– Если умная, дай еще орешков.
Тайный советник покопался за отворотом рукава, нашел один орешек и протянул его попугаю.
– Я тебе рисую такие сладкие перспективы, а ты жалеешь мне орехов.
– Я просто забочусь о твоем здоровье, Яго. Помнишь, как ты однажды обожрался орехами и чуть не помер?
Попугай завертел головой, отгоняя неприятные воспоминания. Действительно, тогда он чуть не околел и два месяца не мог летать. Только колдовские снадобья Джафара спасли его от смерти.
Обрадованный попугай стал раскачиваться на посохе, его лапа сорвалась с головы кобры и он, не успев расправить крылья, шлепнулся на мраморные плиты.
– Надо быть осмотрительным, – прокомментировал его падение Джафар.
– Да-да, мой господин, – отряхивая ушибленные крылья, согласился попугай, и они вдвоем, глядя друг на друга, захохотали абсолютно одинаковыми голосами.
А в это время ковер-самолет мчался над землей. Местом посадки ковра-самолета джин выбрал пальмовую рощу невдалеке от Багдада.
Ковер плавно опустился на землю, даже Абу не почувствовал приземления.
– Вот и окончился наш полет, – сказал джин, ступая на твердую землю.
– Да летать на ковре-самолете приятно.
– А еще приятнее летать самому, – сказал джин.
– Ну, это я не назвал бы приятным. Мне пришлось совсем недавно падать в пещеру, и знаешь, джин, этот полет не принес мне ни малейшего удовлетворения.
– Падать – это не летать. Летаешь вверх, а падаешь вниз. Когда летаешь – ты паришь, ты управляешь собой. Это то же самое, Алладин, как идти самому или же идти, подчиняясь чужой воле, например, связанным или закованным в цепи, окруженным стражниками.
– Да, это неприятно, – согласился юноша.
– Ну, как тебе мои способности? – джин воспрянул духом, видя довольное лицо Алладина.
– Да, какое-то впечатление производит, но знаешь, честно говоря, я ожидал большего.
– Как большего? – возмутился джин. – Я выполнил твое желание, а ты недоволен, – и он загнул один палец из трех.
– Э, брось, приятель, – возмутился Алладин, – я тебя не просил выполнять какие-либо желания, у меня как было три желания, так и осталось.
Джин повертел головой, явно не в силах сходу сообразить. А затем до него дошло, что Алладин его ловко провел.
– Ах ты проказник, ах ты хитрец, ну конечно же, это было не твое желание, я сам напросился, безмозглый болван, – и джин стал колотить себя кулаком по лбу. – И откуда во мне это? Так люблю похвастаться, что сам от этого и страдаю.
– Я действительно тебя не просил, – лукаво улыбаясь, подмигнул джину Алладин, – правда ведь, Абу, мы ничего с тобой не просили?
Абу согласно закивал головой и стал ловить кончик своего хвоста.
– Алладин, рядом с тобой я временами начинаю чувствовать себя глупой овцой, – и в мгновение ока, как бы в подтверждение своим словам, джин превратился в барашка и заблеял.
Алладин хотел его погладить, но джин в мгновение ока вернул себе свой прежний облик.
– Ну, ты и хитер, ну и хитер, хитрее всех на свете! У меня еще никогда не было столь хитрого хозяина. Но ты мне нравишься, так и быть, первое желание не в счет, я сам виноват. Хотя знаешь, Алладин, если бы на твоем месте был кто-то другой...
– То что тогда? – задал вопрос Алладин.
– Я бы его перенес назад в пещеру по своей воле.
– Не притворяйся, джин, ведь ты не можешь причинить вред своему хозяину.
Джин кивнул своей огромной головой.
– Снова я начинаю хвалиться, бахвалиться прежде времени, и ты меня на этом ловишь. Обидно, обидно, чувствую себя болваном, ведь я довольно смышленый, Даже среди джинов я славлюсь своей сообразительностью. Ладно, – джин разлегся в воздухе и закинул руки за голову, – я пока немного подремлю, а ты подумай над своими желаниями и подумай хорошенько, какое желание будет первым, что ты предпочтешь сделать вначале.
Алладин действительно задумался и стал расхаживать в тени пальмы, глядя себе под ноги.
Абу принялся копировать движения хозяина. Он ходил след в след за Алладином, строил рожи, загибал пальцы, разве что не бормотал себе под нос.
Наконец Алладин остановился рядом с висящим в воздухе джином и ткнул его вбок. Рука Алладина прошла в тело джина, и тот открыл глаза.
– Послушай, джин, – тихо сказал Алладин.
– Ах, ты придумал свое желание? – обрадовался джин и сел на теплый песок.
– Пока нет, но я хочу задать вопрос тебе.
– Вот беда, – воскликнул джин, – зря только проснулся, а я видел такие прекрасные сны.
– Ладно, не заговаривай мне зубы, а то загоню тебя сейчас назад в лампу.
– Только не это, только не в лампу! Там так тесно и темно, там даже временами нечем дышать. Я готов отвечать на любые вопросы, слушать любые истории и даже рассказывать их. Я буду терпелив, спрашивай, мой господин, все, что пожелаешь, только не возвращай меня в лампу.
