Я решил, что на следующей физподготовке буду пялиться на Риту. Разумеется, мне не хотелось смотреть укоризненным взглядом на человека, который не сделал мне ничего плохого, но куда было деваться! Я должен запоминать, как правильно вести себя в бою, а не тратить время на силовые упражнения, результат которых всё равно не возьму с собой на следующий виток.
Солдаты, ворча, возвращались в казармы под палящим солнцем. Я подошёл к ответственному сержанту, который как раз перешнуровывал обувь. Хорошенько подумав, я смекнул, что учиться сражаться лучше всего у Феррела. Мало того что у него самый большой в нашем взводе опыт выживания, он, по слухам, работал инструктором на подготовительных курсах.
Над его подстриженными площадкой волосами поднимался пар, но, судя по лицу, даже после трёх часов физподготовки он мог бы хоть сейчас занять первое место в триатлоне.
У основания его бычьей шеи виднелся шрам. До того как окончательно принять бронекостюмы на вооружение, бронепехотинцам имплантировали чипы, которые ускоряют работу нервов. Потом такую практику посчитали неэффективной и прекратили, но для Феррела этот шрам был одной из наград и доказывал, что он возвращается живым с поля боя уже по меньшей мере двадцать лет.
— Что там у тебя, мозоли? — спросил Феррел, не отвлекаясь от шнурков. Он говорил на беглише с характерным бразильским акцентом.
— Нет…
— Ссышься из-за завтрашнего?
— Я готов к битве. Не то чтобы не боюсь, однако бегство всё равно не поможет…
— Ты, конечно, сопляк, недавно закончивший курсы, но держишься неплохо.
— Сержант, вы ещё будете тренироваться?
— Ну да.
— Можно мне с вами?
— Дурацкая шутка.
— Я не шучу.
— Тогда не суйся в душный бронекостюм за день до того, как пойдёшь на смерть. Хочешь попотеть — пыхти между ног какой-нибудь тёлки.
Я покраснел. Феррел продолжал возиться со шнурками.
— У меня всё. Свободен.
— Сержант… Почему же вы сами так не делаете?
Феррел посмотрел на меня. Взгляд его круглых глаз, окружённых загорелой кожей, бурил во мне дыру крупного калибра. Солнце по-прежнему палило.
— Ты думаешь, я гомик, которому бронекостюмы нравятся больше женщин?
— Разумеется, нет!
— Ладно. — Феррел почесал короткие волосы, затем похлопал по земле той же рукой. — Садись.
Я присел. Между нами подул ветерок.
— Дело было во время битвы на Исигаки, — продолжил Феррел. — Лет десять назад. Тогда ещё бронекостюмы делать толком не умели. Вот прям тут, между ног, был шов между пластинами, он кожу натирал. На тренировках там мозоли появлялись, а в бою ещё сильнее тёрло. Пиздец больно было, вот некоторые и отказывались ползать. Просто вставали и шли. Им, конечно, говорили, что это опасно, но с болью-то не поспоришь. Мишень из них была идеальная. Пиу, бдыщ — и нет парня. Много кто так сдох.
Полубразилец-полуяпонец, Феррел родился в Южной Америке, которую мимики уже больше чем наполовину захватили.
Бронекостюмы, которыми мы пользуемся, — продукт прецизионного машиностроения. В Японии, где еда стоит дороже технологий, это не так критично, но многие страны вынуждены бороться с мимиками по старинке, с помощью противогазов и древних гранатомётов. Артиллерии и авиации у них, разумеется, тоже нет. Даже если солдатам каким-то чудом удаётся убить мимиков, они могут надышаться наномашинами из высыпающегося песка и постепенно умереть от разрушения лёгких. Земли, где живут люди, постепенно превращаются в безжизненные пустоши.
Семья Феррела бросила землю, на которой не росли уже даже сорняки, и решила продолжать жизнь в экзотичной дальневосточной стране под защитой науки и техники. Семьи солдат Объединённой армии обороны получают гражданство в упрощённом порядке, поэтому Феррел записался на службу под началом Японского штаба. Среди бронепехотинцев полно людей, вступивших в армию ради гражданства.
— Слыхал когда-нибудь про кири-обоэру?
— А?
— Была у самураев такая практика — обучение через убийство врагов.
— Простите, никогда о ней не слышал.
— Бокудэн Цукахара, Иттосай Ито, Мусаси Миямото… Эти самураи жили здесь пять столетий тому назад.
— Я читал комиксы о Мусаси.
— Что, Бокудэна современная молодёжь уже не знает?
Феррел фыркнул. Странно было думать о том, что он, рождённый в Бразилии, разбирается в нашей истории лучше меня, коренного японца.
— Самураи зарабатывали на битвах. Они, как и мы, были профессиональными военными. По-твоему, сколько людей за свою жизнь зарубили те, которых я перечислил?
— Ну… Если их даже спустя пятьсот лет помнят, то по десять-двадцать?
— Ноликом ошибся. Официальных данных нигде нет, но у каждого на счету по триста-пятьсот убитых. Учти, у них не было ни пистолетов, ни бомб: только холодное оружие ближнего боя. Да их за такие успехи орденами бы наградить!
— Но как это возможно?
— Если раз в неделю убивать по человеку, за десять лет пятьсот наберётся. Вот так они и стали настолько сильными, что их называют великими мечниками.
