– Давайте подождём, – предложил полинезиец, любовно поглаживая огромный лук. Он нашёл его среди конфискованного у пленников оружия. – Через неделю-другую в крепости начнётся голод, а Ухан любит вкусно поесть. Тиссы сами распахнут перед нами двери.
– Через неделю-другую к стенам крепости соберутся воины всех ветвей острова, – хмуро сказал Клато. – Видите дымы от костров, которые поднимаются над мраморными колоннами? Это сигналы. Ухан объявил нас мятежниками. Он призывает все отряды немедленно встать на защиту Матери-Игуаны. У нас в запасе не больше нескольких часов.
– Ну так умрём в сражении! – поднял лук полинезиец. – Мы ещё посмотрим, какого цвета у них кровь...
– Если бы... – опустил голову Мубанга. – Тиссы возьмут пращи и забросают нас глиняными ядрами, начинёнными пудрой сахарных орехов. Один вдох, и ты моментально забудешься в сладостном сне, а проснёшься уже на жертвенном камне. Так что неизвестно, кто на чью кровь будет смотреть.
– Нужно идти на приступ! – твёрдо сказал Алладин.
Юноша обвёл взглядом своих соратников. После сражения с тиссами в живых осталось не больше восьмидесяти человек, из которых только половина была вооружена копьями и мечами, а лук был только у полинезийца Оаху. Пройдёт совсем немного времени, и тысячи островитян засыплют их облаком сахарной пудры и поволокут, беспомощных, одурманенных, к ногам Верховного жреца.
Мубанга, гневно сверкая чёрными глазами, кричал, что солнце уже в зените и, если сейчас не пойти на приступ, будет поздно.
Притихшие мятежники задумчиво смотрели на высокие каменные стены, на котлы с кипящим пальмовым маслом, на мелькающие среди зубцов фигуры стражников, на тяжёлые ворота... Брать приступом эту твердыню было равнозначно самоубийству. Но гибель грозила отовсюду. Можно ли из двух смертей выбрать лучшую?
Старик в парчовых лохмотьях вдруг всхлипнул и припал к кожаному мешку с вином. Он жадно пил, вбирая в себя, буквально заглатывая молодое вино. Оно выплёскивалось, ручьями текло по седой бороде, а собравшиеся заворожённо смотрели, как судорожно ходит на худой, жилистой шее острый кадык.
Старик отбросил опустевший мешок, оглядел молчаливых товарищей и резко, хрипло засмеялся.
– Я готов идти на приступ! – сказал он, глядя на Алладина мутными, невидящими глазами.
– Старикан набрался, – укоризненно сказал Ямамото. – Смотрит, как одноглазый Му.
– Да, действительно, – кивнул Алладин. – А ведь это мысль! – Юноша лихорадочно заметался из стороны в сторону. – Где одноглазый Му? Отыщите его! Это наша единственная надежда на спасение!
К счастью, стражник не пострадал в сражении. Индиец Радж отыскал его под обломками кухни. Стражник по-прежнему был под гипнозом.
– Ведёт ли к храму Матери-Игуаны какой-нибудь подземный ход? – спросил Алладин.
– Такой ход есть, – безразлично ответил стражник.
– Веди нас туда!
Стражник повернулся к ним. Его единственный глаз, ко всеобщему удивлению, был закрыт. Затем он молча повёл бывших пленников в заросли.
Каменная лестница широкой спиралью поднималась всё выше и выше. Стены сдвинулись. В них были выдолблены узкие, в ширину ладони, окна. Сквозь прорези слышался отдалённый людской гул.
– Вероятно, тиссы столпились вокруг храмовой пирамиды, чтобы послушать наставления Верховного жреца, – предположил Алладин.
– Вокруг пирамиды собираются только тогда, когда приносят жертвы, – мрачно сказал Клато. – Какому-то бедолаге сильно не повезло...
Стёртые ступени были усыпаны мусором, скопившимся за годы гражданской войны. Короли были перебиты, а Верховный жрец, похоже, не догадывался о существовании тайного хода.
Повстанцы двигались бесшумно. Звуки шагов заглушал густой слой пыли. Он был похож на серый, изрядно потёртый парадный ковёр, который султан Багдада расстилал на дворцовой лестнице перед приездом захудалых вали из далёких провинций. Пыльный ворс облаком поднимался под босыми ногами мятежников, и тогда сквозь него проглядывал чёрный, грубо обработанный камень ступеней.
Лестница закончилась. Одноглазый Му указал рукой на потолок, затем на хвост бронзового изображения игуаны и замер. Алладин привычно взгромоздился на плечи Мубанги и на несколько мгновений приник к монолитной плите, прислушиваясь к доносившимся из-за неё звукам. Потом дёрнул изваяние за хвост.
Каменная плита скользнула в сторону. Мубанга подбросил юношу вверх, и тот очутился на широкой площадке. Алладин шагнул вперёд и остановился в замешательстве, щурясь от яркого света. Он находился на вершине храмовой пирамиды.
Взгляд его заскользил по отполированным золотым пластинам, которыми была выложена площадка, и остановился на жертвенном камне. Вокруг неё с торжественным выражением на разукрашенных лицах выстроились служители. Появление Алладина было для них полной неожиданностью.
Посреди площадки стояло ложе из чёрного базальта. На нём был распластан связанный человек, вокруг которого приплясывал и кружился Верховный жрец Ухан.
