3 сентября 1907 года, полдень, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (77 лет).
В этой исторической ветви лютый гнездец явился к императору Францу-Иосифу в образе германского посла генерала от кавалерии Карла фон Веделя, доставившего тому личное послание кайзера Вильгельма. На самом деле все началось на неделю раньше, когда взятием болгарскими войсками Солуна закончилась скоротечная Балканская война. При этом греческая армия, вторгшаяся в Эпир с разрешения Санкт-Петербурга, получила отпор от местных албанских рядов самообороны, но на общую расстановку сил это уже не влияло.
В Берлине поняли, что пляски с саблями на турецком направлении окончились, и теперь можно подводить итоги. Именно тогда кайзер Вильгельм написал послание императору Францу-Иосифу, приложив подробнейшую инструкцию для германского посла в Вене, что и в каких количествах он должен лично сказать адресату, вручая ультиматум. Еще одно послание (на этот раз не столь официальное) от имени начальника германского генштаба генерал-полковника Мольтке-младшего предназначалось его австро-венгерскому коллеге генерал-полковнику Францу Конраду фон Хётцендорфу. Военные просто обязаны знать картину во всем ее многообразии, не то по неведению они могут натворить такого, что потом не сумеют загладить никакие дипломаты.
И эти послания были отправлены в Вену не обычной и даже не дипломатической почтой. Их вез специальный фельдкурьер. Сначала он посетил германское посольство, а затем доставил письмо генерала Мольтке в австро-венгерский генеральный штаб. Германский посол генерал от кавалерии Карл фон Ведель на тот момент пребывал в чемоданном настроении: со дня на день должен был пойти на повышение в имперские наместники Эльзаса и Лотарингии, и ждал только сменщика на пост посла, чтобы навсегда отчалить в новые палестины. И теперь – такое поручение… Подробнейшую инструкцию по его исполнению германский посол изучал часа два. «Видимо, поездка кайзера в Санкт-Петербург была успешной, – решил он, – и теперь Германия резко меняет направление своей политики». В военно-стратегические тонкости фон Ведель посвящен не был, но в последнее время от России исходило нечто такое… страшное, в свете чего война с этой страной представлялась германским генералам гарантированным самоубийством. Туда пойдешь – обратно не вернешься.
Так что поручение кайзера не вызвало у посла ни малейшей умственной судороги. У настоящего немца голова должна болеть только о Германии, а остальное ему следует воспринимать в категории «прочее».
И вот генерал от кавалерии Карл фон Ведель – в парадном мундире при сабле, в сапогах со шпорами и в стальном[27] кавалерийском пикельхелме – стоит перед императором Францем Иосифом, протягивая тому пакет с надпечаткой: «вручить лично в руки». Он знает, что там, в этом пакете – политическая смерть этого древнего старца, вычеркивающая того из мира живых надежнее, чем пуля, кинжал или яд… но в ледяном прусском сердце нет ни грана жалости. Уже почти сорок лет дряхлеющая и наливающаяся жиром Австро-Венгерская империя продолжает существовать только потому, что камнем повисла на шее у Второго Рейха. Такую конструкцию для ограничения русского могущества изначально придумал Бисмарк, не предвидевший последствий своей политики: франко-русского союза от 1891 года и Брестских соглашений в стиле «Правильная Антанта»…
Австро-венгерский император берет со стола нож для бумаг из слоновой кости и вспарывает пакет. Исторический момент – для полноты картины не хватает только барабанного боя, криков «Алле Оп!» и щелчков кнутом. До этой секунды история в основном текла прежним курсом (хоть и со значительными отклонениями), в общих чертах повторяя события миров основной последовательности. Именно из-за диссонанса вызванного тем, что Россия уже вырвалась на новую траекторию, а остальные страны еще оставались в прежней исторической колее, у кайзера и некоторых других лиц и возникало обостренное чувство вторичности собственного существования. Однако теперь для всего мира начнется эпоха всеобщей определенности, когда весь этот мир, а не только Россия, ляжет на новый курс.
Но ни германский посол, ни австро-венгерский император не ощущали ничего подобного. Карл фон Ведель сам по себе не входит в число творцов политики и, находясь в жестких рамках прусской государственной машины, не мог отличить ограничений, наложенных служебной дисциплиной, от тех, что заданы рамками исторического процесса. Франц-Иосиф, напротив, являясь суверенным монархом, в силу обуревающего его ультраконсерватизма до предшествующего момента целиком и полностью пребывал в парадигме предшествующего девятнадцатого века. С большим трудом австро-венгерского императора удалось уговорить провести в Шёнбрунский дворец электричество, но от установки телефона он уже отказался наотрез. Ну как такому человеку, живущему исключительно в прошлом веке, почувствовать изменившийся ритм времени? Ему с размаху бьют палкой в лоб, а он, не удосужившись почесаться, спрашивает: где стучат?
