– Мы понимаем, что у Германии есть свои национальные интересы, – сказал канцлер Одинцов, – и готовы уважать их в той мере, в какой они не противоречат национальным интересам Российской империи. А ей, как уже сказала государыня Ольга, не надо от вас ничего, кроме вечного мира, без условий и оговорок.
– Звучит достаточно привлекательно, герр Одинцов, – немного успокоившись, сказал кайзер, – но дело в том, что в наших национальных интересах есть непреодолимые противоречия.
В ответ императрица, чеканя слова, произнесла:
– Любые непреодолимые противоречия вполне преодолимы в рамках подписанных нами Брестских соглашений и внутреннего национального консенсуса, что у нас будут либо только добрые соседи, либо не будет никаких. Не нужно нам повторения внезапной побудки двадцать седьмого января[7]. И постоянной угрозы, которая будет отнимать у нас значительную часть национального продукта, нам тоже не нужно. Поэтому мы либо находим способ преодолеть все ваши непреодолимые противоречия путем переговоров, либо в итоге ситуация разрешается исходя из трех описанных вами же сценариев. Только имейте в виду: чтобы подорвать вашу возможность вести агрессивную политику, территория Германии по окончании грядущей войны окажется радикально урезанной. Иначе никак.
После некоторых колебаний кайзер сказал:
– Германия отчаянно нуждается в дополнительном жизненном пространстве для расселения все увеличивающегося количества немцев. И в то же время нас не устраивает вариант, когда вместо увеличения жизненного пространства ты, Хельга, и твои присные устроят нам радикальное уменьшение населения. Вариант, при котором немцев, пошедших войной, будут хоронить впятером под одним крестом, и никакой другой земли им не достанется, не устраивает нас чуть больше… А твоя политика, когда ты принимаешь у себя любого немца, лишь бы он только принял русское подданство – чуть меньше. Обещание ста гектар хорошей земли на распахиваемых тобой черноземах Сибири сводит наших малоземельных крестьян с ума. И в то же время ты не разрешаешь организовывать чисто немецких поселений, расселяя наших переселенцев по одной семье в каждую русскую деревню.
– Если ты, дядя Вилли, не хочешь, чтобы события пошли по наихудшему сценарию, придется тебе потерпеть вариант с переселенцами, – сказала Ольга. – Другого выхода у тебя нет. Любые территориальные претензии к Российской империи закончатся для тебя плохо, и для твоей Германии тоже. Да ты и сам об этом знаешь.
– Мы тут подумали и решили, – сказал кайзер, – что направление нашей экспансии надо переключать туда, где она не будет пересекаться с интересами Европейских Держав. Например, на юг Южной Америки: в Чили, Аргентину, Парагвай и Уругвай. Климат там близок к европейскому, жизненного пространства достаточно, население немногочисленное, жизнь устроена бестолково, а военные возможности тамошних государств невелики. Но тут есть одно препятствие. Чтобы готовиться к такому всерьез, необходимо сначала обеспечить безопасность территории Рейха, которая после подписания вами своих Брестских соглашений в большой опасности. Делать и то, и другое одновременно не получится, поэтому я и приехал к вам, чтобы решить, как отвести от наших государств угрозу большой войны.
Императрица Ольга непроизвольно переглянулась с канцлером Одинцовым.
– Павел Павлович, а вы что скажете? – по-русски спросила Хозяйка Земли Русской, хотя перед этим разговор шел на германской мове.
– Я думаю, что жители Аргентины будут от такой идеи не в восторге, – сказал тот. – Но где Аргентина, а где коренные российские интересы?
– Мой канцлер посоветовал мне одобрить твою затею, – по-немецки сказала Ольга для кайзера. – Чем дальше от наших границ вы, немцы, будете проявлять активность, тем лучше. Однако он сомневается, что эта затея понравится самим жителям Южной Америки.
– О! – воскликнул кайзер. – Поверь мне, Хельга, мы все будем делать по высшему стандарту, без геноцида и других перегибов. Немецкая власть принесет тамошним народам порядок, увеличение торговли и процветание. Первым делом мы будем строить там школы и больницы, ибо новые подданные Рейха должны жить не хуже старых. А вот нынешних власть имущих, не обеспечивших своим странам приемлемого уровня развития, мы от дела отстраним, и, быть может, даже расстреляем кое-кого. Такие хорошие условия для жизни и такая бедность требуют тщательного разбирательства.
– А чего там разбираться, Вильгельм Фридрихович? – хмыкнул канцлер. – И Аргентина, и прочие страны в ее окрестностях считаются задним двором Североамериканских Соединенных Штатов, и правят в них североамериканские сукины дети. В то время как испаноязычные страны Америки нищают, Северная Америка жиреет за их счет. Поэтому, как только в Вашингтоне узнают о ваших планах, в их Конгрессе тут же поднимется такой же шум, как и в курятнике, когда туда с дружественным визитом, попить чайку, является лиса.
– Мы об этом знаем, герр Одинцов, – согласился кайзер Вильгельм, – как и о том, что вы не будете возражать против нашего противостояния с североамериканскими гешефтмахерами, потому что они не входят в список ваших лучших друзей.
