– Возможно, вы и правы, – с легким сомнением произнесла императрица, – а возможно, и нет. В любом случае, как мне кажется, на первых порах следует всерьез разговаривать с Вильгельмом, а в отношении Франца Фердинанда ограничиться культурной программой. От Германии мне не нужно ничего, кроме вечного мира: ни Восточной Пруссии, ни Силезии, ни возвращения Франции Эльзаса и Лотарингии, ни даже извинений за политику Бисмарка, который наколбасил такого, что и на голову не налезет. И если дядя Вилли едет к нам с чем-то вменяемым, а не с очередной завиральной идеей, то мы с ним вполне можем договориться – и вот тогда, уже втроем, можно будет обсуждать Австро-Венгерский вопрос.
– А если вы, Ольга, с кайзером Вильгельмом не договоритесь, что тогда? – с интересом спросил канцлер Одинцов.
– А вот тогда, – усмехнулась русская императрица, – вы с моим Сашкой без малейших колебаний приведете в действие наш первоначальный план.
Часть 30. Балканская война
8 августа 1907 года, ранее утро, Болгария, фронты Балканской войны.
Диспозиция на момент начала активных боевых действий была следующей. На крайнем, северо-западном, фланге Балканского фронта находилась Черногория. В отличие от Сербии и Болгарии, где мобилизация проводилась организованно и по плану, в Черногории мужчины сбежались на призывные пункты и воинские части без всякой команды. Это страна маленькая, и в считанные дни численность ее армии увеличилась с двадцати двух до пятидесяти тысяч штыков, из которых десять тысяч вообще не планировалось призывать. Такие же безбашенные командиры, не в силах сдержать энтузиазм подчиненных, отдали приказы – и двадцать восьмого июня, за одиннадцать дней до назначенного срока, черногорские отряды уже вторглись на территорию оккупированного австрийцами турецкого Санджака, а также на север Албании, осадив при этом город Шкодер (он же Скутари). И напрасно российский министр-резидент (посол) господин Соловьев (военные советники просто не успели прибыть) доказывал, что войну союзники должны начинать одновременно, и уж тем более не стоит входить на территорию оккупированного австрийцами Санджака – этих черногорцев разве остановишь…
Князь Никола Черногорский, будучи хорошим стихийным психологом, просчитал, что на Санджак у старого жулика Франца-Иосифа нет никаких документов, даже филькиной грамоты от Берлинского конгресса. Поэтому, когда черногорцы начали блокировать австрийские гарнизоны, там началось нечто вроде паники. Никаких вменяемых приказов на подобный случай австрийские командиры не имели – ведь прежде никто не предполагал, что такое возможно в принципе, а действовать «по уставу» не позволяло то обстоятельство, что никто на австрийские войска не нападал, и находились они не на своей земле. Риск неблагоприятного развития событий, конечно, имелся, но как раз в момент наивысшего кипения в мозгу генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа и поступило из Берлина то самое предупреждение из Берлина о нежелательности создания конфликта с Россией и ее союзниками, да еще и на ровном месте. Поняв, что война с Черногорией по инициативе Вены – как раз то явление, которое категорически не одобрят в Берлине, начальник австрийского генерального штаба отдал своим войскам приказ отступать, в силу чего Санджак был занят без боя черногорцами и присоединившимися к ним сербами.
А вот со Шкодером черногорцам не повезло, и не могло повезти. Город был хорошо укреплен, а его гарнизон (состоящий по большей части не из албанцев, а анатолийских турок) лоялен султану. Попытка взять город с налета не принесла черногорцам ничего, кроме потерь, а последующие штурмы умножили число жертв. Без стянутой к Шкодеру осадной артиллерии (которой у Черногории имелось всего сорок стволов) штурмовать этот город не имело смысла. Побившись так о турецкую оборону несколько дней, черногорская армия перешла к планомерной осаде. И вовремя. Командующий османской западной армией Мехмед-паша на границе с Болгарией ограничился батальонами редифа, укрепившимися на горных перевалах, а с основными силами (девяносто пять тысяч штыков, примерно пополам редиф и низам) из района Куманово двинулся на север к Приштине. Оттуда один турецкий корпус численностью в тридцать пять тысяч штыков двигались на выручку гарнизона Шкодера, а два других корпуса должны были противостоять сербской армии в Косовском крае.
