Едва министры вышли, как в комнате, бесшумно ступая в мягких шелковых туфлях, появился мальчик-бача, прекрасный и розовощекий, будто юная дева. Он принес султану уже разожженный кальян, чтобы дымом гашиша, смешанного с отборным табаком, притупить злобные людоедские инстинкты старого бабуина. А то он в порыве страха и раздражения еще прикажет казнить кого-нибудь не того, а потом будет об этом жалеть, как будто можно приставить обратно отрубленную голову…
27 июля 1907 года. Вечер. Румыния, Бухарест, Королевский дворец.
Послание русской императрицы, доставленное императорским фельдегерем «из рук в руки», привело старого румынского короля в состояние, близкое к шоку – уж в очень резких и определенных тонах оно было составлено. Никакой дипломатии, сплошная конкретика. Или Румыния беспрепятственно пропускает через свою территорию русские войска и без малейших пререканий и таможенных препон позволяет организовать экстерриториальные линии снабжения под охраной русских воинских команд, или в ходе скоротечной и беспощадной войны румынское государство упраздняется, а его территория частью присоединяется к Российской империи, а частью (Северная Добруджа) к Болгарии.
Хотя, казалось бы, с чего волноваться румынскому королю? Тридцать лет назад, во время предыдущей русско-турецкой войны, он уже был союзником деда русской императрицы, и по итогам этого союза прирастил территорию государства, из вассального по отношению к Турции княжества превратив его в независимое королевство. Но был в этом деле один нюанс. Северную Добруджу Румыния получила не от Турции, а от Болгарии, как раз по итогам Берлинского конгресса. И это несмотря на то, что преимущественно население там было не румынским, а смешанным – болгаро-татарским. Одного этого было достаточно, чтобы подозревать, что теперь, когда на болгарском престоле сидит царь из династии Романовых, а итоги Берлинского конгресса признаны ничтожными, в Петербурге решили отрезать Северную Добруджу у Румынии и вернуть ее в состав Болгарии. Ничего такого в письме русской императрицы не содержалось, но поскольку у румын совесть в этом деле была нечиста, представления об истинных целях русской императрицы имелись самые страшные.
Вопрос Северной Добруджи был не единственным, заставившим сердце румынского короля биться в ускоренном темпе. Аппетит к чужим территориям в румынские головы приходил прямо во время еды. Теперь румынское боярство жаждет не только австро-венгерской Трансильвании, но и российской Бессарабии, а также болгарской Южной Добруджи. Бацилла «Романиа Маре» уже бродит в интеллигентских головах, которым уже мнится огромная Румынская империя: от Адриатического моря до Днестра, Южного Буга, Днепра или даже до Уральских гор… Как только об этих бреднях узнают в Петербурге, последует свирепая и молниеносная реакция. Если идею отторжения российских территорий высказывают частные лица (вне зависимости от их подданства), то им грозят каторжные работы вплоть до пожизненных, а если главы государств или правительств – то это вызовет понижение уровня отношений вплоть до объявления войны.
Таким образом, вот первое, что пришло в голову румынскому королю: русская армия без боя входит на территорию Румынии – так, чтобы занять главные города, а потом по получении приказа от своей императрицы арестовывает правительство и королевскую семью. После чего начинается дележка трофейного имущества и нудное следствие о том, кто злоумышлял против целостности российского государства…
Однако единолично отказаться пропустить русские войска через румынскую территорию король тоже не может. В Румынии король только царствует, а правят этой страной совсем другие люди, именуемые национал-либеральной партией, и партия эта представляет интересы румынской аристократии.
Этих-то национал-либеральных политиканов король Кароль, помимо наследника престола принца Фердинанда и его жены Марии Эдинбургской и Саксен-Кобург-Готской, и вызвал к себе на совещание. Принц Фердинанд по своей сути был пустым местом, больше всего он увлекался ботаникой, а в политике разбирался не больше, чем в астрономии. Супруга наследника, напротив, была особой живой, очень деятельной, но ее политические амбиции ограничивались той ролью, какую румынское общество отводило женщине. Ох, как она завидовала своей двоюродной сестре Ольге, которую случай и сплотившаяся вокруг лейб-кампания вознесли на недосягаемую высоту…
Кодлу национальных либералов возглавлял престарелый премьер-министр, он же министр иностранных дел, Димитре Стурдза (сын бывшего молдавского господаря Михаила Стурдзы от первого брака), а позади него толпились: военный министр Александру Авереску, начальник генерального штаба Григоре Грациану, министр внутренних дел Ионел Братиану и председатель Сената Иоан Лаговари. И если королевская семья в любом случае избежит самого страшного исхода, то должностным лицам национал-либерального румынского правительства в случае неблагоприятного развития событий грозили нешуточные неприятности.
