Дверь открыл улыбающийся Николай, он просто излучал счастье. Поняв, что с лестницы спускать не будут, я представился. „Проходите, проходите! Мы вас ждем“.
Молодая мама была выше всяких похвал. Нам показали очаровательную пухленькую Алену. Пригласили к столу. Алла познакомила нас со своей мамой Валентиной Алексеевной.
В этом доме царили лад и любовь. Возилась с внучкой и хлопотала по хозяйству в основном мама Аллы. Первым помощником у нее был Николай. Я отметил, что теща очень хорошо относится к зятю. Кроме как „Коленька“, я иного обращения к нему не слышал. Позже мне нередко приходилось наблюдать, да и Алла, смеясь, жаловалась, что мама в разных спорах брала сторону Николая и порицала ее, свою дочь.
С этого далекого теперь дня началась наша дружба. Ничем не омраченная, никем из нас не преданная.
Недолго пожив в Аптекарском переулке, Рыбниковы купили трехкомнатную квартиру в кооперативном доме кинематографистов возле метро „Аэропорт“. Здесь они сдружились со своими соседями: Ириной Скобцевой и Сергеем Бондарчуком, Музой Крепкогорской и Георгием Юматовым. Здесь продолжилась их институтская дружба с Ниной Гребешковой и Леонидом Гайдаем. Нередкими гостями их были Нонна Мордюкова и Слава Тихонов, ближайшая подруга Аллы Рита Гладунко.
Утраты будут потом, а тогда об этом мало думалось. В 1961 году у Рыбниковых родилась Ариша. Жили они счастливо: росли дочки, была любимая работа, их окружали друзья. Они умели устраивать праздники и себе и другим. То возьмут меня в Дом кино, то пригласят в театр, то мы все вместе, с детьми, поедем на машине за город.
С рождением второго ребенка в квартире стало тесно. Им разрешили купить сдвоенную пятикомнатную квартиру в новом доме в Марьиной Роще. Квартира была метров сто и с камином, о котором они мечтали.
Рыбников обладал редким кулинарным талантом и без устали совершенствовал его. Накануне 19 февраля, дня рождения Аллы, он ездил на рынок, покупал баранью ногу, шпиговал ее чесноком и запекал. Это было фирменное блюдо. Еще Коля любил пельмени. Тесто и начинку делал непременно сам, начинка получалась вкусноты и сочности необыкновенной. А лепили пельмени все, включая гостей, для чего их приглашали на час раньше и снабжали каждого сшитым заранее фартуком. В городских условиях Рыбников искусно солил огурцы, помидоры, грибы, квасил капусту, используя в качестве подвала гараж.
Их дом был открыт для людей, и вовсе не обязательно для знаменитых. Кого я у них не встречал, так это „нужных людей“. Министр культуры Фурцева как-то сказала Алле: „Голубоглазенькая (так она ее называла), пригласите меня к себе на сабантуйчик!“. Алла все свела к шутке. Она представить себе не могла столь высокую персону у себя в доме, среди всех своих, тон общения с ней, ну и многое другое.
Зато, если надо было „предъявить лицо“ какому-нибудь большому чиновнику, чтобы помочь ближнему, они этот шанс не упускали, пользовались своей известностью. Друзьям помощь предлагали, не ожидая просьбы.
Мы с мамой жили в двухкомнатной коммуналке в четырнадцатиметровой комнате. И вот освобождается вторая, в 20 метров. Я подал заявление в администрацию завода, где я работал (дом был ведомственный), чтобы мне разрешили взамен моей занять эту комнату. И хотя у меня на это были все основания – мать больная, отец погиб, на заводе я проработал 30 лет – мне отказали. Алла сразу заметила мое подавленное настроение. Узнав, в чем дело, сказала: „Сегодня же узнай, когда принимает начальник вашего райжилуправления, и сообщи мне“.
А принимал он буквально на следующий день, с утра. „Приезжай к девяти ко мне, – приказала Алла. – Поедем к нему на прием“. Я начал было ее отговаривать – я знал, что ложится спать она поздно и раньше одиннадцати не поднимается. „За меня не беспокойся. Жду!“ – был ответ.
В девять она была уже при марафете, и мы отправились в присутствие. Думаю, не надо описывать, как ее там встретили. Нас провели в кабинет начальника райжилуправления. Представив меня ему как своего двоюродного брата, Алла изложила суть дела. Через несколько дней все решилось в мою пользу.
…А вернувшийся со съемок Рыбников, вместо того чтобы похвалить, отругал нас с Аллой как следует. „Ну, молодцы! Ну, ловкачи! Умеют дела устраивать! Два дурачка вы, а не герои! Даже не попытались всю квартиру отвоевать! Теперь поздно, упустили момент. Жаль, меня в Москве не было“.
Я знал много актерских пар, живших в любви и согласии. Но такой семьи, как у Рыбниковых, такой любви, какая была у Николая с Аллой, я не видел ни у кого. И таких простых в общении, при всей их славе, сердечных и отзывчивых, как они, людей тоже не встречал».
Бывавший у Рыбниковых в доме Иосиф Кобзон говорит то же самое: «Я очень любил эту семью. В компании обычно наши примадонны сидят с сигареточкой, с рюмочкой, никто не встанет, не позаботится ни о чем. Алла же, когда мы собирались компанией, носилась на кухню, убирала со стола, делала бутерброды, меняла тарелки. Она любила ухаживать, ей нравилось, когда все довольны, улыбаются, говорят спасибо… Улыбка у нее не сходила с лица. Мне казалось, что эта женщина не имеет никаких проблем в жизни. А их у нее было очень много».