Впрочем, на этот раз удар был такой силы, что пробил даже патентованную черепаховую броню. По мере чтения послания кайзера Вильгельма у Франца-Иосифа темнело в глазах. Он ждал чего-то подобного сорок лет назад, после битвы при Садовой[28], когда пруссаки под командованием Бисмарка и Мольтке-старшего, вдребезги разгромив австрийскую армию, поставили Империю Габсбургов на грань уничтожения – но в настоящий момент ультиматум кайзера Вильгельма оказался для него полной неожиданностью, примерно как нож, всаженный в спину лучшим другом. Бывшим другом…
Руки австрийского императора старчески задрожали, а на глаза непроизвольно навернулись слезы. Такого предательства от своего союзника он не ожидал. В прежние годы, во времена царя Николая, когда германский кайзер пытался заигрывать с Санкт-Петербургом, Франц-Иосиф воспринимал это спокойно, считая такую политику проявлением излишне резвого темперамента молодого германского коллеги. Потом на русский престол взошла Ольга, с которой заигрывать было бесполезно, и австрийский император успокоился. И теперь такой коварный удар – ножом под лопатку и прямо в сердце…
А вот генерал фон Ведель имел на этот вопрос прямо противоположную тоску зрения, полностью совпадающую с точкой зрения кайзера Вильгельма. Точнее, не так: в силу свойственного всем германцам чинопочитания генерал, прочитав присланные ему инструкции, принял точку зрения своего кайзера как рабочую гипотезу, подогнав под нее свои аргументы. Мол, почти тридцать лет назад (сразу после Берлинского конгресса) Австро-Венгрия камнем повисла на шее у Германии, и с той поры тянула ее к земле, прямо в могилу – чем дальше, тем сильнее. А после подписания Россией, Францией и Британией Брестских соглашений эта конструкция и вовсе стала смертельно опасна. Один взбрык капризного венского старца – и Германия окажется втянутой в совершенно ненужную ей войну, без всяких шансов на победу, ибо будущие противники хорошо поработали над исходными позициями для начала боевых действий.
– Это что, господин фон Ведель? – спросил Франц-Иосиф, дрожащими руками протягивая германскому послу письмо кайзера Вильгельма.
– Это ультиматум моего любимого кайзера, Ваше Императорское Величество! – громко отчеканил тот. – В Берлине решили, что для обеих наших стран будет лучше, чтобы вы добровольно отреклись от престола в пользу вашего престолонаследника и доживали остаток своей жизни в качестве частного лица.
– Но почему?! – воскликнул Франц-Иосиф. – Чем я заслужил такую нелюбовь вашего кайзера, что он решил потребовать моего отстранения от власти под страхом разрыва Двойственного Союза?
– Вы, Ваше Императорское Величество, просто одержимы идеей втянуть нас в войну с Российской империей, – сказал германский посол, – и ровно ту же идею, только в своих интересах, вынашивают эти чертовы реваншисты в Париже. Такая война, если она будет развязана, не сможет принести нашим державам ничего, кроме поражения. Враг превосходит нас в силах и, кроме того, все три страны антигерманского альянса сохранят возможность торговли со всем миром, а Германия и Австро-Венгрия окажутся в круговой блокаде. В таких условиях гибель наших стран непременно наступит не столько в силу военных поражений, сколько в результате всеобщего голода и дефицита промышленного сырья. Мой кайзер такого будущего для Германии не желает и считает, что вечный мир в Европе и безопасность наших подданных можно обеспечить присоединением наших стран к Брестским соглашениям. А вы на такое пойти не захотите, ибо глаза вам застит ненависть к русским, однажды выручившим вас из крайне неприятного положения… И это – еще одна причина, по которой мой кайзер желает вашего отстранения от дел. А вдруг вы и Германию однажды возненавидите так же яростно, как сегодня ненавидите Россию?
В глазах у Франца Иосифа потемнело и он провалился в полную темноту, уже не чувствуя, что его ставшее безвольным тело рушится на блестящий паркетный пол. Так проходит слава мира… Он не слышал, как генерал фон Ведель кричал: «Врача! Врача!». Не ощущал, как его поднимают за руки-за ноги и кладут на оттоманку… не чувствовал император и того, как опытные руки врача расстегивают на нем одежду и проводят первый осмотр.
– Ictus sanguinis, сиречь апоплексический удар, – сказал врач, выпрямляясь над больным и вытирая неожиданно вспотевший лоб. – Его Величество крайне плох, если не сказать больше. Учитывая возраст больного – прогноз крайне неблагоприятный. Обратите внимание, как перекошено лицо нашего императора. Сие указывает на сопутствующий этому заболеванию односторонний паралич мышц…
И тут в кабинет буквально ворвался генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Он сам вызвал себя в императорский дворец, и никто не удивился его присутствию, ибо в последнее время этот человек был частым собеседником императора и имел право входить к нему без доклада в любое время.