вященные на благолепие и радость великоруссов свободных.
Разум их по-прежнему в столице обитал, и каждый мог к кумирам бессмертным подойти и обратиться с вопросом, получая ответ.
Однако ж кто чудо такое раз в жизни видал, у того и вопросы сами улетучивались, ибо Любовь и Обожание витали в воздухе. А они и есть ответы на все вопросы, будь то то житейские, мирские али божественные.
Если Разум четы царской в столице остался жить-поживать-господствовать, то Дивум вошёл в воды кипучие великой реки, и потекли жена с мужем по ним, соединясь за руки по всем своим владениям необъятным, вливаясь в воды океанические и становясь Землей и Океаном.
Тривум полетел в далекие космические просторы, коим Земля Матушка прародительницей являлась, и там стали наводить порядок примерный, неся добрую весть, что отныне люди и нелюди свободны от ига змеиного.
Квартум же царский с кладами да сокровищами устремились к пращурам в зодиак космический заглянуть, на Соларе с душами родными встретиться для разговора долгого… Но про это уже совсем другая Былица сказываться будет.
А покамест, лада и мира семье вашей желаем! Добра и здравия отцу и матери! Счастья и радости детишкам! А вам – Любви огромной и Обави безбрежной!
Сказ про весло, лопату и женские слезы
От автора. Иногда мне кажется, что я пишу сказки только для самой себя, ведь все, чего мне не хватает в реальности – присутствует там, а это дорогие сердцу бабушки и дедушки, обернувшиеся в фантазиях мудрыми старостами, добрые и правильные советы которых по несчастью мне не удалось узнать при их жизни… Но они всегда незримо присутствовали и присутствуют в моем сердце. Может быть, у вас похожая история? Так давайте порадуемся их новым приключениям! А перед вами вот уже пятая – надеюсь, не последняя – история про Павлину Куприяновну.
Здравствуйте, други дорогие, вот и вернулась сказка туда, откуда началась: в края родные, ждущие, как объятия материнские неторопливые да всегда теплые… Ведь недаром говорится: «Где родился – там и пригодился», хотя бывает и так: «Где остался – там и обтесался»… Ну, да ладно. Кто право живет – тому везде слава-почет! Ибо предназначение человека – с правдой жить.
Возвратились после приключений знатных по спасению Земли-матушки в Ивакино омолодившиеся Павлина Куприянова с Данилом Александровичем, чтобы жить-поживать, новую судьбу творить в счастье да мире. Вернулись не одни, как помнится, а с дитем чудесным, белоглазым да белокожим… единственно оставшимся после гибели белых прапредков многомудрых, которые вверили землю внукам своим человеческим беречь да любить после себя. И рос Асагост не по дням, а по часам, и за годик вымахал из младенца в чадо, что на своих двоих теперь по терему ковылял за отцом и матерью, по силушкам помогая в быту. И лился быт счастьем семейным в обители, по мерам родным построенной, где каждый закуток глаз радовал, и никуда не хотелось ни ехать, ни бежать, ни плыть. Нагулялись-наплавались в приключениях – уж хватит! Пора и дома рай восстанавливать. Да вот только когда?
Прознавши про возвращение, поприезжали гости с Вечканово на молодых порадоваться: сыновья Курдюмовы, давно уж сами мужи да старосты, будто детушки, в ноги к мамушке молодой, в сестрицы им теперь годной, попадали, слезы роняя от чуда расчудесного видеть вторую юность своей прародительницы, целовали подол ее красный, глаза мокрые утирая. Ведали истину житейскую: «Коли мамушке хорошо, детям – подавно». Внуки, правнуки, зятья и снохи, кумовья, друзья, соратники желали долголетия и правной жизни! И пришлось уважить родню да братню – сызнова свадебку сыграть по такому случаю – и не было счету гостям да гостинцам. Разве не свадьба!?
А после встречи да праздника довольные разъезжались по своим краям, еще сильнее богов православных прославляя, ведь добро добро умножает, вера веру ведает, удача удачу несет, а если таким людям, как Павлине с Данилом еще один век земной отпустили – значит, впереди новые приключения, новые подъемы, дела и счастье за всем этим для всего рода людского. Одна душа родная запела – весь хор заголосит!
И каждый надеждой озарялся и нес сей огонёк до своего очага.
Так втроем усталые и довольные садились вечерком за стол дубовый чаи душистые пить и планы строить, размышляя, как еще улучшить жизнь в Ивакино, деревне измельчавшей из-за мод городских переезжать из рая лесного в каменные джунгли, теряя связь с землей, несущей жизнь. А теперь разрослась деревня, как на дрожжах, а все потому, что прознавали одинокие, разуверившиеся в себе, в чуде, в богах и людях, что здесь свет поселился, других осветить умеющий, у кого в душе потемнело: веру возвращающий, здоровье поправляющий, любовь и покой жалующий.
Такосьма и жили, привечая всех без устали, кому кров даруя из избушек ветхих покинутых, кому совет да слово доброе в путь или в остановку короткую милуя, и люди теплились сердцем от четы Курдюмовых-Тихомировых, просили остаться при них, чтобы всем миром поднимать глубинку русскую, где на каждого работы невпроворот хватало, и благодарили небеса да солнца лучи за силу посланную, которая с каждым днем все прибывала от трудов и от общежития с хорошими людьми.
