Основной удар русское командование наносило на северном фланге – там к горлу Босфора в авангарде Таврической армии продвигался шестнадцатый армейский корпус под командование генерал-лейтенанта Топорнина. Это был еще один старый конь-артиллерист, не портящий борозды, храбрый, сообразительный, но не хватающий звезд с неба, а потому всю службу мотавшийся по дальним гарнизонам. Вот и сейчас он вел своих солдат по пыльной узкой дороге, чтобы ударом с суши захватить турецкие батареи перекрывающие вход в Босфор со стороны европейского берега. Эта задача была поставлена всем трем корпусам. Зоной ответственности шестнадцатого корпуса были турецкие батареи европейского берега Черного моря: Килия, Узуньяр, Фенераки, после зачистки которых от турецких гарнизонов следовало привести орудия в негодность и продвигаться на юг в район селения Сары-Таш, чтобы там соединиться с семнадцатым и тринадцатым корпусами, зачищающими европейский берег пролива Босфор от батарей Каридже до Румели Кавак, и ожидать последующих приказов.
Одновременно с началом наступления с чаталжинского рубежа, русский Черноморский флот, выставил в заслоне напротив Босфора устаревшие барбетные броненосцы «Синоп»[20] и «Двенадцать апостолов» (на турецких «старичков» этого было больше чем достаточно), а свои главные силы сосредоточил напротив батарей, прикрывавших Черноморское побережье с азиатской стороны пролива. Ударный отряд включал в себя старые барбетные броненосцы «Чесма» и «Георгий Победоносец», башенные броненосцы «Ростислав», «Три Святителя» и «Князь Потемкин-Таврический», имевшие в залпе шестнадцать двенадцатидюймовых и четыре десятидюймовых орудия.
Первым делом шквал огня и металла обрушился на самую дальнюю турецкую батарею на мысу Рива, прикрывавшую удобные для высадки десанта пляжи западнее устья речки Чаягазы. Так как погода была хорошей – ветер слабый, а видимость миллион на миллион – русские корабли подняли в небо аэростаты воздушного наблюдения и, не спеша, с корректировкой, приступили к бомбардировке фугасными снарядами вражеских укреплений, имея задачу «срыть до основания». Возразить туркам было нечего. Батарея включала в себя всего три шестидюймовых орудия с длиной ствола в двадцать шесть калибров и проигрывала русским корабельным пушкам и по дальности стрельбы, и по весу «аргументов». И как только от разбитой батареи перестали лететь каменные обломки, к песчаным пляжам у основания скалистого мыса на полной скорости подскочили четыре номерных миноносца, выбросивших на берег роту морской пехоты, которая всего через четверть часа подняла над развалинами турецкой батареи Андреевский флаг.
А корабли тем временем, даже не меняя позиции, перенесли огонь на следующие батареи: «Юм-Буруну» (2 орудия калибра 240/35) и «Эльмас» (4 противоминных 75-мм пушки), расположенную чуть дальше. Но это, собственно, уже отвлекающий маневр, поскольку для Юм-Буруну, развернутой основным направлением огня к горлу пролива, пляж, предназначенный для десантирования, находится на тыловой директрисе за пределами сектора ведения огня, а с батареи Эльмас он и вовсе не просматривается, ибо тому мешает мыс, где расположена батарея Юм-Буруну.
А вот и десант – спешит, коптя небо черным дымом четырех десятков паровых шхун так называемого «азовского типа». Больше суток они шли к своей цели – и вот дошли. Именно из-за них, вышедших в море на рассвете семнадцатого числа, операцию нельзя было ни отменить, ни застопорить. Перед войной эти лайбы строились как торговые суда, с возможностью их мобилизации в десантные транспорты. Водоизмещение – от тысячи до тысячи пятисот тонн, скорость – десять узлов, однако имеется возможность выйти носом на берег, быстро выбросить десант или произвести разгрузочно-погрузочные операции, а потом, включив реверс, упятиться обратно в море. Очень востребованное свойство в прибрежной торговле, когда плавучий коробейник может пристать к каждой прибрежной деревне – не зависимо того, есть в ней оборудованный причал или нет. Но главным достоинством таких шхун была государственная дотация, выплачиваемая судовладельцу за то, что тот содержал пригодный к мобилизации корабль. Всего к началу войны было построено шестьдесят таких шхун, и в первой волне десанта из них участвовали сорок две.
Но первыми к пляжу опять же подошли миноносцы – они стремительно выбросили авангард и тут же отошли от берега. Сопротивление высадившимся бойцам никто не оказал – да это и неудивительно, ведь населяли прибрежную полосу преимущественно греки, рыбаки и контрабандисты, не питавшие особых симпатий к османским властям, а регулярных турецких частей тут быть не могло, поскольку прежде в эту сторону русские и не глядели. А ведь, казалось бы, условия для высадки десанта почти идеальные – удобные пляжи, слабая оборона и лояльное местное население, которое будет только радо, если русские единоверцы освободят их от бессмысленно жестокой власти турецких поработителей. Впрочем, высадкой десанта на этом участке операция не заканчивалась, а только начиналась. После того как завершится первый этап, под ударом с тыла окажутся батареи, расположенные на азиатском берегу пролива, и произойдет это примерно тогда же, когда части семнадцатого и тринадцатого армейских корпусов проделают то же самое с европейской стороны Босфора.