– Так вот, джин, – Алладин потер указательным пальцем переносицу, – ответь мне на такой вопрос.
– Да, мой господин, – с готовностью подался вперед джин.
– Представь, что перед тобой джин, способный выполнить любое желание, что бы ты заказал?
Джин опешил.
– Мой господин, никто у меня, сколько я существую, никогда не спрашивал подобной вещи, никого не интересовали мои желания.
– Раньше никто не спрашивал, а сейчас я у тебя спрашиваю.
Лоб джина сморщился.
– Я даже не хочу об этом говорить, потому что не верю, что когда-нибудь мое желание будет выполнено.
– Ну все же, джин, – ласковым голосом, заглядывая прямо в глаза, осведомился Алладин.
– Нет-нет, и не спрашивай, – засмущался джин, голубоватое лицо покрылось испариной, а на щеках выступил румянец смущения. – Ты будешь смеяться надо мной.
– Да говори же ты, не тяни, что ты хочешь?
– Понимаешь, Алладин, я могу все или почти все, но у меня нет одной вещи, маленькой и огромной одновременно. Она, вроде, ничего из себя не представляет, но имеет такую ценность, что ее даже ни с чем невозможно сравнить.
– Даже с сокровищами Али-Бабы? – изумленно воскликнул Алладин.
– Ты же был в сокровищнице Али-Бабы, почему же ты не остался там?
– Свобода для меня дороже всех сокровищ на земле, – сказал немного грустно Алладин.
– Вот видишь, для тебя свобода дороже всего на свете и для меня, всемогущего джина, нет ничего дороже свободы. Если бы ты знал, мой господин, как я ненавижу эту медную лампу, как мне надоело жить в ней!
Алладин посмотрел на позеленевшую лампу.
– Да, в самом деле, в ней тесно.
– Тесно, – воскликнул джин, – это не то слово, даже ты, такой маленький, говоришь, что в ней мало места. А представь, каково мне? Представь, что значит десять тысяч лет или сто тысяч лет не слышать человеческого голоса, не видеть звезд, травы, воды, не слышать пения птиц, не видеть красивых девушек? – джин улыбнулся.
– Да, представляю, – Алладин одним глазом заглянул в лампу. – Там темно и наверное, холодно.
– Холодно? Да что ты знаешь о холоде, человек? Там не холодно, там что-то другое, там я превращаюсь в кусок льда, я не могу пошевелиться, я весь скован, мне там плохо! – и на глазах джина появились слезы.
Каждая слеза была такой величины, что в ней можно было утонуть. Когда слезы упали на песок, образовалось два маленьких озерца.
– Я желаю быть хозяином самого себя, идти туда, куда мне хочется, делать то, что пожелаю или не делать. В общем, жить так, как живешь ты.
– Но я тоже, джин, не совсем свободен.
– Не совсем? – воскликнул джин. – Ты свободен, как птица, ты можешь двигаться на север или на юг, можешь лежать здесь, под пальмой, а можешь подняться и идти в город. Ты можешь попросить меня перенести тебя в любую точку земли, я могу забросить тебя на самую далекую звезду и вернуть назад. Но только учти, это будет уже два желания: одно туда и одно обратно.
Алладин улыбнулся.
– Ты хитер, джин, но разве ты видел когда-нибудь монету с одной стороной?
Джин задумался.
– Я видел столько монет, сколько не видел никто из смертных, но никогда не видел монету с одной стороной, и даже мне не под силу изготовить такую.
– Вот так и желание туда и назад. Это как одна монета.
Джин потер голову и наморщил лоб.
– Ты хитер, как шайтан, ты все время обманываешь, Алладин, и хочешь заставить даром выполнять желания. А разве ты видел когда-нибудь, Алладин, кошелек, из которого достаешь монеты, а в нем не убывает?
На этот раз Алладин наморщил лоб и почесал затылок.
– Но я думаю, джин, если тебя попросить, ты смог бы изготовить дюжину таких кошельков за одно мое желание.
– Нет, лучше я буду молчать, и перестану хвалиться, – джин плотно сжал губы.
– Так значит, для тебя, джин, самое главное – свобода?
– О, да, – утробным голосом ответил джин, не открывая рта.
– Но ведь ты, джин, всемогущ и почему сам не можешь даровать себе свободу?
– Дело в том, Алладин, что я могу выполнять только чужие желания.
– Из этого следует... – Алладин задумался, но джин не дал ему договорить.
– Есть только один путь, Алладин, – джин зашептал на ухо юноше, – если хозяин лампы отпустит меня на волю, то есть потрет лампу и скажет: «Я хочу, джин, чтобы ты был свободен», тогда я обрету свободу. Но это, Алладин, будет одним из желаний моего хозяина. И я, поверь, не встречал ни одного свободного джина и не видел ни одного хозяина, согласившегося бы подарить одно свое желание джину.
– Да, джин, человек должен быть очень щедрым.
– Вот и я говорю, очень щедрым, вот таким, как... – джин осекся и потупил взор.
– Послушай, джин, – вполне серьезно предложил Алладин, – если ты выполнишь два моих желания, то я подарю тебе третье, – и Алладин протянул свою руку джину.
– Нет-нет, я не могу принять такой жертвы.