— О как.
— А ты что тут забыл, дедуля?
— Дык рыбку дома не поймаешь, надо в море выходить. Остальные из дома все в Токио укатили.
— Есть же береговая охрана.
— А мои как услышали, что наших на Окинаве побили, так сразу и уехали. Так шо, солдатики, если вмажете этим крякалам, нам сразу спокойнее станет.
— Угу.
Видимо, крякалами он называл жаб, то есть мимиков. У обычных людей нет возможности увидеть мимика вживую. Иногда рыбаки вылавливают останки подстреленных, но к тому времени весь токопроводящий песок из тех уже высыпается в море. Из-за этого среди людей ходят слухи о том, что мимики — подвид линяющих жаб.
Дед так шепелявил, что я понимал только два слова из трёх, но я узнал главное — береговая охрана покинула этот район. Похоже, поражение на Окинаве было сокрушительнее, чем я думал, и вынудило штаб отозвать все войска с Утибо[3]. Всю береговую охрану перебросили на защиту больших городов и промышленных зон.
Старик молча кивал, а девочка смотрела на него большими удивлёнными глазами. Кажется, он возлагает большие надежды на войска «Флауэрлайна». Мне стало даже неловко, хотя я тренировался и сражался совсем не ради них.
— Солдатик, а нет ли у тебя сигаретки? А то военные все ушли, стрелять теперь не у кого.
— Прости, не курю.
— Ничо страшного. — Старик посмотрел на море.
Среди бронепехотинцев почти нет курильщиков. Сильнее всего затянуться хочется посреди боя, а всё равно нельзя.
Я стоял молча. Хватит необдуманных слов и действий. Нельзя, чтобы дед догадался, что я дезертир. Побег из армии карается расстрелом. Глупо убегать от мимиков, чтобы быть расстрелянным своими. Девочка потянула деда за руку.
— А… у неё здоровье слабое. Зато глазастая — ух. Родилась бы парнем, стала бы хорошим рыбаком.
— Ага.
— Я чо ещё спросить-то хотел… Во, никогда такого не видал. Как заметил, сразу из дома выбежал, а тут на удачу как раз солдатик попался. Скажи — это чо такое? С крякалами как-то связано?
Старик поднял руку и указал заскорузлым пальцем на море. Я перевёл взгляд и увидел зелёное пятно. В южных морях часто бывает чистая зелёная вода, но эта была светлее и грязнее. Казалось, где-то там сел на мель танкер, доверху груженный коктейлем из молока и зелёного чая. Между волнами блестели трупики рыб.
Я знал, что это за пятно. Нам показывали на курсах. Мимики, как черви, питаются землёй. Вот только когда грунт проходит сквозь мимика, на выходе он становится ядовитым для живых существ. Когда мимики убивают всю флору и фауну на земле, получается пустыня. Когда в море — зелёное пятно.
— Красные приливы видал, а такого — ни разу.
Послышался пронзительный звук. Одна из мелодий поля боя. Лицо деда продолжало хмуриться, даже когда его голова полетела по параболе. Брызги крови из разбитого подбородка и шеи окрасили соломенную шляпу в красный.
Девочка не поняла, что произошло. Копья мимиков летают с гиперзвуковой скоростью — тысяча двести метров в секунду. Первое оторвало деду голову. Я медленно поднял взгляд. Вот и второе. Чёрные глаза девочки ещё не успели увидеть мёртвого дедушку, когда оно безжалостно пронзило её. Маленькое тело разорвало в клочья.
Обезглавленное тело старика пошатнулось от ударной волны. Его правую половину заляпало кровью. В воздухе пролетела соломенная шляпа. Я застыл, не в силах шевельнуться.
У кромки воды стояла на задних лапах раздувшаяся жаба-утопленник. Мы находились на внутренней стороне защитного периметра. В новостях не было ни слова об атаке на разведывательные корабли. Передовая база тоже пока держалась. Здесь не могло быть мимиков. Тем не менее один из них уже убил двоих. Дед-рыбак и его внучка, надеявшиеся на бронепехотинцев, погибли на глазах у бронепехотинца-дезертира.
У меня не было оружия. И нож, и пистолет, и бронекостюм остались на «Флауэрлайне». Всех своих товарищей я час назад бросил там же. До ближайшей пятидесятимиллиметровой пушки метров тридцать. Добежать — не проблема. Как пользоваться — знаю. Но всё портит белый водоотталкивающий винил. Нет времени возиться с этим чехлом. Мне, помимо него, надо вставить карточку в дверцу на стойке, ввести код, с трудом поднять тридцатикилограммовый магазин, зарядить пушку, дёрнуть за рычаг блокировки, повернуть её и навести на цель, сесть в кресло оператора, схватить ржавую рукоять и, сука, крутить-крутить-крутить! Стрелять ведь надо!
Я знал, насколько силён мимик. В разы сильнее, чем вооружённый до зубов пехотинец в бронекостюме. Он весь покрыт панцирем, под которым прячется прочный скелет. Чтобы пробить такую тушу, нужны пятидесятимиллиметровая пушка и бронебойные снаряды. Я ничего не смогу ему сделать, а он без жалости разорвёт меня. Я почувствовал себя жучком, которого вот-вот раздавит сельскохозяйственный комбайн.
— Пиздец.