На Константинопольском направлении в авангарде наступающих войск продвигался восьмой армейский корпус. Русские солдаты, потуже затянув ремешки новомодных касок, по утреннему холодку бодрым шагом продвигались по старой, еще римско-византийской дороге, в те далекие времена соединявшей Андрианополь с одноименными воротами Константинополя. Командовал корпусом ветеран еще прошлой русско-турецкой войны генерал-лейтенант Аркадий Платонович Скугаревский. Этот боевой дед был нелюбим при прошлом царствовании за то, что он прямо говорил в глаза зажравшимся высокопоставленным павлинам, что система отрицательного отбора в русской армии – когда повышают удобных да послушных, не обращая внимания на отсутствие у них тактических и стратегических талантов – способна довести ее до погибели. Сказать такое Куропаткину, который сам был отличным хозяйственником, но никаким боевым генералом – это нажить себе врага на всю жизнь.
Но вот сменился цвет времени; царь Николай пост сдал, царица Ольга пост приняла – и вдруг удобных да послушных стали задвигать в дальние тыловые гарнизоны, да на интендантские должности. А на их место откуда-то из недр офицерского корпуса из батальонных и даже ротных командиров стала подниматься новая железная поросль, молодая и злая, пригодная, скорее, для условий, схожих со второй половиной восемнадцатого века, когда Россия не успевала выйти из одной победоносной войны, как уже ввязывалась в следующую. И в первых рядах этой новой когорты широко шагают князь-консорт господин Новиков и его лучший друг Великий князь Михаил. Ни с тем, ни с другим генерал Скугаревский знаком не был, но уважал обоих за сокрушительную победу под Тюренченом. И теперь, стоя на пригорке и глядя, как мимо ровными рядами проходят батальонные колонны солдат в новой форме оливково-песочного цвета, генерал думал, что прошло всего три года, а нынешняя война уже совсем не та, что была против японца.
Свое назначение в наступление на Константинополь этот генерал воспринимал как законную награду за долгие годы беспорочной службы, за то, что корпус у него в порядке, солдаты исправны, обмундированы, накормлены и напоены и обучены чему следует, исходя из устава. А еще тридцать лет назад во время прошлой турецкой войны, будучи подполковником, он в этих краях командовал батальоном в 33-м Елецком полку и прошел ту кампанию от начала до конца. И отныне – вперед и только вперед. В ту войну подполковник Скугаревский Константинополь не взял, а в эту обязательно возьмет. Не может не взять.
19 августа 1907 года, вечер, азиатский пригород Константинополя Ускюдар-Скутари, дворец Бейлербейи. КП и расположение штаба лейб-гвардии корпуса морской пехоты.
Командир корпуса, князь-консорт и генерал-лейтенант Александр Владимирович Новиков.
Раскаленное солнце катится за горизонт, второй день сражения за Стамбул-Константинополь подходит к концу. Столица османских султанов стиснута тугим кольцом окружения. Под властью турок остался только Старый Город еще византийских времен, представлявший собой полуостров треугольной формы, с двух сторон ограниченный Мраморным морем и заливом Золотой Рог, а со стороны суши огороженный крепостной стеной. А вот европейский Новый Город, пригороды Пера и Галата и все остальное на другом берегу Золотого Рога наша армия уже заняла – где с боями, а где и просто так, отжимая деморализованные турецкие подразделения одной угрозой окружения.
Второй резервный корпус, который султан Абдул-Гамид незадолго до своей смерти ввел в столицу для ее обороны, отчаянно не хотел воевать. Его аскеры стали сдаваться нашим войскам пачками, как только стало известно, что их не расстреляют и не отправят в Сибирь, а как будущих подданных русской императрицы сразу отпустят на все четыре стороны. А все потому, что этот корпус был набран в вилайете Смирна (он же Айдын), который вместе с другими землями, окружающими Мраморное море и имеющими преимущественно христианское население, составит Босфорско-Константинопольское генерал-губернаторство. К своим будущим подданным моя супруга императрица проявила милость, заявив, что те из них, кто добровольно сложит оружие, не будут считаться военнопленными и сразу будут отпущены к себе домой.
Поначалу это нежелание класть головы за заранее проигранное дело носило характер своеобразной итальянской забастовки, но потом, когда младотурки все же совершили свой переворот, расстреляв членов предыдущей хунты за государственную измену, бегство из армейских рядов стало повальным, а кое-где в Городе даже вспыхивали перестрелки между солдатами редифа и сторонниками младотурок. Мехмед Камиль-паша был любим аскерами корпуса, набранного из жителей подведомственного ему вилайета, а Хуссейна Назыма-пашу они уважали как грамотного и, можно сказать, человечного командира. По крайней мере, он выглядел таким на фоне других турецких генералов. Теперь вместо дезертировавших ополченцев редифа против нас воюют сошедшие на берег турецкие моряки и башибузуки из местного городского отребья. А какой еще выбор оставался у их флотского командования после того, как оборона Босфора на обоих берегах затрещала по швам?