— Я не очень понимаю. Вы сейчас о том, что можно стать сильнее, побеждая врагов, как в компьютерной игре? Тогда мне ещё много тренироваться…
— Их врагами были не чучела и не монстры, а люди. У противника тоже в руках катана, он тоже хочет жить. А тебе нужно отрубить ему голову. Вот и приходится нападать исподтишка, устраивать ловушки, а иногда убегать, поджав хвост.
— Хм…
— И всё это очень опасно. Как можно безнаказанно рубить врагам головы? Только натренировав тело в настоящих битвах до полного автоматизма. Молокосос, который махал только тренировочным мечом, никогда не победит человека, научившегося фехтовать ради выживания. Вот так постепенно ты накапливал пятьсот трупов. В японской истории все великие мечники только и делали, что без конца убивали людей.
— Убивали и учились… Кири-обоэру, да?
— Именно.
— Какой тогда смысл во всех наших тренировках?
— Правильные вопросы задаёшь. Для солдата у тебя слишком хорошо варит башка.
— А если серьёзно?
— По-хорошему, с мимиками нельзя воевать без вертолётов, танков и так далее. Но вертолёты дорогие. Обучить пилота тоже стоит огромных денег. От танков в Японии толку нет — везде горы и реки. Лучше уж перекинуть на передовую побольше людей в бронекостюмах.
— Ясно.
— Всё, что тебе могут дать на курсах, — минимальные навыки самообороны. Туда берут ничего не знающих пацанов, объясняют им правила на уровне «переходи дорогу только на зелёный», а затем бросают в самое пекло. Типа, хороший мальчик смотрит по сторонам и всегда прижимается к земле, когда в него летит пуля. В результате везунчики выживают, остальные — дохнут. Постепенно везунчики учатся благодаря настоящим битвам и превращаются в солдат. — Феррел сделал паузу. — Кстати, ты чего лыбишься?
— А?
— Рожу почему перекосил? Я ничего смешного не сказал. Ты с катушек, что ли, съезжаешь из-за завтрашней операции?
Только после этих слов я понял, что мои губы изогнуты в полуулыбке. Во время первого боя, когда мне помогла Психорита, я был одним из «невезунчиков», которые лежали в грязи с обугленными кишками, и обливался слезами отчаяния. Во время второго боя — тоже. Насчёт третьего трудно сказать, я сбежал. Пока мне ни разу не удавалось выжить, но по какой-то причине мир дал мне ещё один шанс. Он будто предлагал мне перестать надеяться на удачу и вместо этого защитить себя с помощью мастерства.
Если я не пытаюсь улизнуть с базы, у меня есть бесконечно повторяющиеся день тренировок и день битвы. Новость о том, что битвы важнее тренировок, мне даже на руку, потому что теперь я могу заниматься этим кири-обоэру до посинения. За один день я смогу научиться всему, на что великие мечники много веков назад тратили по десять лет.
Феррел встал, прерывая мои мысли, и могучей дланью стряхнул пыль со своей задницы.
— Короче говоря, смысл в том, что поздно рыпаться. Понял? Если да, то лучше не лезь ко мне с тренировками и найди себе тёлку.
— Я понимаю, что поздно, но…
Феррел вытаращил глаза, и я тут же уточнил, что имею в виду:
— Если я вдруг выживу в завтрашней битве, меня отправят на другую. Если выживу там, то на следующую. Если я буду закреплять полученные знания и умения в тренировках между битвами, я сильно повышу свои шансы на выживание. Верно рассуждаю?
— В общем, так и есть.
— Тогда что плохого в том, чтобы заранее приучить себя к тренировкам?
— Ну ты и трепло, новобранец!
— Простите.
— Если честно, не думал, что ты из этих. Наверное, уже нюх теряю.
— Из этих — это из каких?
— В армии есть три вида людей. Психи, которые могут жить только на волосок от смерти; солдаты поневоле, для которых это единственный способ прокормить себя; и все остальные, споткнувшиеся на жизненном пути и скатившиеся сюда.
— Я из последних?
— Ага, мне так казалось.
— А вы из каких?
Феррел пожал плечами и сменил тему:
— Через пятнадцать минут, здесь, в форме номер один.
— Есть!.. В полном снаряжении?
— В чём смысл бронепехотинцу тренироваться без своего костюма? Не боись, боевых патронов не будет. Бегом переодеваться!
— Есть!
Я бодро отсалютовал.
Тело человека — удивительная машина. Во время физической работы мозг отдаёт мышцам одновременно два приказа: «Напрягись!» и «Расслабься!». Операционная система нашего тела сама бережёт нас, чтобы мы не перенапряглись и не повредили себе. Бывают машины и без такой функции — например, если направить автомобиль в стену и нажать педаль газа, двигатель будет мять капот, пока не сломается сам.
В единоборствах, где важно выжать из тела всё, борцы не просто так кричат, когда наносят удары. Их мозг отдаёт приказ «Кричи!», а он подавляет приказ «Расслабься!». В ходе таких тренировок приучаешься более-менее управлять защитным механизмом. То есть тебе становится легче навредить самому себе.
Бронекостюмы, как и человеческие тела, обладают всяческими балансировщиками и предохранителями. Бронированная рука жмёт триста семьдесят килограммов: хватит, чтобы раздавить рукоятку оружия или сломать кость. Поэтому, во избежание несчастных случаев среди бойцов, в бронекостюме работают ограничители силы, компенсаторы инерции и так далее. А мы собирательно называем все эти функции автобалансировщиком.