать шесть, вторая столовая.
Гражданская тётя налила мне привычную порцию привычного лукового супа. Я ловко сдвинул руку, уворачиваясь от привычных брызг, и ушёл на своё привычное место под болтовню сослуживцев.
На три стола дальше спиной ко мне ела Рита Вратаски. Разумеется, я обедаю в это время не ради того, чтобы увидеть её, но так уж получилось, что спина Риты стала одним из элементов моей повседневной жизни.
Рита носила звание прапорщика и совсем не обязана была питаться в нашей второй столовой. Кормили здесь неплохо, но едва ли местные повара могли покорить королеву базы, которая ночевала в люксовом офицерском номере с видом на море. А с учётом того, что, по слухам, американский спецназ привёз своего повара, присутствие Риты становилось совсем необъяснимым. Она сидела с видом удава, который только что проглотил живую мышь, поэтому, хоть валькирия и обедала одна, никто не решался составить ей компанию.
Рита Вратаски ела как маленький ребёнок: слизывала капли супа с губ, рисовала в тарелке и тому подобное. Она ещё не привыкла к палочкам, поэтому в одиннадцать сорок три роняет горошину. Та отскакивает от подноса, пару раз подпрыгивает на столе, затем скатывается влево и начинает падать на пол. В этот миг Рита молниеносно выбрасывает левую руку, ловит падающую горошину и бросает себе в рот. На это у неё уходит пара десятых доли секунды. Родись она на Диком Западе, могла бы выхватывать револьвер из кобуры быстрее Билли Кида; а родись в эпоху самураев — сумела бы освоить удар цубамэ гаэси на уровне Годзиро Сасаки. Даже во время обеда Рита оставалась Боевой Сукой.
Сегодня она, как обычно, попыталась съесть сушёную сливу, не зная, что у той, в отличие от других сухофруктов, внутри косточка. Пара-тройка неудачных щелчков палочками, и она закинула сливу в рот.
Эх, что же ты так…
Риту скрутило, словно ей в живот попали из пятьдесят седьмого калибра. Спина задрожала, рыжие волосы чуть ли не дыбом встали. Но она из принципа не выплюнула сливу. Она проглотила её целиком. С костью. И остервенело запила стаканом воды.
Ей было по крайней мере двадцать два года, но по её поведению я бы дал гораздо меньше. Я считал, что форма песочного оттенка ей не идёт — в платье с рюшечками, которые носят городские девчонки, она выглядела бы намного симпатичнее.
Обед, кстати, никакой. Вкуса совсем не чувствую.
— Что, парень, весело тебе? — раздалось откуда-то сверху.
Я, не выпуская палочек из рук, посмотрел в направлении говорящего и в паре метров от земли увидел голову со стрижкой площадкой. Армия даёт шанс насмотреться на всякие морды. Его относилась скорее к динозаврам, чем к приматам. Что ж, будем считать, что предками этого типа были велоцирапторы.
Затем я увидел татуировку на его плече и расстроился. Волк с короной. Четвёртая бронепехотная рота. Та, с которой мы на ножах из-за матча в регби. Я бездумно отправил палочки в рот.