– Верно, – согласился тот, – но тут есть одно, или даже два препятствия. Первое и наиболее очевидное – в том, что вам придется иметь дело с нацией, которая при обозначившейся угрозе сможет спускать на воду линейные корабли в том же темпе, в каком иная хозяйка выпекает пасхальные куличи. Естественных врагов у американцев нет, совестью они не обременены, и на своем континенте могут считаться полными хозяевами. Но эта проблема далеко не самая главная. По крайней мере, для нас. Главной являются ваши отношения с Австро-Венгрией, которые даже против вашей воли в любой момент могут втянуть Германию в общеевропейскую войну – в первую очередь, на Восточном фронте, потому что до Франции и Британии император Франц-Иосиф не способен дотянуться по определению.
– Мы об этом знаем, – кивнул кайзер, – и уже дали понять Вене, что будем защищать ее от вашей агрессии, но останемся безучастными в том случае, если виновниками войны станут сами австро-венгерские власти. Большего на данный момент без разрыва Двойственного союза сделать невозможно.
– В таком случае мы все остаемся на своих позициях, – сказала императрица Ольга, снова взяв инициативу в переговорах на себя, – именно ваше соглашение о Двойственном союзе дало старт тому, что позже назвали Кошмаром Коалиций. Ваш Бисмарк с видом опытного фокусника громоздил один союз на другой, давал противоречивые обещания, лгал, вступал в конфликты с вашим собственным генеральным штабом, а в итоге, уже после своей смерти, завел Германию туда, откуда она должна была промаршировать прямо в ад. И много вам будет счастья с того, что рядом с вами по этой дороге будут шагать австрийцы, венгры, хорваты и много кто еще?
– Император Франц-Иосиф – очень старый человек, – вздохнул кайзер, – а когда он умрет, императором станет его племянник Франц Фердинанд – и с ним договариваться будет не в пример легче, чем с его дядей-ретроградом.
– В этом деле есть пара толстых обстоятельств, – сказал канцлер Одинцов. – Во-первых, Франц-Иосиф – довольно-таки живучий старик. В нашем прошлом он умер только в ноябре шестнадцатого года в возрасте восьмидесяти шести лет после того, как заболел пневмонией, промокнув под ледяным дождем. К тому моменту все ключевые события уже произошли, и спасать Германию с Австро-Венгрией было уже поздно. Его племянник Франц Фердинанд оказался значительно менее живучим, и за два года до того был убит в результате покушения, организованного сербскими террористами. Мы уже настучали всем нужным людям по рукам и головам, приказав ни в коем случае не обижать его и, более того, беречь как зеницу ока, но при этом у нас есть подозрение, что истинным заказчиком этого убийства являлось французское Второе Бюро. Ведь именно смерть этого человека и его жены стала поводом к развязыванию общеевропейской бойни, без которой Франция и мечтать не могла о том, чтобы вернуть себе Эльзас и Лотарингию.
– Шайзе, шайзе и еще раз шайзе!!! – воскликнул кайзер, будто позабыв, что находится в обществе дам. – Герр Одинцов, это непременно надо предотвратить. Франц Фердинанд должен наследовать своему дяде, и как можно скорее, чтобы Германия и Австро-Венгрия вместе могли присоединиться к Брестским соглашениям. Тогда антигерманский альянс превратится в систему поддержания мира в Европе, о которой так мечтал наш Бисмарк.
Канцлер Одинцов и императрица Ольга снова переглянулись.
– И речи быть не может о том, чтобы Помазанник Божий был лишен жизни насильственным путем, – сказала русская императрица. – Это исключено! А сам Франц-Иосиф, как мы понимаем, в отставку не собирается, так что выполнить главное условие будет довольно тяжело.
– У нас, точнее, у вас, – парировал кайзер, – уже есть опыт, когда монарх уходил в отставку добровольно, со всем соблюдением приличий, оставляя трон своему наследнику. Сначала такую комбинацию провернули вы с братом Николаусом, а потом то же самое проделал сербский король Петр, передавший трон сыну Георгию, который тут же отпасовал его своей сестре Елене. Гол! При этом в обоих случаях комбинация была разыграна с такой ловкостью, что можно было понять, что все действующие лица тщательно к этому готовились и репетировали.
– Вы ошибаетесь, дядя Вилли… – Ольга скромно опустила глаза, – в моем случае это был экспромт чистейшей воды. Мы, конечно, договорились с Ники, что я сменю его на троне, ибо после смерти Аликс императорская корона стала ему слишком тяжела, но никто не подозревал, что это случится столь быстро. Англичане подослали наемного убийцу, который почти добился успеха – и тогда раненый Ники отрекся в пользу Михеля, а уже тот, не чувствуя в себе сил для такой работы, передал трон мне.
– Но все же потом ваш брат стал царем болгарским, – сказал кайзер. – Впрочем, это неважно. Для смены правления в Вене мы применим не яд и кинжал – потому что это и в самом деле неприемлемо, – а политические рычаги. Если император Франц-Иосиф не оставит трон добровольно, то в следующем, 1908 году мы откажемся продлевать договор о Двойственном союзе на очередной трехлетний срок. На