– Господа! – сказал король, когда вопросительные взгляды приглашенных сошлись на нем как лучи боевых прожекторов. – Я должен поставить вас в известность, что сегодня утром мною была получена личная и чрезвычайно важная депеша от русской императрицы Ольги. В своем послании она требует беспрепятственно пропустить ее армию в Болгарию через территорию Румынии и дать ей право организовывать на нашей территории экстерриториальные войсковые линии снабжения, свободные от всяческого таможенного досмотра и контроля.
В ответ на это заявление национал-либеральные политики вскипели гулом голосов, выражающих крайнюю степень негодования. И когда этот шум улегся, тихо заговорил восьмидесятидевятилетний премьер-министр Димитре Стурдза.
– Это немыслимо и совершенно невозможно! – решительно сказал он, – суверенитет Румынии не позволяет ничего подобного. Тридцать лет назад союз с русскими был нам нужен для того, чтобы из княжества, вассального Турции, превратиться в полностью независимое государство, но сейчас у нас нет никаких причин идти на поводу у прихотей русской императрицы. Вот если нам за это как следует заплатят или передадут под нашу власть новые территории…
– Русская царица ведет у себя в стране совершенно возмутительную политику, – медленно, важностью, произнес Иоан Логовари, – а также нянчится с простонародьем, будто оно хоть что-то значит. Мы только недавно сумели отбиться от очередного мужицкого мятежа, но стоит на нашей земле оказаться русским солдатам, как все полыхнет вновь!
– Не о том говорите, господа! – выкрикнул министр внутренних дел Ионел Братиану. – По настоянию России не так давно на конференции в Бресте были признаны ничтожными итоги Берлинского конгресса, на основании которых в состав Румынии входит Северная Добруджа. Нас на это сборище не позвали, и все решили без нас. Но это и понятно – ведь Великие Державы вспоминают о Румынии, только если об нее споткнутся. Удивительно другое – как на такую возмутительную наглую резолюцию согласились французы и англичане? Ведь прежде для них не было более важного дела, чем сдерживание амбиций и так уже беспредельно разросшейся России, и румынское королевство было в этой политике частью барьера, отделяющего этих наглых русских от Балкан.
– Должен вам напомнить, – дребезжащим голосом произнес король, – что амбиции моего кузена Вильгельма в настоящий момент беспокоят политиков в Лондоне и Париже значительно больше агрессивных планов русской императрицы, и именно поэтому они согласились на денонсацию итогов Берлинского конгресса. Пусть, мол, делает на Балканах все что захочет, лишь бы в решающий момент Российская империя выставила на германский фронт несколько миллионов штыков. В Берлине об этом тоже знают и готовятся к решающей схватке на европейских полях. При этом Румыния и для тех, и для других – далеко не предмет первой необходимости, поэтому военной поддержки вы не дождетесь ни от кого.
Военный министр Алексадру Авереску промолвил:
– Больше всего нас беспокоит, не получится ли так, что, проходя через нашу территорию, русские войска отторгнут у нас эту спорную теперь провинцию, лишив Румынию выхода к морю, и вообще наведут у нас свои порядки, поменяв династию… Ведь Михаил Романов – далеко не последний царский родственник, которому императрица может пожелать приискать свое место под солнцем.
– Все намного серьезнее, господа, – сказал начальник румынского генерального штаба генерал Григоре Грациану. – С момента, когда Михаил Романов, незадолго до того женившийся на сербской принцессе, был избран князем Болгарии, мы, румыны, оказались зажаты между двумя Россиями: Большой и Малой. Поэтому в преддверии неизбежной болгаро-турецкой войны мы начали прорабатывать планы внезапного нападения на Болгарию, как раз тогда, когда все ее силы будут отвлечены на турецком фронте, чтобы принудить это государство к капитуляции и передаче нам провинции Южная Добруджа, а Михаила Романова – к отречению[4]… И если об этих планах стало известно в Санкт-Петербурге, Румынию ждет внезапное нападение фактически изнутри нашей территории, а всех нас – одиночные камеры в Петропавловской крепости и многочасовые допросы у следователей государственной безопасности.
– Господи! – патетически воскликнул король, воздевая руки к небу. – Пожалуйста, вразуми этих людей! Они строят планы, которые запросто способны привести нас к войне с сильнейшим из соседей, а их самих – на эшафот, и сообщают об этом своему королю как бы между делом, когда уже ничего нельзя изменить! Южной Добруджи им захотелось и ограничения русского влияния! Я правлю этой страной уже больше сорока лет, но впервые наблюдаю такие яркие образчики ничем не прикрытой человеческой глупости! А я-то все удивлялся, почему русская императрица так настойчива и бескомпромиссна в требованиях о пропуске своих войск через нашу территорию. Ведь в крайнем случае русские контингенты можно было бы перебросить морем, в обход румынской территории, но ей непременно нужно провести войска через наши земли, чтобы попутно открутить ваши глупые головы.