И еще одно великое дело сделали для Алены с Ариной родители: оставили им своих друзей.
Поездка в Иерусалим в начале 90-х стала важной вехой в духовной жизни Ларионовой: на Святой земле она крестилась, к чему душой была готова. «Прийти к богу, – сказала она, – никогда не поздно. Хотя трудное это восхождение, особенно для нас, лицедеев». Много лет назад в Аргентине ей подарили иконку Божьей Матери, с тех пор она возила ее с собой. Дома у нее было много икон, она ходила в церковь. Настоятель церкви Ильи-пророка был ее духовником.
Она не была уверена в том, что ее помнят, знают. Однажды в Кремле на праздновании Пасхи она хотела, но стеснялась подойти к Патриарху Алексию за благословением. Светлана Павлова осмелилась, представила ее как «бывшую красавицу советского кино, нашу гордость». Он узнал Ларионову, сказал, что она красавица и сейчас, благословил их, с ними была еще Светлана Дружинина, и все втроем они сфотографировались с ним на память.
Жизнь шла своим чередом. События, не только радостные, сменялись одно другим. Она тяжело перенесла смерть в 1996 году своей близкой подруги Риты Гладунко – был сердечный приступ. У нее всегда побаливало сердце, а последнее время оно все больше и больше давало о себе знать. Ей был поставлен диагноз: мерцательная аритмия. Она не придавала этому большого значения, лекарства принимала, но вела образ жизни здорового человека: летала на самолетах, как-то ей стало плохо в самолете, много курила, даже в больницу требовала сигареты, порой недосыпала, могла буквально падать с ног от усталости. На тему болезней говорить не любила, не любила никого собой обременять.
Алла Ларионова со своей лучшей подругой Нонной Мордюковой. 1980-е гг.
Силы она черпала в работе, в возвращении к тому ритму, в котором она привыкла жить. Она ездила на кинофестивали, посещала разные актерские тусовки, не отказывалась от выступлений. Большой поддержкой ей была любовь зрителей.
В одном из интервью Ларионова рассказала, как в день празднования 850-летия Москвы Лариса Лужина, Люба Соколова, Люда Зайцева и она ехали из Теплого Стана на метро, с огромными букетами цветов. Их узнавали, просили автографы, говорили добрые слова. А какой-то мужчина сказал, что Лужков должен каждой из них подарить «Мерседес», чтобы они не ездили городским транспортом, потому что они наша гордость, наша история. Актрисы посмеялись, поблагодарили его и пообещали при случае обязательно передать его слова Лужкову.
В 1999 году Ларионова была признана идеалом романтической женщины пятидесятых годов. А на одном из кинофестивалей в Сочи получила титул первой красавицы России XX века.
Виталий Вульф, готовивший выпуск своей передачи «Серебряный шар», посвященный Алле Ларионовой, поделился своими впечатлениями о встрече с ней:
«После огромной квартиры она жила в маленькой квартирке. Исчезли зрители, не было никаких надежд на кино. Она рассказала, как приехали каких-то два продюсера с Украины, она снималась несколько месяцев. А потом исчезла лента, исчезли они, и никто не заплатил ни копейки. И не было никакой злости, она говорила об этом с легкостью, и не скажу, чтобы много курила. У нее было замечательное чувство юмора.
Мы заговорили с ней о Валентине Серовой, вспоминали трудные времена, которые переживала актриса в свои последние годы. „Вот вы говорите, – сказала Ларионова, – что я женственная. Не знаю. Вот Валентина Васильевна была символом женственности, я всегда завидовала ее пластике, ее манере…“ И вдруг прочла наизусть замечательное стихотворение Константина Симонова, которое мало кто знает, – о Вологде – „В деревянном домотканом городке“. Я обомлел. Спросил: „Вы что, читаете его с эстрады?“. Она ответила: „Да никогда! Просто я его запомнила. Валентина Васильевна подарила мне книжку „С тобой и без тебя“ издания 1942 года, синенькую такую, и это стихотворение из нее мне очень понравилось. Книжка, к сожалению, затерялась“.
Начали делать о ней передачу. Я спрашиваю: „Кинопленки у вас есть? Фрагменты из ваших фильмов?“ – „Моих, – отвечает, – нет. Не знаю, где они. Вот Колины – есть“.
Она хранила память о Рыбникове, берегла сувениры, свидетельствующие о его актерской популярности, напоминающие о фильмах, в которых он снимался: шахтерскую лампочку, каску строителя, макет парохода, хоккейную клюшку, футбольный мяч, исписанные автографами, очки сталевара… Но семейное счастье, ушедшее вместе с ним, не превратилось для нее в мучительные воспоминания. Она не позволяла себе все время смотреть назад.
„Чем старше я становлюсь, – говорила она, – тем яснее понимаю, что прошлым жить нельзя. Каким бы хорошим оно ни было. Оставаясь в прошлом, можно потерять связь с современностью. Я прожила интересную жизнь, мне есть что вспомнить. И память эта мне очень дорога. Но живу я сегодняшним днем. Я наслаждаюсь своим одиночеством. Отдыхаю. Я очень довольна своей жизнью“».