Первое копьё навылет пробило мне бедро и развернуло спиной к мимику. Второе сделало дыру в спине. Куда попало третье — не помню: был слишком занят тем, что пытался проглотить собственные органы.
Я потерял сознание.
Часть 7
Недочитанная книга в мягкой обложке лежала у подушки.
Ёнабару пересчитывал признания на верхней койке.
— Кэйдзи, подпиши-ка.
— Слушай, у тебя пистолет при себе?
— Конечно.
— Можно посмотреть?
— Что, начал ценить хорошее оружие?
— Не, мне для другого…
Свисающая с верхней койки рука исчезла, затем появилась снова, держа чёрную блестящую сталь.
— Учти, заряжен. Чур, в меня не целиться.
— Лады.
— Давай-давай! Вот станешь капралом, тоже сможешь брать игрушки в постель, и мама не заругает. Сам понимаешь, против мимиков эта пукалка ничего не сделает. В бронекостюме у тебя с собой двадцатимиллиметровый автомат и трёхзарядный гранатомёт. А в обед, как говорится, лишний банан не считается. Кстати, подпиши.
Я молча вставил в рот холодный ствол, в котором пряталась девятимиллиметровая пуля. И спустил курок.
Часть 8
Недочитанная книга в мягкой обложке лежала у подушки.
Я вздохнул.
— Кэйдзи, подпиши-ка. — С верхней койки свесилась голова Ёнабару.
— Как скажешь.
— Что-то ты мрачный. Не заморачивайся особо по поводу операции.
— Я не заморачиваюсь.
— Забей, поначалу у всех так. Это как с бабами — чего только не нафантазируешь, пока не потрахаешься в первый раз. А в итоге самое кайфовое — дрочить в предвкушении.
— Не ожидал от тебя такого.
— А вот! Я знаю, о чём говорю.
— Интересно… Что, если бы твой первый раз продолжался вечно?
— Это как вообще?
— Никак, но ты попробуй представить. Допустим, ты играешь в игру, делаешь первый ход, но затем игра начинается сначала.
— Ну ты загнул… — На лице Ёнабару отразился мыслительный процесс. — Ты сейчас про секс или про войну?
— Я тебя никогда в жизни не спрошу про секс.
— Если кто-то предложит мне заново пережить Окинаву, он пойдёт на хуй автоматически. Даже под угрозой расстрела — нет.
«А если бы и этот расстрел из раза в раз повторялся?»
Человек — существо самостоятельное, может и жопу себе подтереть, и важное решение принять. Обстоятельства, конечно, играют роль, но не главную.
Разумеется, я не говорю, что выбор есть у каждого. Кому-то с раздачи достаются никудышные карты, а кому-то — козырной туз. Бывает и так, что жизненный путь внезапно заканчивается тупиком. И всё же до тех пор человек идёт по дороге самостоятельно. Даже перед лицом палача у человека есть выбор: смиренно склониться или брыкаться, пока тебя держат четверо.
Но я не мог избежать боя. Возможно, за Татэямой есть огромный водопад, обозначающий край мира, но я никогда не смогу это выяснить. Мне предстоит каждый день бродить по базе, валяться на поле боя и умирать, как бессильному жуку. Подует ветер, и я оживу, чтобы умереть снова. Я не могу брать с собой ничего в следующий виток петли. Ничего, кроме одиночества, запредельного страха и памяти об отпечатке спускового крючка на пальце…
Что же, в этом хре́новом мире есть хренова временная петля. Хорошо. Я достал из-под подушки гелевую ручку и написал на руке: «5». С этой маленькой цифры начинается моя борьба.
Всё-таки кое-что я могу переносить между витками. И это — лучшее, что только есть во всём грёбаном свете. Теперь я смогу в последний момент уворачиваться от снарядов и убивать мимиков одним ударом. Рита Вратаски научилась сражаться на недостижимом для человека уровне, но с бесконечным запасом времени этому научусь и я.
Если я способен хотя бы на это…
Если у меня есть способ хоть как-то менять этот повторяющийся день…
Если это единственное, чем я могу ответить этому сраному миру…
Глава 2. Сержант Феррел
Часть 1
Один китайский император сказал: «Хорош тот кот, который ловит мышей». С этой точки зрения валькирия Рита Вратаски — идеальная кошка, а я, способный только бесцельно метаться по полю боя, — бесполезная дворняга, которую только на сямисэн[4] пустить. Генерал-майор сдувал пылинки со шкурки Риты, а моя ему была до лампочки.
Хренова физподготовка продолжалась полных три часа. Включая хреновы отжимания с удержанием.
Я так напряжённо думал о том, как быть дальше, что совсем не смотрел по сторонам. Американский спецназ глазел на нас где-то с полчаса, потом заскучал и вернулся в свою казарму. На Риту я не пялился, так что она к нам не присоединилась, и в итоге мы огребли физподготовки по полной.
В принципе это можно считать доказательством того, что мои действия всё-таки влияют на происходящее. Если я пялюсь на Риту, физподготовка заканчивается за час. Бессмысленным упражнениям — бессмысленный конец.
В таком случае ситуация не безнадёжная. Может, я даже уцелею в завтрашней битве. Пусть в моём распоряжении десятая или даже сотая доля процента, но моя задача — научиться сражаться достаточно хорошо, чтобы открыть эту дверь. Если Кэйдзи Кирия пройдёт все необходимые испытания, то выживет и увидит послезавтрашний день.