Еще тридцать тысяч аскеров, разбитых на отдельные батальоны-таборы, остались в тылах армии для поддержания хотя бы минимального порядка и отражения наскоков болгарских революционных чет, необычайно активизировавшихся за последнее время. С началом объявленного султаном Абдул-Гамидом джихада против неверных силы сопротивления вышли из подполья. Подрывы полотна на железной дороге стали обычным явлением, а в сторону от главных дорог турецким аскерам меньше чем табором (батальоном) и без поддержки артиллерии к болгарским селам лучше было не соваться. У четников обнаружилось достаточно приличное количество ручных пулеметов Мадсена[6] под германский патрон, и ручных бомб, из которых удобно мастерить растяжки и другой подходящей для убийства утвари – в силу чего небольшие группы турецких солдат, особенно из плохо вооруженного редифа, гибли в мелких стычках без всякого смысла и толка. По этой причине этого резня христиан коснулась в основном городского населения, над которым турки были господами и начальниками. Кровь невинных текла рекой, при этом убийцы понимали, что когда ситуация дойдет до разрешения, с их семьями будет то же самое, но ничего не могли поделать со своими хищными инстинктами. При этом случалось, что турецкие семьи прятали у себя своих соседей-болгар, но на фоне всеобщего разгула ожесточения и фанатизма такие случаи были почти незаметны.
К утру восьмого числа, когда силы Балканского альянса перешли к активным действиям, Западная турецкая армия напоминала длинную связку сосисок, размотанную вдоль узких горных дорог. Если авангард на своем пути к Шкдеру уже подходил к горному селению Кукес на границе Албании и Косовского края, то арьергарды еще топтались в окрестностях развалин Ускюдара (Скопье), зверски разрушенного катастрофическим землетрясением за три года до этого. Черногорская армия к тому времени заняла город Печ, а сербы (третья армия), вместе с черногорцами без единого выстрела очистившие Санджак от остатков австрийских войск, вышли к Нови Пазару. Но главная сербская армия под номером один, численностью в сто тысяч штыков, которой официально командовал юный королевич Георгий (а на самом деле старый и опытный генерал Радомир Путник) к началу войны была сконцентрирована в районе приграничного селения Вране.
Еще одна армия, на этот раз вторая болгарская, численностью в шестьдесят пять тысяч штыков, по приказу царя Михаила была сосредоточена в районе Кюстендил-Дупница. Восьмая Тунжанская пехотная дивизия и приданная ей кавалерийская бригада из района Кюстендила будет наступать в направлении на Куманово, в тыл главным силам турецкой армии – как раз туда, где складированы все необходимые для ведения войны турецкие запасы. Одновременно седьмая Рильская и девятая Плевенская дивизии будут двигаться в направлении на Горну Джумаю (ныне Благоевград) где их пути разойдутся. Рильска дивизия свернет на запад в Македонию, а Плевенская продолжит наступление на юг, в общем направлении на Солун (Салоники). При этом численность болгарских чет в Македонии под общим командованием Крыстю Лазарева достигает двадцати тысяч человек, и это тоже следует учитывать на весах внезапно разразившейся скоротечной войны. Сейчас, когда все эти силы пришли в движение, растянувшейся вдоль дорог турецкой армии грозит участь быть окруженной, разрезанной на несколько изолированных частей и уничтоженной, так что до спасения не сумеет добежать ни один турок.
При этом дополнительно положение турецкой армии осложняет то, что албанцы в Османской империи ощущают себя угнетенным меньшинством и в своей борьбе за независимость ориентируются на союз с Сербией и Черногорией. В нашей истории отношения между сербами и албанцами испортились гораздо позже, во второй половине двадцатого века, и связано это было с внутриалбанской борьбой коммунистов с антикоммунистами, а также с конфликтом албанского вождя Энвера Ходжи с югославским лидером Иосипом Броз Тито и советскими оппортунистами хрущевско-брежневского разлива. В результате маленькая Албания стала в европейским подобием Северной Кореи, а потом, отойдя от коммунизма, рухнула в его прямую противоположность, превратившись в еще одну язву Балкан. Но пока ничего подобного не произошло, албанцы считают своими друзьями черногорцев и сербов, а не турок, и еще больше это касается горан – маленького народа, смешанного иллирийско-славянского происхождения, принявшего ислам еще в пятнадцатом веке, но сохранившего национальные особенности и не забывшего свой язык.
В силу этих факторов османская солдатня, оставляющая после себя лишь выжженную землю, не делает разницы между селами славян, а также селениями албанцев и горан. После прихода туда аскеров горят и те, и другие одинаковым ярким пламенем. И албанцы с горанами, как и сербы с болгарами, не остаются в долгу. С крутых горных склонов раздаются звуки выстрелов, летят пули и падают в пыль горных дорог солдаты султанской армии в синих мундирах и красных фесках. Зуб за зуб, око за око, кровь за кровь. В считанные дни вся Албания оказалась охвачена национальным восстанием, верными султану остались только гарнизоны в крупных городах, укомплектованные этническими турками – но это лишь маленькие островки, которые вот-вот затопит бушующее море народного возмущения. Не добавляют счастья турецким властям и итальянские крейсера, маячащие в Адриатическом море на расстоянии прямой видимости от берега. Десантов они пока не выбрасывают, но морское сообщение Албании с внешним миром прервали, и потому нельзя рассчитывать на прибытие подкреплений морским путем.
Во Фракии – там, где действует Восточная турецкая армия – все гораздо брутальней. Там на направлении главного удара в дополнение к первой болгарской арм