Есть разница между тем, чтобы жить одной – и быть одинокой. Она не была одинокой: ее окружали друзья, любили и опекали дочери. Были и романы – для поднятия духа, на уровне флирта, не больше того. У нее любил бывать художник Никас Сафронов. Хотел ее писать, но согласия не получил. Она по-прежнему была доверчивой и щедрой. Находились люди, которые пользовались этим: не возвращали долги или внаглую присваивали ее деньги. Она горевала, даже плакала. Но все равно не менялась и не меняла своего отношения к людям. Впрочем, никто до конца не знал, что она чувствовала на самом деле – жизнь научила ее сдерживать свои порывы.
Однажды по какому-то поводу сказала: «Самое страшное в старости – быть смешной».
Как это ни удивительно, ее не оставили своим вниманием завистники и недоброжелатели. Казалось бы, теперь-то чему завидовать? По какой причине не желать добра? А все по той же: за то, что счастливо жила, была любима, благополучна. За то, что красива…
Как тут не вспомнить строки из стихотворения Симонова, опубликованного в уже упомянутом сборнике «С тобой и без тебя»:
Все, что сердцем взято будет,
Красоте твоей присудят.
Будешь нежной, верной, терпеливой —
В сердце все равно тебе откажут,
Скажут: нету сердца у счастливой.
У красивой нету сердца, – скажут.
И дальше почти что впрямую о ней, потерявшей мужа:
Как других, с ним разлучит могила —
Всем простят, тебя возьмут в немилость.
Позабудешь – скажут: не любила,
Не забудешь – скажут: притворилась.
Эту немилость она остро ощутила, тем более, что теперь, после смерти Рыбникова, она стала беззащитной – чувство, знакомое всем покинутым или овдовевшим женщинам, только многие не сразу «узнают» его в наступившей для них другой жизни.
Николай Ларин как-то спросил у нее, почему она не выходит замуж, ведь были мужчины, которым она нравилась, которые мечтали быть рядом с ней.
Она ответила, что не испытывает такого желания, чтобы кто-то был постоянно рядом. Что хочет побыть одна, разобраться в себе, почитать книги, поразмышлять. Другой раз, в откровенном разговоре, на его вопрос, кого, кроме Николая, она любила в своей жизни, ответила: «Ивана Переверзева и Михаила Кузнецова». А однажды с грустью призналась: «Ты знаешь, мне так не хватает Коли! Во всем, даже в мелочах. Вот приду в Дом кино, и никто с меня пальто не снимет. А потом не поможет надеть…».
Она тосковала по Николаю до последних дней. Никто не смог занять его место в ее душе. Надежда Румянцева так прямо и сказала: одна, без него, она не смогла жить.
День своего рождения, 19 февраля, в 2000 году она решила, вопреки семейному обычаю, отметить в ресторане Дома кино. Гостей было человек пятнадцать: дочери с мужьями, друзья.
Николай Ларин вспоминает:
– За столом царило праздничное настроение. Каждый хотел произнести тост, и я никак не мог дождаться своей очереди, чтобы поздравить Аллу. И тут она сама взяла слово. «В моей жизни, – сказала она, – было два Коли: Рыбников и Ларин, который сейчас сидит здесь и почему-то молчит». Дальше она столько хорошего наговорила обо мне, о нашей дружбе, проверенной десятилетиями, скрепленной общим прошлым и настоящим, что я был тронут до глубины души и лишь пытался остановить ее, напоминая, что это не мой, а ее день рождения. Она не слушала меня. А когда договорила, мы чокнулись бокалами, при этом пролили вино, смеясь, поцеловались. Дочь Аллы Алена успела сделать в этот момент несколько прекрасных снимков.
На следующий день мы созвонились. Я поделился с ней своими впечатлениями о дне ее рождения, сказал, что она отлично выглядела, что, как всегда, была хорошо одета, что люди собрались приятные, что был великолепный стол!.. «Коля, – остановила она меня, – ты уж слишком! Ведь мне исполнилось 69. В следующем году будет юбилей. Вот тогда и рванем!»
Союз кинематографистов планировал отметить эту дату официально. Она противилась. Нет, Ларионова не скрывала свой возраст – просто у нее не было настроения, она не любила быть в центре внимания, от похвал в свой адрес всегда испытывала чувство неловкости. В разговоре с Людмилой Гладунко, которую случайно встретила в Доме кино, пожаловалась, что ее уже замучили с подготовкой юбилейного вечера, тогда как ей ничего этого не надо.
Гладунко качала уговаривать ее не отказываться от официального торжества: покажут отрывки из фильмов с ее участием, будет повод поговорить о ее творчестве, она встретится с друзьями, с кинозрителями – это же замечательно! Может, появится возможность съемок, какой-то работы в кино.
Светлана Павлова, Алла была с ней, тоже стала ее убеждать, и не в первый, как выяснилось, раз. И Ларионова сдалась. Тем более что в запасе был чуть ли не год.
В апреле Ларин с другом и Павлова с приятельницей отправились в турпоездку в Египет. Очень хотели взять с собой Аллу, но она категорически отказалась: боялась подвести Шалевича и вообще была настроена на работу.
Алла Ларионова и Николай Рыбников на съемочной площадке фильма «Седьмое небо». 1971 г.