Иосиф Кобзон с Аллой Ларионовой и ее подругой.
1960-е гг.
Они прожили вместе тридцать лет и три года. Так пишется и в сказках. Хорошо жили. На этом сходство со сказкой, пожалуй, и кончается. Потому что жили они не в сказочном, а в реальном мире, с его радостями и горестями, надеждами и разочарованиями, добротой и жестокостью, обретениями и утратами.
Счастье не свалилось на них «по щучьему велению», они построили его сами.
В стихотворении Евтушенко «Не возгордись» есть печально-мудрое пожелание: «Умей любить, когда ты нелюбим».
Какое горькое уменье! Горькое еще и потому, что наш душевный и жизненный опыт показывает, что редко кого этим уменьем владеющего ожидает награда – ответная любовь.
Рыбников был вознагражден. Его полюбила та, на которой для него свет сошелся клином, без которой он не мыслил своей жизни. И если поначалу то была любовь-благодарность, то вскоре она превратилась в настоящую любовь, сделавшую нерасторжимым их союз.
Не знаю, кого как, а меня далеко не все пожизненные браки приводят в восторг, не все воспринимается как объект для подражания. Бывает, что супруги эмоционально не развиты и просто не способны на большое чувство, могут дозировать его, переживать «в рассрочку». Таким ничего не приходится ради любви преодолевать, приносить на ее алтарь жертвы. Чем же тут восхищаться? Что ставить в заслугу? Умение не терять голову? Так и повода для этого не было – не ударяла молния, не уходила земля из-под ног, не поражал амок… Эти «неостаросветские помещики» законопатили свое семейное гнездышко от проникновения свежего воздуха – иному впору задохнуться.
«Семейное гнездышко», умилительные кошачьи мордочки, растиражированные сердечки, парочки в обнимочку, целующиеся голубки… Было время, когда все эти атрибуты любовного томления считали мещанством, пошлостью. Кто-то правильно сказал, что пошлость – это говорить высокими словами о низком и низкими словами о высоком.
Кстати, о птичках. Орнитологи недоумевали, почему голубя, одну из самых вздорных и эгоцентричных птиц (голубок, к примеру, пока не насытится сам, отгоняет «милую голубку» от корма), сделали символом мира.
Хорошо, конечно, если муж и жена прожили в любви и согласии до глубокой старости – среди других людей, не замыкаясь в мирке лишь собственных интересов, не отгораживаясь от всех глухим забором. Долгожительство же иных пар вызывает в моем воображении такую символическую картину.
…В бушующем море терпит крушение огромный, как «Титаник», вселенский семейный корабль. Наши «голубки» – в заранее припасенной на этот случая лодке. Муж налегает на весла. Вокруг тонущие люди, молящие о помощи. Кто-то цепляется за борт… И получает удар веслом по пальцам. Прочь! Семейная лодка может опрокинуться. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Боливар не выдержит двоих. Несчастье заражает…
Рыбникова и Ларионову объединяла большая любовь. Она проявлялась не только в словах, хотя и в них тоже (помните, у поэта: «Говорите о любви любимым…»), но во всем. Настоящая любовь – это не значит безмятежная, без трудностей и переживаний. Напротив, еще Бунин сказал, что всё и все, кого мы любим, есть наша мука, – чего стоит один этот вечный страх потерять любимого!
У них была хорошая семья, что тоже не значит, что беспроблемная. И – не гнездышко и не крепость, а теплый человеческий дом, открытый для людей. С голосами детей, с веселыми застольями, с щедрым русским угощением, с домашними соленьями и вареньями, с дружескими сидениями и беседами заполночь. Здесь в цене было чувство юмора, остроумный анекдот, веселый розыгрыш, незлое подкалывание друг друга. Рыбников любил поесть, не без возлияния, естественно. Алла почти ничего (диета!) не ела, но из компании не выбивалась. Выходила на балкон курить и оттуда участвовала в общем разговоре.
Они были очень разные, но это не вело к столкновениям, потому что они оба умели любить.
Рыбников – человек порыва, увлекающийся, взрывной. Она – более рациональная, умеющая сглаживать острые углы, налаживать мосты. Его вспышки она гасила улыбкой, ласковым жестом, терпением. Не возникала, как говорится, по каждому поводу.
Он ходил на хоккей и футбол, был фанатически одержим шахматами. Она не разделяла его увлечений, но уважала их. Хоккей и футбол, если вдруг возникало желание, смотрела по телевизору, к шахматам относилась прохладно. И никогда это не было поводом для ссор. Она его не «пилила».
Она ложилась спать очень поздно и поздно вставала. Типичный «жаворонок», он рано утром был уже на ногах. Но это не было поводом для перевоспитания друг друга. Они вообще друг друга не перевоспитывали.
Не в пример другим семейным парам они редко «выясняли отношения». Выясняют плохие отношения, в любви – объясняются.
Когда в период своей востребованности в кино Ларионова собралась рожать второго ребенка, подруги-актрисы ужасались: «Ты с ума сошла! Слетишь с орбиты, потеряешь роли! Сколько времени пройдет, пока опять войдешь в форму!». Она не спорила, а только говорила: «Коля очень хочет ребенка». Большой подвиг для актрисы, кто понимает.