Так вот однажды ушли Данила Александрович с Асагостом и мужчинами села в дальние места поля поднимать, заброшенными стоявшие долгие годы после набега вражеского, погубившего плодородные почвы мороком. За эти семь веков подзабыли дети земли, что не пахать ее родимую, а орать сырую надобно, голосом мужицким оглашая и плодотворя. И Данила Александрович, тепереча староста, учил молодых да старых вояк бывших, бездельников гонимых, плохих сыновей, прибившихся к стану Ивакинскому, древним традициям, что от отца к сыну передавались всегда через сказки да песни. И слушались неучи и негодники с лиходеями бывшими, в труде и поту праведном просветляя память да ум.
А женщины, вдовы несчастные, кому деваться некуда было, да девки-лоботряски, которых частенько родители на перевоспитание привозили сюда, а также бестолковки, честь разгулявшие, род проклявшие, на хозяйстве оставались, под присмотром да советом женской руки Павлины, учившей каждый уголок своим считать, любить и беречь все в округе, словно мать родную приласкивая. Рассказывала про травы волшебные, в какой срок собирать да употреблять, про деревья, какие заземляют, какие окрыляют, про то, когда речь вести, а когда помолчать лучше, кто кому кем приходится, что имена древлеправославные означают, историю земли русской пересказывала, ведала, зачем надобно богов славить и род свой чтить, после смерти чего ожидать, женщина и мужчина друг для друга что значат, и вверяла по любви с обавью судьбу свою сверять, ибо только так мир в сердце и дом приходит на много-много веков вперед… а также много всего того, что раньше каждый знал и умел, а сейчас некоторые и не помнят, зачем родились и живут ради чего…
Удивлялись девки с бабами и каждое слово ловили, будто глоток свежей воды делали, и несмотря на возраст или другие различия соглашались, что нет ничего ценнее заветов и канонов древних отцов и матерей, их придумавших, и тоже осветлялись душой, признавая Ивакино своим новым домом, где хочется жить и судьбу свою сызнова начать – по-хорошему и с надеждой.
В свою очередь, отзывалась деревенька на ласковые руки женские, на песни мужские славные, на труд их общий, тяжелый, во благо всех и оживала, красивела, расцветала на глазах, еще больше своим жителям благость даря урожаями обширными. Одним словом, вернулась благодать высших сил в глубинку Ивакинскую, где новый рай Курдюмовы-Тихомировы потихоньку строили.
Но однажды…
Трудилась безмятежно Павлинушка Куприяновна в саду, руками молодыми малину-ягоду собирая к столу, как вдруг шелохнулись кусты, шипами оборачиваясь, будто зло почувствовав, встрепенулась земля кочками под ногами, утекая подальше от надвигающегося, занесло небо ясное тучами свинцовыми… «Не к добру», – подумала женщина и, быстро обернувшись, разглядела, отчего природа прячется, завидела издалека марево черное, смерчем подбирающееся… Черное-пречерное, тошное, напирающее, бурю за собой влекущее, все живое за собой губящее. Испугалась Павлина, рукой живота касаясь, где жизнь зарождалась, а потом глянула в небо и позвала последний солнца луч убегающий, рукой до него коснулась, выспрашивая: «Разве чем прогневали? Ась беду накликали? Неужели смерть придет в такой нежданный час на пороге больших событий?»
Но лучик светлый, лучик ясный не обманул, руки коснулся, в сердце проник, слабым голоском успокаивая: «Все идет как надобно, каждому событию – свой резон. И хоть порой воля богов людям неясная вблизи – оставайся всегда собою, верь себе и провидению, а там – будь что будет! Двум смертям не бывать, Паюшка!».
И, успокоившись, стала Павлина Куприяновна вдаль вглядываться, различая среди марева тень женскую, то ли идущую, то ли плывущую облаком черным, со взглядом, горящим горестью, на косу опирающуюся, как на костыль… Не иначе как сама Смерть в гости к старосте пожаловала?!
И ждала ее Павлина с придыханием, волей в кулак собравшись, веруя – чему быть – того не миновать. Но чем ближе приближалась фигура вороная, тем спокойнее сердце становилось, ибо гостеприимство сильнее страха у славян и русов бытует… А значит, раз пожаловала в гости, пусть хоть сама Смертушка – надобно ей поклон до земли отвесить и принять, как дорогую кумушку! Не каждый день такие знатные гости, чай, захаживают.
Да только облако черное коснулось забора, так там и остановилось, как вкопанное. А перед взором хозяйским предстал вовсе не призрак, не тень, а простая женщина, одетая чудно, не по местному, в платье простом льняном с цветом вдовьим, в руках вовсе не косу смертоносную держа, а лопату деревянную для хлеба печи. И хоть темный свет исходил из глаз горестных, что зыркали мрачно, и всю ее худую фигуру обволакивал духом неживым, аж кожа мертвецки светилась – не Смерть это пришла… Но ее посланница.
Видала уже таких Павлина Куприяновна, которые и жить не живут, и помереть не могут от пустоты внутренней. Ни Явь, ни Навь таких не призывает в свои объятия, ибо многое не успели, не искупили, не оправдали.