На его выкрашенном в красный цвет теле были белые ритуальные знаки, пышные перья на головном уборе топорщились в разные стороны. Лицо было прикрыто жуткой маской.
Ухан потрясал кремневым ножом, злобно выкрикивая заклинания, и время от времени протягивал руки к небесам. Тогда снизу доносился глухой ропот. Сотни островитян стояли вокруг пирамиды. Женщины закрывали детям глаза, старики отворачивались, а воины угрюмо щурились, наблюдая за началом церемонии.
Вдруг Верховный жрец замер и медленно поднял нож над грудью связанного пленника. Тотчас наступила полная тишина. Алладину показалось, что он слышит удары собственного сердца. И тогда юноша рванулся вперёд.
Глава седьмаяПЕСЧАНЫЕ ОТМЕЛИ СКИЛОСОНОВ
Алладин перепрыгнул через горку аккуратно уложенных черепов, опрокинул деревянный столик с набором кремневых ножей, скребков, бронзовых щипчиков и костяных игл. Мимоходом он вдребезги разбил глиняную чашу, приготовленную бритоголовыми служителями для крови жертвы. Вперёд! Быстрее!
Юноша из последних сил побежал к жертвенному камню, надеясь спасти несчастного пленника. Позади Алладин слышал крики и звон оружия – его товарищи бежали вслед за ним.
Служители наконец опомнились и кинулись врассыпную. Они поняли, что не смогут устоять перед яростью вчерашних пленников. Менее расторопные с проломленными черепами покатились к ногам обступивших пирамиду тиссов. Палица Мубанги не знала пощады.
Алладин перехватил руку Верховного жреца и вырвал из его скрюченных пальцев нож.
– Ну что, мясник, допрыгался?! – зловеще улыбнулся Клато, срывая маску с лица Верховного жреца.
– Святотатство! – зашипел старик, щуря слезящиеся глаза. – Вы лишили Мать-Игуану священной жертвы! Душа раба должна попасть в небесные чертоги прародительницы!
– Почему бы тебе самому не наведаться туда? – Клато схватил жреца за нечёсаную бороду и потащил к жертвенному камню. – Эй, ребята! Отвяжите того бедолагу. Его место займёт этот славный старикан!
– Нечестивец! – старик с удивительной для его лет живостью начал отбиваться от ливийца. – Куда ты меня тащишь?! Я не хочу!
– Я не ослышался? – притворно удивился Клато. – Ты не хочешь посетить небесные чертоги любимой прародительницы? А как же она обойдётся без кровавого жертвоприношения?
Злые глазки Ухана забегали. Он напустил на себя важный вид и доверительно сказал:
– Сегодня во сне Мать-Игуана явилась ко мне и сообщила, что отменяет человеческие жертвоприношения. Она сказала, что ей достаточно одного сахарного орешка в месяц, как это и было раньше.
– Ага, понятно, – кивнул Клато. – Какое совпадение. Этой ночью Мать-Игуана явилась и ко мне. Кстати, она сказала, что ты ей надоел до смерти и она слагает с тебя сан Верховного жреца. А тебе она этого не говорила?
Лицо Ухана сморщилось, брови нахмурились, но взглянув на меч ливийца, он согласно кивнул трясущейся головой.
– Да, действительно... Что-то такое припоминаю.
– Ну так сообщи скорее это радостное событие своим соплеменникам, которых ты превратил в рабов.
Подталкиваемый Клато, старик направился к краю площадки. Он изо всех сил пытался сохранить остатки достоинства, но дрожащие руки выдавали его с головой – жрец был испуган до смерти.
– Мои рабы! – закричал он, обращаясь к столпившимся внизу тиссам.
Клато в сердцах плюнул и поднял свой меч. Почувствовав укол остриём пониже спины, низложенный Верховный жрец тут же исправил свой промах.
– Соплеменники! – закричал он. – Отныне человеческие жертвоприношения отменяются!
Снизу послышался радостный рев толпы. Алладин усмехнулся и, оставив старика на попечение Клато, начал развязывать верёвки на запястьях человека, распростёртого на жертвенном камне.
– Карог?!
Вождь тиссов ветви Синей Игуаны поднялся с каменного ложа и, отводя глаза в сторону, начал растирать затёкшие руки.
– Карог, как ты здесь очутился? – спросил Алладин.
– Не оправдал возложенного на меня высокого доверия, – хмуро пробормотал вождь. – Лишил Мать-Игуану жертвы и по традиции сам занял пустующее место. Обычная практика... Спасибо тебе. Не знаю, почему ты меня спас. Я ведь тебя бросил в яму, а ты... – вождь опустил голову и тяжело вздохнул. – Вот уж не знаешь, где найдёшь, где потеряешь...
– Да ладно, – великодушно махнул рукой Алладин. – Человеческие жертвоприношения отменены, Карог! Так что ты свободен!
– Я – раб! – горько сказал вождь. – Раб Верховного жреца Ухана...
– А ты послушай, что он говорит.
Подталкиваемый мечом ливийца, бледный, дрожащий от страха, Ухан вещал:
– Я слагаю с себя сан Верховного жреца!
– Про рабство не забудь, – напомнил Клато.
– ...Рабство отменяется. Отныне все свободны! Каждый может делать всё, что захочет.
– Кто-то должен следить за порядком, – задумчиво произнёс Алладин. – Хотя бы на первых порах. Островитяне отвыкли от свободы, да и время неспокойное... Пусть тиссы выберут себе достойного короля.